Бесспорно. В это воскресенье убедился.
Откровенно говоря, выпили с товарищем Степкой Пупьяненко. Выпили честь честью, немного. Без перегрузки, а так – средственно. Благородно, одно слово. Без протоколов и бесплатных кучеров. Выпили, а потом на трамвай и домой.
Влезли, стали, едем.
Впереди меня гражданочка стоит. Довольно интересная лицом и юбочка минимум. Стоит и вдруг индифферентно говорит:
– Не дышите, – говорит, – товарищ. Из вас же, как из бочки, водкой несет.
– Как, – говорю, – не дышите? Не могу ж я из-за вашей буржуйской блажи одеколон пить! Прошли такие времена.
Публика смеется.
Я публике:
– Граждане, чего вы смеетесь? Тут дышать не дают, а вы смеетесь? А массовая солидарность, товарищи?
А из публики кто-то:
– Понапрасно ты, браток, волнуешься. Мы как раз не против тебя, а за тебя смеемся. А гражданка, если такой дух ей наносит ущерб, может смело пешком идти или на извозчике другие ароматы нюхать.
Гражданка обиделась и кондуктору.
– Товарищ кондуктор. Тут гражданин, – на меня пальцем, – пьяный и водочный дух распускает. Просто немысленно!
«Ну, – думаю, – скинут». И уже дергаю Степу за рукав:
– Остановка, – говорю, – кажется, наша.
И тут слышу, кондуктор заговорил.
– Не вижу, – говорит, – в поведении этого товарища никоторых пьяных функций. А насчет водочного запаха… запах этот нормальному движению вагона не мешает. Ваш билет.
Дамочка видит, не до шуток – и ходу из вагона, а мы благородно дальше поехали.
Что ни говорите, товарищи, а массовая солидарность – великая вещь.
Граждане! Не скопляться! Проезжайте живей! Соблюдайте порядок! Коли ты, примером, свинья, так не лезь в коровий отдел. И вообще, очень прошу! Ну? Кому я говорю? Вам говорю – какого ж ты черта ворон ловишь? Никоторой сознательности! Смотри на арку. Написано: «Добро пожаловать» – значит, и придерживайся лозунга, а не прись, как саранча членовредительная.
– Беспроигрышная лотерея «Иде-фикс», или по-нашему, по-русскому, «верное дело». Прошу не путать с прочими подобными одурачиваниями доверяющой публики. Еще только три дня! Мыло попа-дается! Духи попа-даются! Пудра попа-дается! Булавки, иголки попа-даются! Граждане, будьте уверены, как дома!
Раз вы купили билет за пятнадцать копеек, полбеды уже сделано – и ключ от секретности вашей судьбы в вашей собственной руке!
– Мухоморы «Идеал». Высшая кара для мух. Приговор исполняется завсегда. Помилований не бывает. Только тут и только сегодня! Смерть мухам! Мухоморы «Идеал»!
– Кварц-наждачный брусок. Лебединая песня Эдисона! Изобрел и не умер! Точит ножи, топоры, косы, поднимает разные хозяйственные вопросы! Вот вам коса – беспросветно тупая. На ваших уважающих глазах я беру косу и вдаряю по своей руке – без последствий! Которая коса, как видите, тупая! Потом я беру кварцнаждачный брусок и, не говоря худого слова, провожу по косе несколько раз способом, известным науке под названием наострень[20], и прошу: даже бумага режется, как воздух! Не подумайте, граждане, что тут какая-то манипуляция с руками или отведение глаз. Все это секрет изобретателя, который с помощью металла кварца и минерала наждака с добавкой почвы Арканзаса[21] и трех частей собственной секреции изобрел кварц-наждак! Брусок за тридцать копеек!
А стекло? Как шлифовать стекло? Пальцем не отшлифуешь! Чем резать стекло? Одного желания мало! Кварц-наждачный брусок режет стекло какой хочете форменности. Криво, косо, фигуры, зигзаги!
Покупайте, граждане, потому что это вам не какие-нибудь медные часы 56-й пробы, а вещь осязательная на ваши собственные глаза!
– Да, коньки справные, что и говорить! Но, истинно говоря, держать их можно только для заведения потомства. Потому, запряги его в воз или, примером, в арбу, то останутся, безусловно, одни оглобли, а остальное перейдет в забвение праха – и домой пойдешь пешком! Што, неправильно? На таких коньках, дорогой товарищ, видать, и на конском фронте делишки подправляются! Што, неправильно?
– Отцы наши благодетели.
Мамы наши сожалетели.
