Ладно, уехал он... Так благополучно прошла неделя... "Странно? думаю, - ведь он обещал, божился, клялся, что отправит... Может, потерялись деньги?" Так наивно еще рассуждаю... А я просто привык, что мужик слово держать должен. Стал сам звонить в Петрозаводск... дозвонился, мать его трубку взяла.
- Ой, - говорит, - а Димы - нету, он на даче отдыхает... Что передать?
- Передайте, - говорю, - что звонил Белокопытов. А зачем? Он сам знает. - И все. Ничего матери насчет долга не сказал, пожалел. И так мне из-за этого всего самому неприятно, противно стало. Ну, теперь-то, думаю, она ему скажет, наверное, и он мне вышлет, если еще не выслал...
Еще благополучно неделя проходит - нет денег. А я уже сижу - лапу сосу. Звоню в Петрозаводск. Опять мать подходит, спрашиваю:
- Вы передали сыну вашему, что я звонил? - и представился ей конечно.
- Ой, - говорит, - все передала. А его самого сейчас нет, он в редакцию пошел...
- Так передайте ему еще раз, чтоб немедленно сделал то, что обещал! сказал не грубо, но жестко и трубку бросил. А о деньгах опять не заикнулся, не стал мать расстраивать...
" Ну, - думаю, - писатель хренов, поэт недобитый! Ты у меня ваньку-встаньку спляшешь, как приедешь! Теперь-то уж, наверное, должен выслать, есть же у него совесть в конце концов!"
Еще неделя прошла... Денег - как не было, так и нет. Я уже весь взвинченный, весь на нервах, звоню. Опять - мать. Говорю уже открытым текстом:
- Ваш сынок разлюбезный, мудак, взял у меня тридцать рублей под честное слово. Сказал - что вышлет. Где деньги? Скажите ему, что если завтра не будет - ему не поздоровится! - очень я на него обиделся и рассердился.
- Ой, да что вы говорите? - испугалась мать. - Быть такого не может! Он у нас такой интеллигентный мальчик! Он вам немедленно отправит!
"Да таких интеллигентых в детстве душить надо!"- матерюсь я про себя, здорово он меня достал.
И - правда, на следующий день пришли деньги. Утречком. Лежит на почте телеграфный перевод. Получай - не хочу. Ну я, конечно, получил... И тут же, - не знаю с горя ли, с радости? - их потратил, употребил, куда надо... Почти месяц я денежки ожидал... Пока на мать не наехал, а она - на него... Вот как занимать-то? Особенно интеллигентному человеку. Впредь - наука будет. Но больше всего меня не сами деньги заели, а то, чтo он ко мне непорядочно отнесся, наплевал на меня.
А осенью, когда все собрались, и он приехал... Поздоровался со мной как ни в чем не бывало... И я - поздоровался. Злость у меня уже прошла Я за это время домой съездил, отдохнул хорошо, настроение самое благодушное было.
- Что ж ты, - спрашиваю, - деньги-то сразу не выслал, ты же клялся?
- Да ты понимаешь, Саша, - отвечает, - забыл!
Главное - искренне так говорит, улыбаясь.
И тут до меня дошло: а ведь и правда мог забыть, хоть и мать напоминала... память-то - девичья. И еще - просто я для него никто и ничто, не существую, ноль без палочки. Ему - не до меня было. Другое он помнил, что считал нужным, а про меня забыл.
С тех пор и он для меня стал никем. Бить я его посчитал бесполезным. Что толку-то? Только подумал: "Это ведь я ему только тридцать рублей занял, а если бы тыщу?" И сам рассмеялся: таких денег у меня, конечно же, никогда не было... Нечего было бы занять. Но он с тех пор, правда, у меня больше и не спрашивал. А я бы уже и пятачка ему на дорогу не дал.
После окончания Литинститута вернулся он к себе, в Петрозаводск... Там уже для него теплое место было приготовлено в журнале "Север". Все - как надо. И им, местным, - хорошо. Молодец, вернулся домой, молодой писатель, не променял родину на проклятую Москву. Значит - не блудный сын, а надежда и опора местной литературы, подымет ее, вздернет на дыбы...
Там, в Петрозаводске, и осел, стал жить и работать... Кто-нибудь время от времени о нем что-нибудь да расскажет... Книжечку стихов, рассказывают, выпустил, потом вроде вторую... А тут еще недавно, слышу, повесть свою в "Севере" напечатал - "Пойдем в чайхану". Повесть, говорят, небольшая, но крепкая. Дай-то Бог! Против крепких повестей - никто не против. И я - тоже.
Так что он из поэтов теперь в прозаики перешел. Правильно, конечно. Серьезным делом занялся. Будь бы моя воля, так я бы сейчас вообще стихи писать запретил, лет на десять. Особенно - женщинам. Под страхом смерти. Пусть бедное слово поэтическое и рифмы хоть немного отдохнут. А то совсем их задергали и задрючили поэты и поэтессы, загоняли насмерть.
