— Нам хорошо рассуждать. Ни жен, ни проблем с квартирой.
Другим приходится отрываться где попало.
Паша помрачнел.
— Каждый сам создает себе проблемы. Это не так уж здорово — приходить в пустую квартиру и ложиться в холодную постель.
— Спасибо, что открыл мне глаза.
— И что же было дальше?
— На следующий день жена звонит Игорю на работу: «Карантин отменяется. Приезжай, какой есть — инфицированный, неинфицированный. Рискнем».
— Трогательный пример жертвенного отношения к супружескому долгу.
Я поражаюсь Пашиному цинизму и способности связывать слова в красивые фразы, несмотря на состояние приличного алкогольного опьянения.
— И чем же все закончилось?
— Пока искали мужа, жена успела поделиться ихней семейной бедой со «старшей». Та разболтала сестрам. Сестры устроили комедию — обходят Игоря стороной.
— Кажется, история с твоим французиком повторяется.
— История вообще повторяется…
— Когда с тобой, как трагедия, когда с другими, как фарс.
— Ты какой-то агрессивный. Пойдем-ка лучше прогуляемся.
Ближайшее подходящее для прогулок место — детский парк рядом с кинотеатром «Гавана». Когда троллейбус поравнялся с винным магазином напротив «Сатирикона», мы синхронно заметили небольшую очередь.
Говорят, что очереди — родимые пятна социализма. Называйте, как хотите, но очередь перед винным магазином — точнейший индикатор спроса и предложения, а точнее, их соответствия. Отсутствие очереди так же плохо, как и длиннющий хвост. Паша катапультировался, я следом.
Через несколько минут с заднего хода за умеренное, почти символическое вознаграждение нам вынесли два «портвейна».
В детском парке детей не наблюдалось.
Мы нашли тихую аллейку и уже допивали первую бутылку (даже стакан взял — предвидел, зараза), когда на противоположный край скамейки подсела дама лет тридцати пяти. Поглядывает в нашу сторону с явно корыстными намерениями.
Но с «куклами» (первая категория по Пашиной классификации) близко не лежала.
Столкновения теории с практикой обычно заканчиваются плачевно. Для теории.
Паша предложил даме «портвейна». Дама сначала отказалась.
После второй у нее развязался язык.
Медсестра из «Бакулевки» («Встреча медиков! Случайная! Как трогательно! В этом видится перст судьбы!»), разведена, дочери семнадцать лет (что же ты ее с собой не прихватила?). Спиртные напитки под открытым небом с незнакомыми мужчинами распивает впервые (ха-ха!).
— Зачем же под открытым небом?
Последовало приглашение и душераздирающий рассказ о мясе в морозилке.
Дальнейшее помню смутно. Очнулся на диване в большой комнате. Паша спал на ковре.
— Паш, ты живой?
— А-а? — он сел.
— Че было?
— «Че было?» Приволок тебя в коме один-два[30]. Потрахались на ковре.
— С ней?
— Ну не с тобой же!
— А че на ковре?
— А ты всегда поперек кровати ложишься?
Кстати, на ковре неплохо. Никогда раньше не пробовал.
— Где она?
— Ушла. И телефон не оставила. Не надо было нажираться, и тебе бы обломилось.
— Тьфу! Зовут-то как?
— Не спросил.
Я осторожно спустил ноги с дивана. Конечности словно ватные.
— Что сегодня на ужин (есть не хотелось)?
Паша махнул в сторону двух открытых ампул на тумбочке.
— Напильником отпилил, — пилочки для ампул маленькие, вечно теряются.
— Спасибо за заботу.
— Не за что. Могу предложить только диазепам. Рогипнол в больнице закончился, — он вытряхнул свою порцию в кружку.
Рогипнол посильнее — сон без сновидений до утра гарантирован. Но, как говорится, на безрыбье и сам…
— А если серьезно, — Паша прихлебнул из кружки и поморщился, — Когда во Вселенной закончатся все транки[31], я, наверное, повешусь.
— Зачем же вешаться? Набери павулона с кетамином[32] в один шприц — приятно и быстро. А, главное, надежно.
Сознание вернулось ко мне сразу, целиком и полностью. Как будто королевич Елисей поцеловал невесту в сахарные уста и… Я резко сел в кровати. Ни один хрустальный гроб этого бы не выдержал.
Почему я здесь? Почему помутился мой разум? Почему память — моя гордость — не зазвонила, не забила во все колокола?
Я безумно хотел видеть Лену. Немедленно.
— Ида, здравствуй. Лена у тебя?
