Нo ректоры - статья особая. Ректор - высоко сидит. К нему на кривой козе не подъедешь... Ох, и попили они нашей молодой кровушки, ничего не скажешь! Но - ничего. Мы тоже не лыком шиты, тоже ихней попили, и преподавательской, всласть.
Первым ректором, которого я захватил, был Пименов. Сам я еще не учился, а только заезжал в Литинститут - поглядеть: что да как? Где мне, когда поступлю, маяться придется... Пименов уже далеко не молодой был, даже во многом - немощный и ветхий старичок... Что поделаешь? Года давят... Но очень привередливый, с гонором. И, несмотря на ветхость, до последнего дня держался, приходил в институт. Раз в неделю. Себя показать, чтоб не забыли, и на других посмотреть. Молодец. Никому кресла ректорского уступать не хотел, держался изо всех сил. Потому что, если молодым-то его уступишь, так они сразу все хорошее дело запорют, и из конфетки его в известный продукт превратят... А этого он позволит не мог. Пусть он лучше - конфеткой остается. И никак его из ректоров сдвинуть не могли, кишка была тонка. А тогда все крепко сидели на своих местах, до победного конца - пока не помрут. Лет двадцать или тридцать Пименов процарствовал...
В институте он появлялся всегда не один, а обязательно с сопровождении дамы... Может, она секретарь его была, а может, и дама сердца? Все это давно уже историей стало... Она тоже немолода была, лет на двадцать его всего помоложе, а ему уже за восемьдесят годков было. Она-то все еще хорошо соображала, еще ориентировалась в пространстве и во времени, а он то уже не очень. Только - периодически узнавал любимые лица и обстановку, как уж получалось... Но - ничего. Приезжал раз в неделю потрудиться на благо литературы.
Появление его в институте всегда вызывало оживление среди студентов и некоторый ажиотаж, все бесплатными зрителями становились... Выпростав себя из машины, - его привозили, не на метро же ему ездить, - он вначале стоял перед вывеской, думал... Где это он, интересно, оказался, в каком таком хитром месте, что сразу хрен догадаешься? Потом спросит ее, секретаршу свою:
- Ты это куда меня, милый дружок, привезла?
- Как куда? В Литинститут!
- Это который единственный в мире, что ли?
- Он самый. Других таких - нет. Мы здесь с вами ректоры!
- Ах, вот оно что! - обрадуется Пименов, что вспомнил наконец, что он - ректор.
Дальше начинают они по ступеням взбираться... А это - не так просто. Можно вдруг забыть какую ногу вначале ставить, левую или правую, чтоб эти проклятые ступени преодолеть!
- Так какую ногу-то теперь ставить, душенька? - тихонько матерясь, спрашивает у секретаря Пименов и палочкой своей - костыльком, долбит и елозит в нетерпении...
- Да, давайте хоть левую... Нам-то один хрен! Лишь бы взобраться.
- Ах, левую... - с облегчением бормочет Пименов и ставит левую ногу. Потом - правую. Так и шли они, так и взбирались.
А со студентами у него отношения особые были, даже доверительные. Конечно, он никакого из них давно уже не узнавал, потому что вообще мало что уже узнавал и помнил. Но имел привычку обязательно напомнить некоторым, что он здесь еще - ректор, чтоб каждый знал свое место. Если зазевается какой студент, не успеет вовремя проскочить, он его палочкой своей - раз и прижмет к стене.
- Ты кто такой? - спросит грозно. Потому что лучше со студентами грозным быть, а в душе - добрым, чтоб они не распускались.
Опешит студент, назовет свое имя и фамилию... А Пименов подумает немного. Скажет:
- Ага, помню тебя... Ты в Литинституте учишься?
- В Литинституте.
- Ну ладно... Иди пока, учись...
Студент и убежит. А он, пока до кабинета своего идет, ректорского, еще пару-тройку поймает, кто зазевается... Прижмет и выяснит всю подноготную... А то вдруг они и не студенты вовсе, а только шарашутся здесь, занимают коридор, что ни пройти, ни проехать... Таких отсюда - метлой гнать.
После Пименова в кресло ректора сел молодой и энергичный аппаратчик из ЦК ВЛКСМ - Егоров. Мы как раз учиться поступили и он - пришел... Все мы были здесь - новенькими, только в отличие от нас, он был уже заматерелым комсомольским руководителем.