А ему - ветер в парус. Пошел в прозаики - и молодец. Начал серьезно и кропотливо заниматься прозой, значит, не умерла еще русская литература. И он вместе с ней - не умер и не канул... Может, еще и напишет что-то значительное и спасет русскую литературу. Хотя ей спасители не нужны. Но люди, по-настоящему любящие и оберегающие слово, - нужны. Таких сейчас мало.
СТАРИК
Старик живет в Минске. Занимается каторжным писательским трудом книги пишет. Вообще-то его Володей зовут, а сам он любит именовать себя Стариной, но мы как-то сразу, при первом еще знакомстве, определили его в Старика. Так и пошло: Старик да Старик... Хотя до стариковского возраста ему еще далеко, он сейчас в самом расцвете сил и таланта - сорок с небольшим.
Звонит он редко, но метко, все больше по делу. Интерес у него один, во всех смыслах прозаический: в каких это московских издательствах сегодня больше платят? А то написал очередную книгу, куда ее пристроить, чтоб не продешевить? Нет, чтоб о здоровье поинтересоваться или о мужской дружбе, закадычной, поговорить, - есть же что вспомнить! - а он все о том, как бы "не продешевить", о деньгах проклятых.
А что я могу ответить? Я об эти издательства сам бьюсь, как о каменную стену, а толку - никакого, я сам - не будь дураком - хорошую книгу написал, а куда ее пристроить? Ума не приложу. Не больно-то разбежались эти издательства... А тут еще одна на подходе, ее куда девать? Опять в стол? Одни вопросы - и никаких ответов. И - волосы дыбом.
Вот я ему и говорю: " Знаешь что, Старик, надо как Хемингуэй писать, чтоб все нарасхват шло. Сразу на десять лет вперед. Пусть издательства потом обзвонятся, а ты им - шиш! Только туда, где подороже и отдашь". "Ладно, - отвечает он, - понял, буду теперь как Хемингуэй писать".
И опять - не звонит. Пишет, наверное...
В Минске еще Саша Стригалев живет. Сын знаменитого белорусского поэта Михася Стригалева. Перебрался недавно с батей из Борисова. Теперь они со Стариком - совсем рядом. Повезло им! Чуть что, всегда можно в гости, как товарищ к товарищу, завернуть. А Старик, он плохому не научит. Стригалев для него - как младший брат.
Он сейчас песни для "Песняров" пишет. И сильно, говорят, прикладываться стал, выпивать. А песни у него хорошие, уже знаменитые. На белорусском языке. Правда, мы еще не слыхали. Ну и что, что - на белорусском! Мы Стригалева даже и без слов понять можем. Нам переводчики не нужны!
РАШИД
Из провинции, из глубинки, где вынужден пока обитаться, приехал в Москву Рашид... Не заладилась там у него семейная жизнь и с деньгами совсем туго стало, невмоготу. Решил в Москве счастья попытать. Москву он, слава Богу, хорошо знает, пять лет в ней соловьем просвистел.
Нашлись добрые знакомые, с комнаткой помогли, устроили на работу, чтоб все по-людски было. Живи и радуйся. Огребай деньги.
Нет, не утерпел, чуть не в первый день взял напился. Папку с важными документами потерял, доверили на новой работе, лицо у самого - в крови, в ссадинах. Стали знакомые его урезонивать, увещевать:
- Да разве так можно?
А он:
- Я это от радости, что в Москву вернулся...
Потом неделю еще пил, шатался по Москве... Где? Сам не помнит. Кое-как поймали его, купили билет, отправили обратно в провинцию, в глубинку, пусть пока там обитается.
Не смог человек в Москве прижиться. Что делать? Любит он вино больше жизни. И я - тоже люблю.
МИЧУРИНСК
(Как поехал я, братцы, в Астрахань,
а доехал лишь до Мичуринска...)
Завалился как-то в гости Вячеслав Ананьев, в прошлом - знаменитый поэт, а нынче - не очень, не издал еще очередной книги, чтобы еще раз - и уже навсегда! - прославиться и намертво остаться в памяти народной. Я ему говорю:
- Что ж ты, Ананьев, очередной книжки не издаешь? А то совсем скоро засохнешь в памяти народной, тебе уже сорок лет бухнуло, а ты не чешешься...
А он отмахивается.
- Ну, ее, книжку эту, на фиг! Я еще молодой, успеется. А тебе самому уже сорок лет, а ты вообще ни одной не издал! Поэтому - молчи, жучок-паучок хитрый!
Я и молчу в тряпочку. Точно: я то еще не одной не издал! А он все говорит и говорит, совсем заговорил разговорами. Зашел-то в гости на минутку, а уже - неделю гостит и уходить не собирается! Загостился основательно.
Потом говорит, толкает очередную речь-речугу:
- А поехали, друзья мои, теперь ко мне в гости, под Астрахань, я вас приглашаю... Поедим там черной икры из тазика ложками, а то здесь, в Москве, с голоду подохнешь! Пропади она пропадом, Москва эта, со стихами вместе! Поехали, и еще оттуда с собой ведро икры прихватим!
