Из мешка пулей вылетел… поросенок. Поправка: обезумевший поросенок. Шлепнулся на мраморный пол, перебрал пару раз копытцами, взвизгнул пару раз и метнулся в лес ног под столами.
Зал вздрогнул. Начался переполох.
Официанты на карачках ползали под столом, свинья пронзительно визжала, гости повскакивали с мест…
Неизвестно, чем бы это все закончилось, не будь на свадьбе овцепаса Мовсеса.
С трудом запихнувшись под стол, непостижимым образом убрав внушительный живот куда-то в глубины самого себя, овцепас Мовсес издал ряд странных звуков, отдаленно похожих на «кхчпут-кхчпут-кхчпут». Неизвестно, это ли послужило причиной, но свинья резко остановилась, что позволило овцепасу поймать ее за заднее копытце.
Вылезал овцепас из-под стола как минимум национальным героем. Двести благодарных взглядов были обращены в его сторону, ему все улыбались, в глазах женщин читалось восхищение, мужские же глаза, напротив, пылали завистью.
Церемониймейстер, правильно оценив ситуацию, подошел к овцепасу, спешно уточнив его имя у Диланяна, широко улыбнулся и объявил:
— Слово Мовсесу!
Дальнейшие пятнадцать минут двести уважаемых гостей, среди которых были врачи, учителя, бизнесмены, прокуроры и даже один еврей, молча и со вниманием слушали пространную лекцию о способах поимки свиней в общем и безумных поросят среди безумной же толпы в частности…
Свинью зарезать-таки не дали. Она, как истинная героиня свадьбы, до сих пор живет на ферме овцепаса Мовсеса. Надо отметить, что эта замечательная свиноматка уже родила двадцать два поросенка…
«Эйрбас-310» натужно выл двигателями, соседка справа безуспешно пыталась строить Диланяну глазки (и какой физиолог сказал, что женские ресницы не могут вырасти больше чем на сантиметр, ибо питания не хватает? Им и без питания того… триста процентов объема), монотонный и чуть засыпающий голос капитана периодически объявлял, что мы, мол, находимся в зоне турбулентности…
Наконец самолет приземлился, раздались неуверенные хлопки просыпающегося народа. Пожалуй, впервые Диланян не рванул к выходу со всеми, пожалуй, впервые спокойно сидел, дожидаясь «полной остановки двигателей»… Сегодня его никто не встречает. Он прилетел в Ереван инкогнито, не позаботившись о том, чтобы кто-нибудь проснулся рано-рано утром и, поминутно зевая, примчался на радостях в аэропорт. Было полшестого утра третьего мая — день рождения его бабушки. По этому поводу он и прилетел в Ереван…
— Братское сердце, яви великую милость, скажи мне, тебе такси не нужно? — цыкнул криминальным зубом пожилой таксист, увидев лишь одну спортивную сумку через плечо. — Мигом домчу, благо, в это время у нас, не как у вас, пробок нету.
— И почем ты меня до Комитаса домчишь? — малость издевательски поинтересовался князь.
— Ну, обычно тысяч двенадцать берем. Но для тебя, братское сердце, за восемь поеду, газа не пожалеючи! — напевно и с хитринкой в голосе ответил таксист.
Бог мой, до чего же уголовная рожа, подумалось Диланяну. Но потом ему вспомнилось утреннее зеркало и стало стыдно.
— Две тысячи и ни копейки больше, — сказал Диланян. — Я местный.
— Без ножа режешь! — опешил таксист.
— Хирург я, дядь. Могу и без ножа… — чуть улыбнулся Диланян. Улыбка, впрочем, получилась не самой веселой. — Три тысячи, и то за утреннюю прохладу.
— Ну, хоть пять тысяч… — попросил таксист.
— Дядь, ты знаешь такой народ, евреи называются? — вполне серьезно спросил Диланян.
Таксист кивнул.
— Так вот, я столько еврейской крови выпил, что сам наполовину евреем стал. Ты меня в моем же городе объегорить хочешь? Четыре тысячи, и то потому, что половина крови в моих венах осталась-таки армянской. И останавливаемся дважды: пить кофе и купить цветы. Идет?
Услышав про евреев, таксист как-то сразу поник и безнадежно махнул рукой:
— Поехали…
Горестный и тяжкий вздох наполнил душу Диланяна тяжкими думами о тяжкой судьбе армянского народа: первый в двадцать первом веке геноцид, постоянная необходимость дважды в день бриться и Левон Тер-Петросян на нашу бедную голову… Честное слово, евреям проще. У тех хоть Левона нет. Хотя… Есть что-то неуловимо тыкающее в единственном глазу первого президента страны.
Ереван спал беспробудно. Ереван спал тихо и мирно. И даже гаишник на выезде из аэропорта остановил машину каким-то сонным и безразличным жестом — припаркуйтесь, мол, месье, у обочины, и мне по барабану, что вместо обочины овраг.
