А китайский посол все еще дорисовывал свою птичку.
Рад бы заплакать, да смех одолел
Однажды Фатх-Али-шах сочинил страстное стихотворение, прочитал его знаменитому поэту Саба и спросил его мнение.
– Это же безвкусица и чепуха, – ответил Саба.
Шах рассердился и приказал запереть Саба в конюшне. Поэта выпустили только через несколько дней.
Неутомимый же Али-шах сочинил новое стихотворение и опять прочитал его Саба, рассчитывая на высокую оценку. Но поэт, не говоря ни слова, поднялся и, опустив голову, направился к выходу.
– Куда идешь? – спросил его удивленный шах.
– В конюшню, ваше величество.
Секрет краснодеревщика Цина
Краснодеревщик Цин вырезал из дерева фигурку женщины. Когда работа была закончена, все изумились: фигурка была так прекрасна, словно ее сработали сами боги.
Увидел фигурку правитель Лу и спросил:
– Каков же секрет твоего мастерства?
– Какой секрет может быть у вашего слуги, мастерового человека? – отвечал Цин. – А впрочем, кое-какой все-таки есть. Когда я задумываю что-либо вырезать из дерева, я не смею попусту тратить свои духовные силы и непременно начинаю поститься, дабы успокоить сердце. После трех дней поста я избавляюсь от мыслей о почестях и наградах, чинах и жалованье. После пяти дней поста я избавляюсь от мыслей о хвале и хуле, мастерстве и неумении. А после семи дней поста я достигаю такой сосредоточенности духа, что забываю о самом себе. Тогда для меня перестает существовать царский двор. Мое искусство захватывает меня всего; все же, что отвлекает меня, просто перестает существовать. Только тогда я отправляюсь в лес и вглядываюсь в небесную природу деревьев, стараясь отыскать совершенный материал. Вот тут я вижу воочию готовое изделие и берусь за работу. А если работа не получается, я откладываю ее. Когда же я тружусь, земное соединяется с небесным – не оттого ли работа моя кажется как будто божественной?
Как-то Цзы-си спросил у Учителя:
– Что за человек Йен-ю?
– По доброте своей он лучше меня.
– А Цзы-кун?
– По красноречию он лучше меня.
– Цзы-лу?
– По смелости он лучше меня.
– Цзы-чан?
– По достоинству он лучше меня.
Тогда Цзы-си поднялся со своего коврика и с недоуменным видом стал ходить по комнате. Наконец, он спросил:
– Но Учитель! Почему же тогда эти четверо ваши ученики, раз они столь совершенны?
– Садись, и я скажу тебе. Йен-ю добр, но он не может сдерживать порывов, когда те не ведут к добру. Цзы-кун красноречив, но не умеет держать свой язык, когда уместнее промолчать. Цзы-лу храбр, но не может быть осторожным. Цзы-чан держит себя с достоинством, но не может отбросить чопорность. Даже если бы я смог собрать добродетели этих людей вместе, я бы не хотел поменять их на свои собственные. Вот почему эти четверо пока учатся у меня.
По дороге в соседнее государство Конфуций в сопровождении учеников вышел из леса и увидел Горбуна, который ловил цикад так ловко, будто подбирал их с земли.
– Ты, несомненно, искусен! – заметил Конфуций. – И, вероятно, владеешь какой-то тайной?!
– Вероятно, – ответил Горбун.
– Несомненно и то, что ты человек, с которым следует считаться! Если твоя тайна не боится слов, не поведаешь ли о ней?
– Моя тайна гораздо проще, чем ты предполагаешь, о мудрец! Что ж, раз есть готовность слушать – я расскажу.
В пятую-шестую луну, когда наступает время охоты на цикад, я кладу на кончик своей палпалки шарики. Если я смогу положить друг на друга два шарика, я не упущу много цикад. Если мне удастся положить три шарика, я упущу одну из десяти, а если я смогу удержать пять шариков, то поймаю всех без труда.
Я стою, словно старй пень, а руку держу, будто сухую ветвь. И в целом огромном мире, среди всей тьмы вещей меня занимают только крылатые цикады. Я не смотрю по сторонам, я не слышу случайных шорохов. И не променяю крылышки цикады ни на какие богатства мира. Так почему же мне не добиться желаемого?
Канфуций повернулся к ученикам и сказал:
– Смотрите! Помыслы этого человека собраны воедино, его дух безмятежно спокоен, ни одного лишнего движения он не допускает. Вот она – тайна искусства.
Был лекарем, а стал больным
Пришел как-то к врачу бездарнейший поэт, болтливый, самодовольный, и давай жаловаться:
– Не пойму, что со мной. Давит мне что-то на сердце, распирает меня изнутри… Общее состояние мое до того скверное, что волосы дыбом становятся!..
