— Капище. — Оценил Гаррет, задирая голову кверху, дым не помешал ему разглядеть из темноты внимательный, словно живой взгляд слепых глаз. Из глазниц тоже выковыряли камни, и на щеки статуи как будто сочилась темная кровь, впитываясь в дерево.
— Интересно, кто это. — Без интереса сказала варварка. — Кто-то молится ей до сих пор.
— Сейчас у того спросим. — Вдруг сказал демон. — Выходи, о почтенный старец, и поведай нам, что за богине ты приносишь жертвы?
В дальнем углу сарая раздался шорох, и из него выполз сгорбленный слепец.
— Уходите отсюда. — Велел он дребезжащим голосом, явно стараясь сохранить остатки достоинства, но у него плохо получалось. — Оставьте нас с Неоскверненной доживать свой век, она и так опозорена.
— Так она неоскверненная или опозоренная? — Скептически поинтересовался гворт.
Рут толкнула его и подошла к молельнику ближе. Он задрал голову, оказавшись ниже ее ростом, и тщетно старался разглядеть выцветшими бельмами, судорожно подергивая волосатым кадыком. Поборов отвращение, Рут мягко взяла его за руку, поразившись, какая у него тонкая и сухая кожа.
— Расскажи нам об этой богине. — Мягко попросила она. — Мы запомним.
— От вас пахнет вином и развратом. — Старец отнял руку. — Уходите из последнего пристанища Непорочной!
— Вино еще осталось. — Демон выразительно покачал кувшином. — Уже остыло, но все еще хорошо. Хватит и тебе, и твоей богине плеснуть. А про разврат ты прав только наполовину, да Рут? Давай, дед, погрей старые кости и развлеки женщину беседой. Ты такого вина в жизни не пил. Считай это приношением. Ради богини, а?
Гаррет поставил кувшин возле подножия, выразительно пристукнув глиняным дном о камень. У молельника дрогнули губы.
— Мы выслушаем тебя со всем вниманием и почтением. — Серьезно сказала Рут, садясь у стены на доски, покрытые полусгнившими подстилками. — Не бойся оскорбить наши религиозные чувства, говори прямо. Ты слишком стар, чтобы тебя убивать.
Демон издал смешок, веселясь над замешательством старика, и сел рядом с Рут, по-варварски скрестив ноги.
— Можешь даже проповедь нам прочитать, мы послушаем. Если ты не забыл, конечно.
— Смейтесь, нечестивцы. — У молельника задрожал голос. — Теперь можно все, после того как грязные варвары болезнью согнули могучее тело королевства и принесли с собой не просто смерть, а заразу похуже — оскверненную богиню.
— Ты о Троеликой говоришь? — Не поняла Рут. — Варвары чтят ее. До них ей вообще почти не молились, а теперь она — главное божество разоренных земель.
— Дева едина! Тринидад сделал из нее свою девку, расколол ее сущность, и извратил суть! Богиня чиста и непорочна. Она давала плодородие всему сущему, вершила справедливость устами жрецов и провожала умирающих на Дорогу Сна. А Тринидад нечистой магией развратил ее душу, смял и выковал в пламени похоти темное существо, расколотое натрое: чародейку, убийцу и отравительницу. Скажите мне, разве может быть добрым кто-то с расколотой душой?
Рут и Гаррет переглянулись.
— Скажи, почтенный старец, — осторожно начал демон, — а не много ли ты возложил на Тринидада? Каков бы он ни был, он простой человек, а людям не под силу вершить такое над богами.
— Моя богиня просто женщина. — У старика дрогнул голос. — Невинная девица, совращенная злодеем. Тринидад сам не ведал, что творил, заманивая ее на свое ложе. Она — богиня, а он сделал ее одной из многих, сравнял с самой последней девкой их паскудного племени. И когда богиня поняла, что сотворила над собой, было уже поздно. И поднялась она в неведомом ей доселе гневе, и Тринидад испугался. И тогда пошел он войной на королевство, дабы искупить свою вину и склонить перед Поруганной все головы, но ослепленный невежеством не понял, что породил страшное чудовище. Как моровые язвы полезли из ран Троеликой всякие выродки: ведьмы, блудницы и женщины, мешающиеся в законы жизни и смерти. И светлый лик непорочной забылся во тьме поколений. Одно радует, что этому скоро придет конец. Дитя, рожденное расколом великой души, не может жить долго. Троеликая погибнет, и вся тьма, которую она принесла, и которой молятся нечестивые варвары, уступит место предначальному свету!
— Ты-то не доживешь. — Язвительно бросила Рут. — И твоя непорочная тем более. Не слышала я, чтобы придорожная девка шла трепетной невестой на алтарь, даже если отправлялась к Сестрам Смерти молиться всю оставшуюся жизнь.
— Возвращение это ошибка. — Не смутился старик, подбрасывая в жертвенный огонь какие-то травы, отчего дым завихрился еще больше. — Непорочная возродится из чресел чудовища, чистая от отавы, не знающая ни прежнюю себя, ни страсти к Тринидаду.