— Вы нарушили… Вы имели несчастье проехать здесь, когда моя семья томится с голоду рано утром…
И все это произносилось как-то лениво, равнодушно… Утро. Темперамент, заставляющий волосы на теле армян расти суперускоренно, тоже спал.
Начался обычный спор обычного ереванского таксиста с обычным аэропортовским милиционером. Но как-то вяло, без искры, что ли…
Диланян, даром что всю ночь не спал, решил вмешаться. Практически коренной москвич, он с загазованностью утренних пробок впитал простую истину: утро — время действовать.
И вмешался.
— Здравствуй, и да будет твоя семья беззаботна этим дивным утром, — бодро приветствовал он гайца. — И где бы я мог тебя видеть, а? Уж не в больнице ли, что третьим роддомом зовется в народе? Уж не в УЗИ ли кабинете с трансректальным датчиком в соответствующем месте?
— Вах! Доктор Диланян собственной персоной! — неподдельно удивился сей взятколюбивый отрок, когда-то больной махровым простатитом. — Доброго утречка вам, доктор, не стану вас задерживать, проезжайте аккуратно! Надолго ли в наши края?
Пришлось Диланяну прикурить сигарету и рассказать гаишнику, что приехал он на недельку, по строгой необходимости поздравить бабушку и маму с днем рождения. Рассказ занял минут двадцать пять, ибо пришлось расспросить про здоровье всех родственников гайца, а особенно про сестру второй жены двоюродного деда, которую нещадно мучал холецистит. Когда все соответствующие рекомендации были даны (какая ведь, по сути, разница — что камни в почках, что камни в желчном пузыре — гайцу это один хрен. И не объяснишь, что ты уролог и в общем и целом не должен битых пятнадцать минут рассказывать ему про симптом Меризи и вероятность наличия второго, добавочного протока и про опасность повреждения холедоха), таксист, исполнившись глубочайшего уважения к своему раннему пассажиру, открыл тому дверь, бросил презрительный взгляд на работника госавтоинспекции (мол, глянь, спектор, каких важных людей возим), сел и аккуратно нажал на газ…
Дальнейшее было шаблонно.
— А вот скажи… те мне, многоуважаемый доктор, а отчего?..
— Простатит. Хронический. Требует месячного лечения, а я приехал на неделю, — лучезарно улыбнулся «многоуважаемый». Настроение потихоньку поднималось, безумный ритм безумного, но безумно же любимого мегаполиса оставлял его. Он растянулся на кресле, с наслаждением выкурил сигарету и на минутку закрыл глаза. Когда открыл…
— Тысяча чертей и миллион чертенят в придачу, в этом городе когда-нибудь что-нибудь изменится? — изумленно выругался он в ответ на ощущение дежавю. Дежавю в лице шашлык-мастера Арута сидело на табуретке и задумчиво курило. Именно в этой позе и, казалось, именно с этой сигаретой оставил его Диланян, когда год назад улетал в Москву.
— Доброго тебе утречка, дядь Арут! — прокричал он счастливо, высунув голову, обе руки и большую часть туловища в окно машины. — Как ты, как детки, как мама поживает?!
Таксист привычно нажал на тормоз.
— Пойдем кофе выпьем, — пригласил его Диланян. — В этом неказистом заведении лучший в мире кофе. Но только для меня.
Таксист конечно же попытался отказаться. Вот что непонятно разуму Диланяна: никогда и никому не удавалось отказаться, когда армянин зовет кого-нибудь разделить с ним трапезу или кофе. Зачем, ну зачем эти попытки отказаться?
В это время Арут встал, стряхнул с колен, казалось, прошлогоднюю пыль и радостно подошел к машине.
— Ай, доктор опять ко мне пожаловал! Как раз жду свежайшее мясо, пять минут назад во дворе зарезал, сын освежевывает! Пятнадцать минут, и шашлык будет готов!
— Погоди, Арут, не надо. Я только приехал! — попытался отказаться Диланян. Вот что непонятно ему самому: никогда и никому не удавалось отказаться, когда армянин зовет кого-нибудь разделить с ним трапезу или кофе. Зачем, ну зачем эти попытки отказаться? — Нам только кофе. А уважаемому дяде Давиду бутылку «Джермука», а то он с утра желудком мается, язва у него застарелая.
Таксист опешил.
— Слушайте, уважаемый, я понимаю, что в Москве самое лучшее образование в мире! Но у тебя в глазах что, гастроскоп стоит?! — пораженно воскликнул он.
— Дядь Арут, сделай ему крепкий кофе… Полложки сахара… А то у него, кроме язвы, еще и склероз разыгрался, — задумчиво высказался Диланян, автоматически поглаживая спинку стула, который стоял здесь, кажется, с тех самых времен, когда Ной спустился с горы Арарат, а его встретили армяне с криками: «Ара, вай, смотри, цирк приехал!»
