— Барсик! — справедливому негодованию Марии Петровны не было предела. — Барсик! Как вы можете! Да как же вам не стыдно!
Барсику стыдно совсем не было, но зато было очень неожиданно. Ну никак не ожидало подлое животное ненужных свидетелей. И столь велико было его удивление, что, не переставая ссать, он как сидел, так спиной вперед и свалился в водоем.
«Ну вот, — подумали рыбки, — вот и на нашу улицу свалился праздник». В общем, когда подбежавший на крик жены Иван Афанасьевич выловил метающегося в аквариуме кота, то на нем (на коте, понятное дело), вцепившись зубами, висело несколько довольных рыбин. Как я сейчас понимаю, наверное, это были пираньи. А может, еще какие зубатые твари, не знаю.
Несмотря на то что котофей был спасен хозяевами, обсушен мохнатым полотенцем, обласкан и накормлен, он затаил нечеловеческую злобу и вписал в свой черный блокнотик очередной нехороший поступок хозяев, ибо во всем нехорошем он почему-то винил только их.
В аквариум он гадить, конечно, прекратил, ибо памятью обладал хорошей и умел делать выводы. И даже перед тем, как нассать в туфли, он долго и внимательно всматривался в их внутренности, чтобы убедиться в отсутствии там опасности.
А Мария Петровна и Иван Афанасьевич по-прежнему не чаяли души в своем «прекрасном котике» и даже не догадывались о черных мыслях, которые, подобно бобрам, точили и без того атрофированный мозг животного.
В силу специфики породы и своего телосложения котофей мог мстить только двумя способами, первый это нассать куда-нибудь, второй что-нибудь изодрать в клочья. Надо сказать, что первый способ был самым его любимым, а второй он применял только ввиду технической невозможности применения первого.
Чего только стоит попытка нагадить на висящую на стене картину в массивной, дубовой рамке. Несмотря на все эквилибристические экзерсисы, котяра так и не смог закрепиться там в позе, удобной для мщения, и упавшая картина, попав углом рамки в котячью макушку, намертво заклинила остатки его мозга.
Картину он впоследствии разодрал когтями и раскидал по комнате. Вообще если бы не злобность этого животного, то его можно было бы пожалеть. Хроническая невезучесть, которая преследовала этого кота в процессе реализации планов мщения, вызывала иногда жалость.
…А попытка нассать в новый, тогда еще являющийся очень большой редкостью, электрический, быстрозакипаемый чайник? Пока Барсик пристраивался на нем, про себя отмечая удобство полигона, чайник закипел. Горячий пар нежно обволок котовы яйца… Барсик аж два дня мяукать не мог, так охрип, когда орал от боли. И еще неделю после этого ходил как-то по синусоиде морской походкой, широко расставив задние лапы.
И вот за этим мстительным животным, на период своего отпуска, меня попросил присмотреть Иван Афанасьевич. Ну как попросил… Вызвал, приказал, дал ц/у, денег на еду и строжайший наказ — если хоть ворсина с Барсика… Если хоть усик на его морде загнется… Если хоть коготок затупится… Лучше хорони себя сам, ибо Мария Петровна расстроится, а за нее я тебя самого яйцами на чайник. Понял?
Яйцами на чайник не хотелось, поэтому я сказал, что понял, и отбыл за провиантом для усатого недоделка.
Наутро, вручив мне ключи от квартиры и еще тыщу наказов, что любит кушать котик, где любит спать котик, где любит играть котик…котик… котик… котик… они отбыли на юга, а я поднялся в квартиру поговорить с котярой.
Кот меня знал давно, я даже иногда давал ему вкусняшку какую-нибудь, но это не мешало ему время от времени гадить мне в туфли и воровать шнурки. Куда он их потом прятал, для меня загадка до сих пор. Может, жрал, а потом, зацепив когтем, задумчиво, как он умеет, не спеша вытаскивал? С него станется.
После отъезда хозяев кот окончательно съехал со своих кошачьих катушек. Периодически он орал дурниной что-то нечленораздельное так, что казалось, кто-то пытает вьетнамского партизана. Иногда пытаясь нагадить в тапочек, он пристраивался сверху, принимал подобающую случаю позу и… задумывался. Потом, озадаченно глядя на тапок, долго вспоминал, а собственно, что он то тут делает?
В общем, тоска по хозяевам проявлялась весьма неоднозначно, что неудивительно для его атрофированного мозга. А вот жрать он хуже не стал. Все так же брезгливо лапой ворошил в миске свежую стерлядку, презрительно смотрел на вырезку и с выражением огроменного одолжения на наглой роже уминал деликатесы.
