А детей своих он любил очень. Все - для них. Не каждая мать так со своими детьми возиться будет. А он - возился. Да еще как! И очень нелегко ему было... Все это на наших глазах происходило, мы-то знаем... Как он старался изо всех сил - деньги добывал и как оберегал их своей любовью, и как они его любили.
А дети незаметно подрастали... Из детей - подростками становились... Он их и английскому языку учил, пригодится потом в жизни... Сам хорошо знал английский, никто его не заставлял, по собственной охоте изучил... И испанский сам выучил... Брал иногда гитару и пел песни на испанском языке... И свои песни пел... На русском, конечно же, языке... Здорово пел!
Потом всех нас попросили из общежития... Всех, кто закончил и просто так жил, можно сказать, на нелегальном положении, потому что некуда было податься...
Новая власть в институте быстро прекратила это безобразие, навела порядок. Приходили люди, взламывали комнаты и, если кто вовремя не успел схватить свои вещички, просто выбрасывали их в мусоропровод, на помойку... А следом и людей, бывших студентов, выкинули вон... Так все мы попали под эту гребенку... Даже и сам Илья Гребенкин... И разбрелись все потом по далям и весям... А каково было Боре с детьми уходить и теплой, насиженной комнаты? Одному Богу известно...
Какое-то время он скитался по квартирам, снимал... А за это надо платить. Вот он и зарабатывал как-то деньги, исхитрялся.. А дети уже совсем подросли, требовали больше забот и внимания, и - конечно же - денег проклятых... Насколько я знаю, никто ему не помогал, все он сам тянулся.
Иногда он звонил... Я к этому времени уже в Москве жил, и темп, взятый в общежитии, нисколько не сбавил... Однажды я встречался с Борей в метро... Он с сыном приехал, с Кешей. Кеша уже совсем большой был, вытянулся, на полголовы выше отца стал, заканчивал школу и собирался поступать в университет... Уже стал парнем. Вот так. А в общежитии Кеша появился совсем маленьким ребеночком, а сейчас стал молодым человеком. И все это благодаря неистовой любви отца и неимоверных трудностей, которые он переборол.
Потом Боря совсем перестал звонить... Ну, мне многие перестали звонить, ничего страшного я в этом не вижу. У всех своя, иная жизнь началась, свирепая и страшная борьба, за выживание. А тут уже не до знакомых и друзей. Я - никого не осуждаю. Дай Бог, чтоб и у Бори было все хорошо, чтоб дети были здоровы и учились, чтоб жили в своей квартире теплой и хорошей, все они этого заслужили.
О Боре мне кто-то сказал, что вроде у него все устроилось... Что есть у него жилье, что он нашел работу, которая дает деньги, что выпустил книгу прозы и собирается выпускать собственный диск с песнями.
Боря писал хорошие стихи - тонкие, проникновенные, лиричные и пел их под гитару... Так они становились песнями. Была у него одна песня про воробья, воробышка, который живет в гитаре. Про бедного, одинокого и взлохмаченного воробышка... Сильно она меня за душу трогала.
Борю я не буду называть знаменитым поэтом. Назову его лучше знаменитым отцом, настоящим. А это сейчас много больше значит, чем знаменитый поэт. Этих - пруд пруди. И ничего больше говорить не буду. Только спрошу у него:
- Боря, живет ли по-прежнему воробышек в гитаре твоей?
КОНСТАНТИН КЕДРОВ
Много у нас было хороших и славных преподавателей: Юрий Владимирович Томашевский, Жан Жаныч - Иван Иванович Карабутенко, В.П. - Владимир Павлович Смирнов, Михаил Павлович Еремин и конечно же Василий Васильевич Калугин. Всех их я вспоминаю с благодарностью и всем говорю: большое спасибо. Даже не столько за то, что они нас знаниями обогатили и задали правильные ориентиры, сколько, прежде всего, за то, что они обладали завидным качеством - человечностью.
А Василий Васильевич Калугин так вообще - душа-человек. Однажды на экзамене по стилистике он мне здорово помог, даже, можно сказать, спас от неминуемой гибели. Весь ответ мне подсказал на ушко... А ушко у меня, когда надо, как граммофонная труба становится... Если бы не Василий Васильевич, утопил бы меня профессор Горшков, нечего делать... А в теоретической стороне стилистики такие ученые дебри и заскоки, что простому смертному без бутылки никак не разобраться. А я - из их числа.
Отвечаю я по билету Горшкову, все - слово в слово, как мне Калугин подсказал... Бойко так отвечаю, где надо - бубню, чтобы он не подумал, что я слишком знаниями перегружен... Ответил... Все хорошо. Немного глаза потупил - самому неудобно, что так хорошо ответил, почти блестяще. Задал Горшков мне пару вопросов и говорит задумчиво:
- Странно все, очень странно... Все вы правильно сказали, все вроде знаете... А ни хрена сложить вместе не можете! Получается - что ничего вы не знаете! Странно все, очень странно.