— То есть та же песня, но на новый лад. А ты не думаешь, что сыщется новый развратник, который склонит ее неискушенную душу попробовать плоды удовольствия?
— И тогда она возродится вновь. — Не сдавался упрямый старик. — Пречистая — дитя света, и иначе быть не может.
— Тогда желаем вам обоим удачи! — Бодро воскликнул Гаррет, поднимая подмышки уже изрядно захмелевшую Рут. — Спасибо за… проповедь, очень было… интересно, правда. Со всем почтением, э-э-э… мы расскажем всем, если к слову придется, чтобы знали и… верили, если захотят. И ты, последний оплот забытой веры, аж до слез, честно. Пожалуй, велю сочинить про тебя песню. Рут, раздери тебя демон, не брыкайся, пошли отсюда. Нас пир ждет.
— Старый дурак! — Злобно выдала Рут, оказавшись вдали от молельни. — Непорочная богиня, во имя Троеликой, что за бред! Зачем ты ему кувшин отдал? Самое время сейчас выпить!
— Выпьешь в придорожне. Там сейчас уже ни одного трезвого.
— Раздери тебя Сатана! Не хочу я пить! Ты слышал эти россказни? Предвечный свет, мать твою!
— Ведь варвары и вправду поклоняются тьме.
— И что? Хольт поклоняется железному богу, а это куда хуже.
— Разве есть что-то хуже тьмы?
— Да ты совсем, что ли, не соображаешь? — Рут даже остановилась, широким жестом обведя все вокруг себя. — Смотри! Вот она — тьма, такая густая, что можно пощупать пальцами. Тьма с тобой, когда ты закрываешь глаза, чтобы уснуть или поцеловать. Тьма с тобой, когда ты болен, принося исцеление. Тьма была с тобой, когда ты был во чреве матери, и в мире не было места боли и страху. Во тьме умножается смелость для признаний, во тьме ты видишь то, чего на самом деле нет. Вся тьма наполнена любовью и жизнью. Во тьме ты смотришь не глазами. Варвары не боятся тьмы, они просто видят ее всю. Как и свет. Он бывает и страшен. Он ослепляет, сжигает, бросает тебя нагим в пустоте. Свет заставляет тебя забывать о том, кто ты есть. Те, что назвались лордами, боялись себя, своих желаний, и назвали это тьмой, и отвергли ее. Против этого мы боролись… ну, я, по крайней мере.
Тринидад хмыкнула, досадуя сама на себя.
— Знаешь, я часто думаю про тебя. — Сказал Гаррет. — Про варварок вообще. Ты так понимаешь все… и знаешь много… я же слушал тебя, когда вы с той девкой обсуждали искусство любви. Так почему ты все еще девица? У варварок это не принято.
— Гаррет! — Рут закатила глаза. — Кто о чем, а крестьянин о репе. Почему не принято? В роду Кроатон, например, принято хранить себя до замужества. Дети вождей тоже, бывает. А я… у меня две сестры, одна из них ведьма. Мы трое — последние из рода, и больше Моргов не будет, у нас не осталось мужчин. И так вышло, что… да ты не поймешь.
— Почему это? — Демон ненавязчиво приобнял Рут за талию, провел рукой по бедру. — Рассказывай, мне интересно.
— Да отвали ты! — Варварка досадливо оттолкнула его. — Не хочу я. Надо выпить.
— Надо выпить. — Коварно согласился демон.
Страшная вонь лезла в нос, вышибая слезы из глаз у даже ко всему привыкшей Тринидад. Навалившаяся сверху тяжесть мешала шевелиться. Рут и не пыталась, для начала собирая воедино мир, расколовшийся на маленькие полные боли кусочки. Хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, дикарка осторожно выпростала руку из-под грязной лапищи демона и схватилась за переносицу. Ощущение было странным, как будто вместо руки у нее было старое осклизлое земляное яблоко. Разместив руку строго перед глазами, Рут мужественно попыталась ее рассмотреть. Получилось не сразу, но когда получилось, Тринидад поняла, что она действительно вся испачкана слизью и землей. Земля была под ногтями, в земле были лицо и волосы варварки. Даже Гаррет в облике демона, упорно не желавший отпускать ее из объятий, был весь перемазан вонючей грязью. Рут двинула его локтем, сморщившись от резкой боли. Демон замычал, но не проснулся. Вонял явно не он. Рут подозрительно понюхала себя, но это была и не она. Издав нечленораздельное ругательство, варварка увидела рядом с собой бурдючок. В нем было вино, и Рут поспешила опохмелиться. Полегчало не сразу.
Они находились в каком-то низком деревянном помещении, полном тряпья, полусгнившей соломы, каких-то железок и деревянных обломков крестьянских орудий. Самая большая куча тряпья находилась на расстоянии вытянутой руки, она-то и воняла. Рут наклонилась, и ее вывернуло. Вытерев рот, она приставила бурдючок к зубам демона. Гворт сначала поперхнулся от неожиданности, но потом схватил его, задев когтями Рут по руке, и жадно забулькал.