Врач внимательно выслушал эту грустную историю и сказал:
– Погоди! А не сочинял ли ты на днях чего-нибудь такого, чего еще никому не успел прочитать?
– Сочинял…
– Ну так прочти мне!
– С удовольствием!
И поэт с пафосом прочел свое стихотворение.
– А теперь прочти это еще раз.
Пациент прочел свое творение во второй раз. И в третий раз продекламировал то же самое.
– Ну вот, теперь все в порядке, – сказал врач. – Твой недуг был в этом стихотворении. Когда оно сидело в тебе, то отравляло изнутри весь организм. А как вышло наружу, так тебе, дружок, и полегчало… Ну ступай, ступай!
А когда довольный поэт вышел от врача, тот слег от жестокого приступа головной боли.
По ком душа болит, тому и рука дарит
Поэт Хафиз из Персии написал знаменитое стихотворение:
Если только турчанка, живущая в
Дальнем Шираза краю,
Мое сердце в руку свою возьмет,
За одну ее родинку Бухару отдаю!
Если хочет, пусть Самарканд берет.
Завоеватель Тамерлан велел привезти поэта к себе и сказал ему:
– Как ты можешь отдавать за женщину Бухару и Самарканд? Ведь эти города принадлежат мне!
Хафиз сказал ему:
– Ваша скупость смогла дать Вам власть. Моя щедрость отдала меня в Ваши руки. Очевидно, скупость более эффективна, чем расточительство.
Тамерлан улыбнулся и отпустил поэта.
Ле Юйкоу показывал Бохуню-Несуществующему свое искусство стрельбы из лука: потянул тетиву, поставил на локоть кубок с водой, пустил стрелу, а потом, не дожидаясь, когда она долетит до цели, пустил и вторую, и третью. И все это время стоял, не шелохнувшись, точно истукан.
– Это мастерство стрельбы при стрельбе, а не стрельба без стрельбы, – сказал Бохунь Несуществующий. – А смог бы ты стрелять, если бы взошел со мной на скалу и встал на камень, нависший над пропастью в тысячу саженей?
Тут Бохунь взошел на высокую скалу, встал на камень, нависший над пропастью в тысячу саженей, повернулся и отступил назад так, что ступни его до половины оказались над пропастью, а потом поманил к себе Ле Юйкоу. Тот же, обливаясь холодным потом, упал на землю и закрыл лицо руками.
– У высшего человека, – сказал Несуществующий, – дух не ведает смущения, даже если он воспаряет в голубое небо, опускается в мировую бездну или улетает к дальним пределам земли. А тебе сейчас хочется зажмуриться от страха. Искусство твое немногого стоит!
Цзин Син-цзы растил бойцовского петуха для государя. Прошло десять дней, и государь спросил:
– Готов ли петух к поединку?
– Еще нет. Ходит заносчиво, то и дело впадает в ярость, – ответил Цзин Син-цзы.
Прошло еще десять дней, и государь снова задал тот же вопрос.
– Пока нет, – ответил Цзин Син-цзы. – Он все еще бросается на каждую тень и на каждый звук.
Минуло еще десять дней, и царь вновь спросил о том же.
– Пока нет. Смотрит гневно и силу норовит показать.
Спустя еще десять дней государь снова задал свой вопрос.
– Почти готов, – ответил на этот раз Цзин Син-цзы. – Даже если рядом закричит другой петух, он не беспокоится. Посмотришь издали – словно из дерева вырезан. Жизненная сила в нем достигла завершенности. Другие петухи не посмеют принять его вызов: едва завидят его, как ту же повернутся и убегут прочь.
Один человек пришел к великому Учителю и сказал:
– Я бы хотел полюбить Бога – покажи мне путь!
Учитель ответил:
– Скажи мне сначала, любил ли ты кого-нибудь раньше?
Человек сказал:
– Я не интересуюсь мирскими делами, любовью и всем прочим. Я хочу прийти к Богу.
Учитель ответил ему:
– Подумай еще раз, любил ли ты хоть одну женщину, хоть одного ребенка – хоть кого-нибудь?
Человек ответил:
– Я ведь уже сказал тебе: я человек религии, я не обычный мирянин, я никого не люблю. Покажи мне путь, как я могу прийти к Богу.
И тогда сказал Учитель:
– Для тебя это невозможно! Сначала ты должен кого-нибудь полюбить. Это будет первая ступенька. Ты спрашиваешь про последнюю ступень, а сам еще не ступил на первую! Иди и полюби!
Некий придворный гуру собирал пожертвования у жителей города. Раман Благочестивый решил посрамить его и все ждал удобного случая. И вот такой случай представился. Гуру, непристойно одетый, ужинал на берегу реки в компании неприличных женщин.