А я только руками развожу. Ну, дохлую троечку он мне кое-как поставил.
А один из лучших предметов был - древнерусская литература. Преподавал ее Константин Кедров. Сам - небольшого роста был, крепенький, как гриб-боровичок, крупноголовый, и с лохматой бородкой. Я его почему-то с большеголовым ребенком олицетворял, только - при бороде. "Однако, думал, - не слишком ли рано ты нам преподавать пришел?" Еще казался он чересчур скромным, все время глаза в сторону уводил, старался не смотреть на студентов. Ну, может, блуждал где, в каких далях и весях? Неизвестно. И все улыбка пряталась в бороде хитроватая... А иногда вдруг - жмурился, как кот, сладко, до неприличия. "Однако, - размышлял я, - да ты, похоже, не очень-то скромник, ты, похоже, - тайный сладострастник!"
А уж о каких вещах он интересных рассказывал, в какие тайны посвящал! И происхождение славян, и язычество, и фольклор, и мифология, и христианство, и волхвы, и христианские подвижники - все в его умной голове было ловко и интересно - до ужаса - замешено. Что все, что есть на земле это отражение неба. Что пятна на коре березы - это отражение звезд. И другие интригующие и завораживающие вещи... Что все на земле, на небе и в мире - в тугой узел завязано. И о Боге, конечно, говорил, что все незримо духом его пронизано... Только он часто вместо Бога говорил "Высший Разум", а для меня это - не одно и то же. Высший разум у меня почему-то ассоциируется с инопланетянами. А инопланетяне мне не интересны.
Все нам на его лекциях было в диковинку, почти - откровением, и мы старались их не пропускать. Потом выяснилось, что, оказывается, он и сам стихи пишет. Значит - поэт. А раз так, захотелось и почитать... Раз он такие умные лекции ведет, что он, интересно, сам-то может написать, с таким багажом знаний и правильным жизненным ориентиром? Наверное, очень здорово.
Наконец, попали его стихи нам в руки, кто-то принес... А у самого-то у него не спрашивали, стеснялись, что ли? Все прочитали, и я прочитал... Прочитал и очень неприятно удивился... Стихи-то его оказались и не стихи вовсе, а - неизвестно что... Больше похоже на бред, на галиматью с космическим уклоном... Немного бредовостью на Хлебникова похоже. Тоже заумь, только поэзией там совсем не пахло. А у него Велимир Хлебников главный поэт в мире был. Вот и он вслед за ним изощрялся, плел словеса, корежил их и коверкал, усложнялся, так сказать... В общем - сплошная механика была. Многие тогда удивились: "Да как же можно с такими познаниями великими - такую чушь пороть?" Многие после этого и на лекции его перестали ходить, обидно стало за русскую литературу.
Уже потом выяснилось, что он и не Кедров сроду... Кедров - это псевдоним его. Кто-то сказал, что сам он родом из Бердичева и фамилия у него соответствующая... Вот тебе и преподаватель древнерусской литературы из Бердичева! Тогда все стало на свои места.
Сейчас в определенных кругах Константин Кедров очень известен. А как поэт - даже и знаменит. Почти - как Хлебников. Иногда его показывают по "ящику"... Читает он свои стихи вкрадчивым голосом, жмурится сладко, смакует их.
И еще - книги выпускает. Три штуки я уже встречал. Толстые. Всё о тайнах на земле, на небе и за их пределами... Раньше я, может быть, и купил бы, но после знакомства с его стихами - нет.
А может, я и не прав был в оценке его творчества? Может, он действительно поэт божьей милостью и такого глобального масштаба, что я просто не дорос и не понимаю? Может, была у него тайная встреча и было сказано ему: "Давай, трудись, Константин, сочиняй стихи, - усложняйся, расти вверх, закодируй все что можно, твои стихи не для смертных. Помогай общему делу, чтоб гармония мира раньше времени не нарушилась... И получишь потом по чину Мельхиседека". Может, и не одна встреча... Кто его знает.
РОДНЫЕ РЕКТОРЫ
И МИНИСТРЫ КУЛЬТУРЫ
С воодушевлением теперь, с нежностью даже ректоров наших вспоминаю... Как мы под их началом учились "чему-нибудь и как-нибудь", считай, через пень-колоду... А ведь как много все равно из учения вынесли! И главное - с хорошими людьми познакомились: и со студентами, и с преподавателями... Со многими в дружбе были, за столом сиживали, как товарищи... За что судьбу не один раз поблагодарить надо.
Нo ректоры - статья особая. Ректор - высоко сидит. К нему на кривой козе не подъедешь... Ох, и попили они нашей молодой кровушки, ничего не скажешь! Но - ничего. Мы тоже не лыком шиты, тоже ихней попили, и преподавательской, всласть.