Подайте темному, незрелому,
Заработать неумелому,
Войдите в сознание –
Взгляньте на мое сострадание…
– Этот конища с запалом?[22] Гражданин! Да вы лучше вдарьте меня по морде, но не употребляйте таких слов! Да где же у него запал, накажи меня Бог?! Настоящий конища довоенной продукции! И что ты в зубы заглядываешь? И зубы, и противной хвостовой полюс в исправности. Да этого коня хоть в подозрительную трубу разглядывай – все на своем месте! Что? Триста дорого? Ну, молись, двести девяносто и десятку на пропой! Не идет? Ну и за двести не пойдет. Нехай постоит. Воздуху не занимать. А кормов он по три дня не просит – все равно не даем! Походи, походи, товаришок! Ноги, видать, свои, не покупные. Походи!
– Ваша судьба, мадамочка, безусловная, но зависит она от одного ответственного короля из казенного дома. И загинаить король ваш признание какойсь-то блондинке, да вы не сумлевайтесь: с блондинкою у него антирес вроде как де-юре, а с вами дошло до факту, и видать это, дорогая, и по картам, и по вашей хвигуре…
А у вас, дорогой товарищ, недоразумение с трефовым королем.
По этой гризинатальной линии вроде тот король из контрольной комиссии, а по этой шпенпердикулярной – вроде из вашего учреждения.
И копаить, копаить король тот под вас разные ямы и закладаить фугасы.
И на пролетарское происхождение не надейтесь, оно у вас уже стерлось.
А мозоль эта – ни к чему. Это портфельная. Комиссия на нее не обращает внимание.
Женская линия у вас сильно разрослась и совсем знистожила линию алиментарную.
А этот горбочек – от водочки. Выпирает он черезмерно…
– Держи! Держи! Лови! Товарищ милиционер! Эта голая сволочь украла у меня коробку пудры! Без штанов, мерзавец, ходишь, а красть умеешь?
– Граждане! Прошу в район, не выражаться! Там все без вас будет сделано. По закону! В чем дело?
– Что? Женщина? Пустое! Куда ей! Детей рожать – правильно, полагается. Варить, стирать – штатные обязанности. Никто не возражает. А чтоб руководить наравне с нами – извините.
Так говорил своему приятелю Ковде гражданин Куценький, идучи 8 Марта в присутствие.
– И удивляюсь я, знаете, Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину. Умный человек, а мог такое сказать: «Каждая кухарка должна научиться управлять государством».
Когда приятели сели в трамвай, Куценький продолжал:
– Ну, вот гляньте вы на эту кондукторшу. Куда она годится? Семь градусов мороза, а она уже билета не оторвет как следует. Видите, на пальцы хукает. А все ж туда – «управлять государством».
– Ваш билет? – спросила кондукторша.
– Льготный!
– А удостоверение есть?
– А то как же, – ответил Куценький.
– Предъявите.
– Сейчас.
Куценький долго обыскивал все карманы, лазил и в портфель – удостоверение не нашлось.
– А еще с портфелем, – сказала кондукторша. – Оштрафовать вас следовало б, да уже ради нашего дня не буду. Сходите, товарищ портфельщик.
Пришлось сойти.
– Вот гадюка! – пыхнул Куценький. – Уверен, будь кондуктором мужчина, никогда б такого не было. Оторвать билета не может, а права свои показывает.
На работе в тресте Куценького встретила регистраторша.
– А! Тов. Куценький! Поздравляю. Сегодня и вы погуляете даже больше нас. Мы лишь два часа, а вам, наверно, на целый день счастье подскочило.
– Какое счастье? – подивился Куценький.
– Да вас на сегодня вызывают в суд. По какому-то там делу. Зайдите ко мне, я вам повестку дам.
Когда в суде Куценький увидел, что его домработница Люба тихонько разговаривает с какой-то молодой женщиной в пенсне и с огромным желтым портфелем, он понял, какое счастье привалило ему на 8 Марта.
«Подала-таки стерва», – едва успел подумать Куценький, как открылась дверь, и секретарша суда объявила:
– Суд идет!
Вошли судьи: две женщины и один мужчина. Кресло председателя суда заняла пожилая женщина.
– Слушается дело по обвинению гражданина Сергея Пилиповича Куценького по статье…
Но Куценький уже не слушал.
«Упекут! – думал он. – Кругом одни женщины, женщины… Председатель – женщина, член суда – женщина, секретарь – женщина, защитник – женщина, истец – женщина. Кошмар!..
Суд недолго рассматривал дело. Все было ясно. Не платил домработнице Любови Приймаковой жалованье, два года не платил и в соцстрах, не давал выходных дней и отпусков, прописал ее в домовой книге как племянницу. Приговор – заплатить жалованье за два года.
Возвращаясь из суда, Куценький зашел в пивную и с горя напился. И попал в милицию.
В район его доставила женщина-милиционер, подобрав пьяного на площади, которая носила имя женщины – революционерки Розы Люксембург.
