– Гена, скажи мне откровенно, как мужчина мужчине: тебе приходилось прибегать к услугам проститутки?
– Видишь ли, как к проститутке нет, а так да.
– В смысле?
– Один раз проститутка помогла мне перейти дорогу. Ну и так – по мелочи.
– Спасибо за откровенный ответ. А, между нами, тебе приходилось изменять любимой женщине?
– Честно?
– Иного от тебя не жду.
– Была весна 1968 года. Листва только-только покрыла ветви деревьев, почти по-летнему припекало солнышко, всюду была слышна птичья трель… Мы встретились глазами. И как электрический ток прошел между нами. Наши губы слились в страстном порыве. Наши тела переплелись так, что невозможно было понять кто где…
– Я понял.
– Наши руки…
– Понятно.
– Нет, ты не представляешь, буквально каждой клеткой мы чувствовали друг друга…
– Я представляю. Может. сменим тему?
– Такое невозможно представить: ее волосы разметались по траве, глаза были полузакрыты, платье…
– Хватит! Я думаю этой чувственной и возвышенной историей лучше и закончить это интервью. Гена, спасибо за откровенные ответы.
– Спасибо за интересные вопросы.
– Ни за что не догадаешься, что я приготовил тебе в подарок, – хитро прищурившись, сказал папа, входя в Никитину комнату и держа руки за спиной.
Сердце Никиты сладко заныло, голос от волнения пропал, он еле слышно прошептал:
– Неужели автомат?
Папа прищурился еще хитрее и отрицательно помотал головой.
– Конструктор! – радостно выпалил Никита и, не выдержав, захлопал в ладоши.
– М-м, – сказал папа, почти зажмурив глаза от еле сдерживаемого торжества.
– Бадминтон! – не веря своему счастью, закричал Никита и подпрыгнул чуть ли не до потолка.
У папы от смеха потекли из глаз слезы.
– Все равно не догадаешься, – сказал он и, достав руку из-за спины, показал Никите покрасневший от напряжения кукиш.
1980
Как-то в начале января Сквозняков, доставая из почтового ящика газету, обнаружил вчетверо сложенную бумажку. Будучи от природы человеком любопытным, Сквозняков бумажку развернул. Черным фломастером там было написано: „Через год“. И все. Ни числа, ни подписи. Повертев загадочную записку в руках, Сквозняков скомкал ее и бросил за батарею. А что еще делать с такой запиской?
Спустя некоторое время зима кончилась, уступив свое место весне. А потом и весна кончилась.
И вот как-то в начале лета Сквозняков, доставая из ящика газету, вновь обнаружил там вчетверо сложенный листок.
Развернув его, он прочитал: „Через полгода“.
Тут он вспомнил, что уже получал подобную записку полгода назад. Сопоставив факты, Сквозняков уловил во всем этом определенную тенденцию, суть которой, однако, осталась для него неясной. Записку он на этот раз не выбросил, а, напротив, положил в карман пиджака. Потом он уехал в отпуск, потом еще много всякого произошло, и в конечном итоге Сквозняков про записки забыл.
И вот однажды, в начале осени, Сквозняков, по обыкновению доставая из ящика газету, опять обнаружил там знакомую бумажку. Нужно ли говорить, что ее вид возбудил в Сквознякове острое чувство любопытства? Не нужно. Развернув листок, он прочел: „Через три месяца“. Но что „через три месяца“ и почему „через три месяца“, было совершенно неясно. По крайней мере, из содержания записки это никак не вытекало. С этого дня в душе Сквознякова поселилась тревога. Он стал замкнут и угрюм. Впервые он ощутил себя не полноправным гражданином, а ничтожной пылинкой в безжалостной игре роковых стихий. „Что я?“ – думал, бывало, Сквозняков, глядя на свое мрачное отражение в зеркале институтского лифта. „Что они?“ – горько размышлял он, всматриваясь в беспечные лица коллег. „Что все мы?“ – кричала его душа и, не находя ответа, металась в тесных своих пределах.
А время шло, и в первых числах декабря, когда лед уже сковал гладь водоемов, а последние птицы улетели в страны с более высокой среднегодовой температурой, Сквозняков достал из рокового ящика новую записку. „Через месяц“ – вот что было там написано на этот раз. В преддверии неизбежного Сквозняков взял из кассы взаимопомощи четыреста двадцать рублей, выправил у знакомого врача бюллетень с невразумительным диагнозом и пустился в бешеный разгул. До сих пор завсегдатаи кафе „Ветерок“, расположенного рядом с его домом, ежатся, вспоминая, что отчебучивал терзаемый роковыми предчувствиями Сквозняков.
