Говорить об ее желудке.
Все хорошо на далекой отчизне.
Мирно проходит строительство жизни.
«Только не сжата полоска одна.
Грустную думу наводит она».
Партия, молвил Бухарин сердито.
Это скала, и скала из гранита!
Это, сказал он, и грозен, и вещ.
Первая в мире подобная вещь!
Только… Раковскому шею свернули.
Только… Сосновский сидит в Барнауле,
Только… Сапронова выслали с ним.
Только… Смилга изучает Нарым,
Только… Как мокрые веники в бане,
Троцкий и Радек гниют в Туркестане,
Словом: гранит, монолит, целина!
«Только не сжата полоска одна».
Школы — источники знанья и света.
Что ни зародыш — то два факультета.
Верх достижения! Стены дрожат!
В яслях доценты в пеленках лежат!
Только в лохмотьях, в отребиях черных
Шляется жуткая тьма беспризорных,
Только по улицам бродит шпана,
«Только не сжата полоска одна».
Землю крестьянскую трактором взроем!
Площадь посева удвоим! Утроим!
Все разверстаем! Запишем! Учтем!
Хлебом завалим! Задавим! Зажмем!
Только опять не везет Микояну,
Только опять по разверстке, по плану,
В очередь, в хвост растянулась страна…
«Только не сжата полоска одна».
В области высшей политики то же:
Кто в чистоте своих принципов строже.
Кто, как одна лишь советская власть.
Душу за принцип готов прозакласть?!
— Нам ли читать договоры Европы?
Мы ли за нею пойдем, как холопы.
Мы ли, носители новых идей,
Будем еще разговаривать с ней?! —
Трррр!.. и, грустное перышко вынув,
Так из Москвы расписался Литвинов,
Так!! что в Америке подпись видна…
«Грустную думу наводит она».
Я гляжу на вашу шубку,
Я расстроиться готов:
Сколько было перебито
Милых дымчатых кротов.
Сколько твари этой серой
Уничтожено в полях.
Лишь бы вам блистать Венерой,
Утопающей в мехах!..
А когда еще и мрамор
Вашей шейки неземной
Оттеняете вы пышной
Черно-бурою лисой,
Мне, кому бы только славить
Вашу смутную красу.
Мне становится обидно…
Не за вас, а за лису!
Я гляжу на ваши руки,
И считаю, мизантроп,
Сколько надо было горных,
Темноглазых антилоп.
Грациознейших животных
Меткой пулей пронизать.
Чтоб могли вы и перчатки,
Как поклонников, менять!..
Я гляжу на сумку вашу,
На серебряный затвор.
А на сумке чья-то кожа
Очаровывает взор.
И встает передо мною
Голубой, далекий Нил…
И шепчу я с тихой грустью:
— Бедный, бедный крокодил!
Наконец, на ваши ножки
Я взволнованно гляжу,
И дрожу, и холодею.
Холодею и дрожу…
Ради пары ваших туфель.
Ради моды, для забав…
Черным негром был отравлен
Ядом собственным удав!!
И когда в звериных шкурах,
В перьях птиц и в коже змей,
Вы являетесь Дианой,
Укрощающей зверей,
Я хочу спросить невинно.
Тихо, чинно, не дыша:
— Где у вас, под всей пушниной,
Помещается душа?
Птички прыгают на ветке.
Распускается жасмин.
Честь имею вас поздравить
С юбилеем, гражданин!
Двадцать лет писать поэмки,
Гнать стишки на километр…
Это даже и ребенку
Очевидно, что вы мэтр!
От сохи ль вы, я не знаю…
Но, по слогу, по стиху,
Вы, как я предполагаю.
Прямо вделаны в соху!
Говорят, что местный рынок
Тверд в решении своем:
Что ни слово, то суглинок.
Что ни строчка, чернозем.
И, уверясь в идеале
Окружающей мордвы,
Вы действительно пахали.
Прямо землю рыли вы!..
Но у вас характер пылкий,
В поле тесно было вам…
Вас влекло на лесопилки,
К доскам, к бревнам, к топорам!
Стон стоял на всю окрестность,
Закачалися леса.
— Пропадай, моя словесность.
Все четыре колеса!
Честный пот с лица катился,
И, упарясь и вспотев.
Вы имели трижды право
Изливать гражданский гнев!
— Я не скучный слов точильщик. —
Вы сказали, — я другой…
Я простой продольный пильщик,
Я работаю пилой!
И, рубанок взяв упрямый.
Страшный выпятив кадык.
Вы стругали этот самый.
Сплошь тургеневский язык…
И за это вас прославить
Должен хилый будет век.
Честь имею вас поздравить.
Гражданин и дровосек!..