— Здравствуй. Секундочку, — пробасила Ида. Трудно понять, как это вечно недовольное мужеподобное создание затесалось среди подруг моей богини, причем лучших.
— Привет.
— Точнее, спокойной ночи. Ты знаешь, который час?
— Нет.
— Двадцать пять минут двенадцатого.
— Лена, я должен тебя увидеть.
— А я должна спать.
— Но ты же не спишь.
— Собиралась.
— Это очень важно.
После минутной паузы она тяжело вздохнула.
— Ладно, — а дальше холодно и деловито, — У тебя есть полчаса или около того. После двенадцати тебе просто не откроют дверь. До встречи, — и положила трубку.
Застегивая на ходу рубанку, я выудил из «дипломата» виски.
Возможно, таксист просто испугался, увидев бледного лунатика с гротескно вытянутой рукой, в трансе пересекавшего Шереметьевскую улицу. И затормозил.
Через дверь было слышно, как Идины часы, идентичные моим кухонным, пробили двенадцатый раз. Трясущейся рукой я нажал кнопку звонка.
Дверь открыла Лена.
— Алик! Как хорошо, что ты приехал! — и кинулась мне на шею, теплая и пьяненькая.
Однако, какие смены настроения!
Из кухни доносился звон бокалов. Ба, да у нас гости.
Гостем оказался импозантный перс по имени Фарид. Фарид третий год учится в Союзе неизвестно на кого. Неизвестно почему лишился иранского подданства, но на советское пока не решился. Лицо без гражданства.
Лицо без гражданства угощало «Грантом». А ведь у меня в пакете такая же треугольная бутылка! Вот от каких мелочей порою зависит честь нации.
Фарид шутил, рассказывал про Францию, где гостил два месяца у знакомого и, в целом, выступал душой компании. Ида слушала его, раскрыв рот.
Не хватало только тягучей слюны с нижней губы и до пола.
Лена подсела ко мне на колени и всячески ласкалась. Я отвечал те же.
Казалось, Фарид не обращал на наши игры никакого внимания.
Вообще он вел себя по-джентельменски — не залезал Иде под халатик, не тащил в ванную, не смотрел ежеминутно на часы. Вот вам и восточные мужчины. Воспитание-с.
Или непоколебимая уверенность в неизбежности развязки.
Мы с Леной досидели до часу, после чего извинились и предоставили событиям на кухне развиваться своим чередом.
Я понимал, что после всего выпитого за отчетные двадцать четыре часа лучше спокойно смежить вежды. Поэтому пристал к Лене скорее для очистки совести.
— Это абсолютно необходимо?
— Абсолютно.
А как еще я мог ответить?
Лена плавным движением (я скорее почувствовал, чем увидел его в слабом свете ночника) сняла свои символические трусики.
Я выдавил из себя вялую «палку» и расстроился. Не из-за первого блина — он и должен быть комом. Из-за очевидной индифферентности моей девушки. Комом, так комом, какая разница!
Утром Лена проснулась первой и, пока я потягивался в кровати, красилась и подкручивала волосы, напевая что-то из Асмолова. Потом отметилась дома.
После завтрака прояснились наши планы на день. Фарид оставил два билета на японский автосалон.
Лена любит красивые вещи. Красивые и дорогие. А в моей душе чужие вещи и чужие деньги не поднимают высоких волн — только рябь и зыбь. Даже от самых шикарных вещей и самых бешеных денег. Ну, дадут потрогать, может, даже подержать. Все равно рано или поздно придется положить назад. Или пойдешь дальше, как на этой выставке. Вот если бы твое, собственное… Но когда это будет? И будет ли вообще?
Мы бродили среди разноцветных «тачек» последних моделей. С керамическими цилиндрами, искусственным интеллектом на борту и немыслимыми системами безопасности. С полуголыми длинноногими девочками — на капоте, багажнике или у дверцы. Фотомодели и манекенщицы очередного призыва. Кого не фотографируют, а «снимают» — в любое и на любое время.
Лена завидует даже таким. Словами не выражает, но в глазах…
Лично у меня в глазах рябило.
Часа за два до моего возвращения к Паше с полной сумкой «чекушек» заехал знакомый по Лефортовскому моргу. Меня — кислого и готового поделиться своими разочарованиями с кем угодно — усадили за стол. Под столом, рядом с отопительной батареей выстроилась другая, и уже довольно внушительная, батарея пустых бутылок.
— Нет плохого или хорошего опыта. Есть негативный и позитивный, — воскликнул Паша, когда я вкратце рассказал ему содержание предыдущей серии, — Зря, конечно, поил этого араба…