Самое страшное началось через два дня. У Барсика полезла шерсть. Не в смысле начала отрастать, а совсем наоборот. Та, что была на нем, покидала его организованно и масштабно. Не знаю, это ли или еще что, но характер животины стал совсем невыносимый, и ко всему прочему у этого гада изменились вкусовые предпочтения, чему я был несказанно рад. Потому что стерлядку и вырезку теперь съедал я, а этого поганца кормил колбасой. Хотя откровения ради надо сказать, что он, может быть, и продолжал бы уминать деликатесы, но мне тоже хотелось.
И вот в один ничем не примечательный день, Барсик, жадно жуя очередную порцию колбасы, естественно, перед этим не забыв нассать мне в ботинки, как-то захрюкал, закашлялся. И двинул копыта. Точнее, откинул когти. В общем, протянул лапы.
Мои яйца над кипящим чайником вполне реалистично замаячили перед глазами. Что делать?
Самое лучшее, что я смог в панике придумать, это загрузить сдохшего кота в морозилку, дабы предъявить хозяевам по приезде в доказательство того, что он никуда не убегал и я его не убивал, а сдохло оно от необузданной кошачьей тоски по дорогим хозяевам. А сам рванул на три дня на дачу, немного приглушить боль утраты водкой.
…А утром следующего дня вернулись Мария Петровна и Иван Афанасьевич, на несколько дней раньше, чем планировали.
Ну, что могу сказать. Первая открыла холодильник Мария Петровна. Увидев злорадно улыбающуюся Барсикову рожу с инеем на усах и потрогав пальчиком уже твердого, порядком замороженного импортной морозилкой котика, она прореагировала вполне адекватно. Обморок, «Скорая», уколы.
…А я… Я приехал через три дня, ознакомился с приказом об увольнении и свалил на Севера. И знаешь, не жалею.
В далеком, но сильно запомнившемся 1992 году сидели мы с друзьями в общаге одного технического вуза и размышляли. А размышляли мы о том, где заработать денег.
— Мож, закрышуем кого? — предложил Витек. — Вон, под общагой магазин поставили. Будут бабки нам платить?
Мы тут же загнулись в пополаме, представив Витька в роли крыши. Витька, вес которого вряд ли превышал вес кассового аппарата в этом же магазине, а худоба была темой постоянных приколов. Бандитом он никогда не был, просто дискуссия носила свободный характер, и все предложения внимательно выслушивались. Даже такие нелепые.
— А давайте баксы покупать-продавать? — разродился Димон. — Ночью в палатке дешевле купишь, утром дороже продашь? Вон Серега (он кивнул на меня) иногда делает так, и все о’кей.
Я действительно периодически приходил в палатку, где на тот момент работал мой друг, и всю ночь, сидя рядом с ним, покупал доллары, естественно, дешевле, потому что «ночной курс». За ночь я три раза успевал потратить рубли, затариться долларами и смотаться в нашу же общагу, где спокойно продавал зеленую валюту каким-то арабам и вьетнамцам, но уже по нормальному курсу.
Заработок этот нельзя было назвать регулярным и безопасным. Потому что, помимо ментов, там приходила еще и вот эта самая крыша, но не в виде худосочного Витька пешком, а даже совсем наоборот — в виде двух конкретно упитанных «чиста пацанов» на «девятке». Смотрели они не опозоренным высшим образованием взглядом, совершенно одинаково что на бутылки, что на нас, что на сникерсы. Для них мы были все одинаково ценны.
Иногда туда приходили люди с обрезами из охотничьих ружей. Приходили они, как правило, ночью, просовывали в окошко ствол и тихо просили угостить их деньгами и водкой. Иногда просили открыть дверь и тогда сами брали, что хотели. И почему-то всегда прощально салютовали выстрелом в витрину. По крайней мере два раза так было точно.
Поэтому сие предложение я отмел как сильно рискованное и противоречащее закону.
— А у меня знакомый на рынке торгует. Фруктами там разными, овощами, — мечтательно проговорил Олег с погонялом Хохол.
— А где он их берет? — возник резонный вопрос.
— Та на оптовой базе. Приезжает, покупает оптом дешевле и продает в розницу дороже, — пояснил Хохол.
— Да ну-ууу, — протянул народ, — где все хранить, где торговать?.. Нее-е-е, не пойдет.
А меня эта мысль зацепила. Когда, так и не придя к консенсусу, господа будущие коммерсанты разошлись, Олег поведал мне всю цепочку поподробнее.
— Ну чо, — подытожил я, будем пробовать.
На следующий день мы с Хохлом на моей древней «Волге» поехали на оптовую базу. Бананы там действительно имелись. Только вид они имели какой-то непрезентабельный.