Егоров стремительно и пружинисто ходил... Видимо, так же стремительно и работал, только нам эта работа видна не была, она на других уровнях происходила, а туда, сколько не задирай голову, все равно не заглянешь. Он начал развивать какие-то демократические принципы, - перестройка еще в состоянии опрятной куколки была, это потом из нее монстр вылезет, - взял в привычку со студентами за руку здороваться, с избранными, конечно... И мне иногда милость перепадала, если я рядом с избранными стоял... В общем, деятельность его на посту ректора, хоть и бурная была, но - короткая, единственное, что он успел сделать, это заказать и повесить в Литинституте гипсовый бюст Горького. И то, вышел он какой-то кривобокий, мало на Горького похожий... Потом его в общежитие перевесили, чтоб он никого в институте в заблуждение не вводил.
А Егоров от нас сразу в ЦК КПСС прыгнул... Кресло ректора в Литинституте - хорошая катапульта, оказывается, скоро мы в этом убедимся. Но и там он не успел ничего достойного совершить. Перестройка со страшной силой начала крушить любимый комсомол, партию и сам социализм! Что было делать? Только спасаться бегством... Тут уж не до идеологии. Спасся Егоров... в библиотеке имени Ленина. Сел в директорское кресло. Можно хоть отдышаться. Все-таки - нейтральная зона.
А вот став директором главной библиотеки страны, Егоров сделал благое дело, за что перед ним можно и шляпу снять. Проявил он вдруг завидное упорство и гражданское мужество и не отдал самый большой книжный фонд в стране на разграбление... А библиотеку, только из-за одного имени, которым она названа, хотели всю вдребезги разнести. Никому не уступил Егоров. Показал всем сухой жилистый кулак.
Потом пошли к нему всякие разные ходоки с требованием: отдай наше! Союз к этому времени уже трещал, одни заплатки от него полетели... Республики отваливались, как груши, и устремлялись в свободный полет... Вместе с грянувшей свободой, некоторые пошли и духовное и культурное наследие требовать... дескать, жестоко их ограбили еще со времен имперской России. Забрали бесценные книги и рукописи. А сейчас, наконец, долгожданная свобода и демократия наступила. Теперь - давай, возвращай назад!
И - евреи пошли... Свои священные книги по талмудистике и каббале назад требовать. В этих книгах - их тайные знания спрятаны и ритуальные действия расписаны. Им без этих книг - никуда. Вот они и хотели их добыть, чтоб весь мир с ног на голову перевернуть и на уши поставить. Даже пикет рядом с библиотекой держали. Чуть не месяц плакатами трясли. Все профессорского вида - в черных шляпах, длинных пальто, с окладистыми бородами... Требовали и даже слегка бунтовали... Им без этих книг погибель. В них все расписано: как им самим спастись, а других угробить.
Но ничего не отдал хасидам Егоров. Превратил библиотеку в неприступную крепость. А сам скоро на очередное повышение пошел. Стал министром культуры... А стать министром, да еще и культуры - это верх блаженства. Среди всех культурных самым культурным быть - это потолок. Дальше - один разряженный воздух, вакуум.
- Третьим будешь?
А третьим ректором Сидоров пришел. С вечной полуулыбкой на лице, с мощным, как у кабана, затылком и шеей. Сидоров, в отличие от залетного Егорова, с Литинститутом и литературой был кровно связан и принял из-за нее много страданий.
Был он профессиональным критиком, из "шестидесятников", работал в "Новом мире" во время "оттепели", кого хотел - критиковал, помогал что-то прежде запрещенное издавать. Но "оттепель" скоро закончилась и всем, кто с ней сильно возился, крепко прижали хвосты. И он в немилость попал, в опалу. Но в литературном процессе удержался, только не выпячивался, да и не давали выпячиваться. А он ректором давно замыслил стать. Только своего звездного часа пришлось двадцать лет ждать - в проректорах штаны протирать. Но тоже крепко сидел, хрен сдвинешь. И наконец - дождался.
Ректором тоже побыл немного, слишком долго ждал - перехотел. Да и кресло это теперь уже слишком тесным для его гордыни и амбиций оказалось. Не вмещались они! Но стало оно для него тоже своеобразной ступенькой и трамплином. Из него он и шагнул в министры культуры, уже - запросто, по проторенной дорожке...
Чтo он там делал в министрах, чем помог культуре и конкретно литературе? Не знаю... Но мне доподлинно известно, что наши студенты, не все, конечно, запросто могли к нему в министерский кабинет заходить... деньжат спросить или просто почтение засвидетельствовать.
Вон Володя Мисюк - знаменитый поэт из Тольятти, как приедет в Москву по делам, как выпьет маленько, - а он тогда еще выпивал, - так всегда к нему заходил смело. Зайдет - скажет:
- Евгений Юрьевич, дайте денег на бедность?
А тот только изумится.
- Да откуда, Володя? Я же сам лапу сосу, прозябаю в бедности неимоверной!
Ну, тогда Володя просто с ним пообщается, без всякого там материального плана, чисто - в духовном... И почтение засвидетельствует.