Четыре недели пролетели как один день. Четыре недели вошедший в штопор Сквозняков не подходил к зловещему ящику, а когда наконец открыл его, то среди вороха газет отыскал вещий листок. Строчки заплясали перед его глазами, слились в один хоровод, а когда наконец распались, образовали: „Сегодня“. Силы покинули его. Цепляясь за перила, Сквозняков поднялся к себе в квартиру, лег на диван и, накрыв голову подушкой, забылся тяжелым сном.
Когда он проснулся, на часах было десять. Стояло сухое морозное утро. По улице в разных направлениях двигался транспорт, люди спешили по своим делам. Он побрился, принял душ и надел чистую рубашку. На душе было пусто и светло. Сквозняков позавтракал, оделся и, насвистывая что-то, спустился вниз. Открыв ящик, он достал оттуда свежую газету. Из газеты выпал вчетверо сложенный листок. Продолжая насвистывать, Сквозняков развернул его. Знаете, что там было написано? Там было написано „Вчера“. Вот что там было написано! Повертев глупую бумажку в руках, Сквозняков небрежно скомкал ее, бросил за батарею и пошел жить дальше.
1982
Я вошел в троллейбус, сел на свободное место, достал из кармана газету и погрузился в текст. Некоторое время спустя, почувствовав чей-то пристальный взгляд, я поднял глаза и увидел сидящего напротив мужчину. Его лицо показалось мне знакомым. Мы явно виделись, причем совсем недавно. Но где? Похоже, что и он мучительно искал ответ на этот вопрос,
– Здравствуйте, – сказал я на всякий случай.
– Добрый день, – радостно подхватил он. – Как дела?
– Идут помаленьку. А у вас?
– Тьфу-тьфу, не сглазить, пока все в порядке.
Мы одновременно замолчали, доброжелательно разглядывая друг друга. Говорить было решительно не о чем, но и прервать начавшуюся беседу казалось неприличным.
И тут я вспомнил, где мы встречались. Это произошло на одном дне рождения, куда я попал совершенно случайно. Судя по всему, его появление тоже не относилось к разряду запланированных. Во всяком случае, новорожденный, имя которого начисто вылетело у меня из головы, тихо спросил у жены, показав вилкой в его сторону:
– Ты не знаешь, что это там за тип в клетчатой рубашке?
– Наташка привела, – не разжимая губ, ответила жена. – А это кто? – в свою очередь поинтересовалась она, покосившись на меня.
– Кажется, с Цыплаковыми пришел.
– Дождутся у меня твои Цыплаковы. А заодно и Наташка.
– Что делать, – вздохнул виновник торжества, – не гнать же их теперь.
В тот вечер мы вступали с ним в контакт дважды. В первый раз я передал ему салат из тертой моркови, во второй – стряхнул пепел на его пиджак. И вот теперь судьба столкнула нас вновь.
Молчание между тем становилось невыносимым.
– Что ни говорите, а приятный парень Николай, – неожиданно для себя выпалил я, каким-то чудом вспомнив имя хозяина.
– Николай – мужик что надо, – с энтузиазмом поддержал он, – умница, прекрасный товарищ.
– Пользуется уважением в коллективе, – подбросил я полено в костер вновь разгоревшейся беседы.
– В каком коллективе? – осторожно переспросил он, пытаясь исподволь выяснить степень моей осведомленности.
– В любом, – не растерялся я. – В какой бы коллектив судьба ни забросила нашего друга Николая, он немедленно начинает пользоваться там уважением.
– А любовью?
– Любовью он не пользуется. Во всяком случае, в личных интересах. Но это не означает, что Николая не любят. Его любят за отвагу, доброту иѕ как это, – пощелкал я в воздухе пальцами, почувствовав, что полено догорает.
– Душевную щедрость, – подсказал он, – Николай – человек необычайно щедрой души,
– Щедр до безрассудства, – поддержал я, вспомнив, как Николай подкладывал мне в тарелку заливного окуня. – Готов отдать всего себя буквально первому встречному.
– А как вы думаете, Николай принципиален?
Он явно пытался переложить тяжесть беседы на мои плечи. Но не тут-то было.
– Принципиален ли Николай? – задумчиво переспросил я. – А почему, позвольте узнать, вы задали мне этот вопрос? У вас есть основания для сомнений?
– Ни малейших. Просто мне хотелось, чтобы вы на каком-либо примере ярко проиллюстрировали эту черту его характера.
