- Ни шиша нет их и не было. А человеку кажется, что есть.
- Весело это, что ли, было?
- Какой там! Благим матом человек орал. Часто и помирали.
- Так зачем же пили? - изумленно спросил внук.
- Пили-то? Да так. Пилось.
- Может, после того как выпьют, добрыми делами занимались?
- Это с какой стороны на какое дело взглянуть. Ежели лакею физиономию горчицей вымажет или жену по всей квартире за косы таскает, то для мыльного фабриканта или для парикмахера это - доброе дело.
- Ничего я тебя не понимаю.
Внук накрутил на палец кольцо своих золотых волос и спросил, решив, очевидно, подойти с другой стороны:
- А что это значит "чокнулись"?
- А это делалось так: берет, значит, один человек в руку рюмку и другой человек в руку рюмку. Стукнут рюмку о рюмку, да и выпьют. Если человек шесть-семь за столом сидело, то и тогда все перестукаются.
- Для чего?
- А чтобы выпить.
- А если не чокаться, тогда уж не выпьешь?
- Нет, можно и так, отчего же.
- Так зачем же чокались?
- Да ведь, не чокнувшись, как же пить?
Я опустил голову, и слабый розовый отблеск воспоминаний осветил мое лицо.
- А то еще, бывало, чокнутся и говорят: "Будьте здоровы", или "Исполнение желаний", или "Дай бог, как говорится".
- А как говорится? - заинтересовался внук.
- Да никак не говорится. Просто так говорилось. А, то еще говорили: "Пью этот бокал за Веру Семеновну".
- За Веру Семеновну, - значит, она сама не пила?
- Какое! Иногда как лошадь пила.
- Так зачем же за нее? Дед, не спи! Заснул...
А я и не спал вовсе. Просто унесся в длинный полуосвещенный коридор воспоминаний.
Настолько не спал, что слышал, как, вздохнув и отойдя от меня к сестренке, Костя заметил соболезнующе:
- Совсем наш дед Аркадий из ума выжил.
- Кого выжил? - забеспокоилась сердобольная сестра.
- Сам себя. Подумай, говорит, что пили что-то, от чего голова болела, а перед этим стукали рюмки об рюмки, а потом садились и начинали чертей ловить. После ложились под забор и умирали. Будьте здоровы, как говорится!
Брат и сестра взялись за руки и, размахивая ими, долго и сочувственно разглядывали меня.
Внук заметил, снова вздохнув:
- Старенький, как говорится.
Сестренке это понравилось.
- Спит, как говорится. Чокнись с ним скалкой по носу, как говорится.
- А какая-то Вера Семеновна пила, как лошадь.
- Как говорится, - скорбно покачала головой сестренка, - совсем дед поглупел, что там и говорить, как говорится.
Никогда, никогда молодость не может понять старости.
Плохо мне будет в 1954 году, ох, плохо!.. Кхе-кхе!..
Пролетарское искусство
(Лекция, прочтенная Никандром Хлаповым на собрании Колпинской комячейки)
Дорогие товарищи и те вот, что позади семечки лускают!
Я скажу несколько слов за пролетарскую музыку.
Как я четыре года проторчал сторожем при уборной в консерватории, то будучи назначен спецем.
И еще я скажу, что нигде нету такого буржуазного засилья, как у музыке.
Товарищи! Почему нам, пролетариату, они всучили балалайку об трех струнах, а себе позабирали рояли, где этих струнов натянуто столько, сколько у этого рыжего, что сидит супротив мене - и волосьев на голове нет?!
Почему?!
Да и то вам скажу, товарищи, что с этими роялями у них одно жульничество. Как известно, у всякой музыке есть семь нот, так называемая гамма, а они, черти не нашего бога, столько там нот понаделали, что другой шустрый-шустрый - а еле двумя руками управляется! Да еще ногой чего-сь жмет у низу. Где ж тут справедливость!
Да ежели одно пианино поперек распилить, так из его для народа восемь штук узеньких можно наделать.
Нам, товарищи, этих Шубертов-Мубертов не нужно, а ты нам давай это самое наше, настоящее, пролетарское!
Опять же черненькие, которые сквозь по роялю пересыпаны! Нам три струны, альбо, как у гитаре, семь, а себе и черненькие, и беленькие?
Говорят - это полутоны. А что нам с их шубу шить, што ли? Как говорится - ни шерсти, ни молока.
Я онадысь пробовал по одним беленьким подбирать и "Понапрасну мальчик ходишь" и "Ой, не плачь, Маруся - ты будешь моя" - и одних беленьких совершенно предовольно! Здорово выходит. Для чего ж черные? Только зря затуманивать классовое самосознание пролетариата?!
Нам-то небось балалайки липовые или с какого-нибудь ясеню, а себе на слонячьей кости чуть не сто клавишей закатывают.
Ей-бо, право. Убьют слона и делают из его клавиши. За что? А, может, слон такой же человек, как и мы с вами?! Одно зверство и безобразие.
А возьмите ихние ноты? Нарочно там такого напутано, что на стену полезешь, разбирамши!
И все ни к чему, все ни к чему.
Почему они свои закорючки пишут на пяти линейках? Почему не на одной? Все от пьянства.
Потому пьяному по пяти половицам легче пройти, чем по одной - вот они и шпарют свои крючки то вверх, то вниз - один смех. Прямо, как курица лапой по бумаге ходила. А ты мне на одной линейке все изобрази - вот тогда я посмотрю, какой ты музыкант!
Опять же диезы и бемоли... Он, сволочь, их семь штук с левого боку насует, а я это имей в виду? А если я не желаю!? Вот буду жарить без бемолей - и конец!
Так этого им, видите, еще мало: бекары выдумали! "Какие такие бекары, позвольте вас спросить?" - "Это, говорит, отказ". Почему отказ? Трудящему пролетариату ни в чем отказу быть не должно.
И все-то они, черти собачьи, крутят, все вертят, как бы понепонятнее.
Видали, ребята, скрипичный ключ, что с левого боку стоит?
Этакую глисту закрутили, что ей ни начала, ни конца не видать! Нешто это ключ? Не видал я таких ключов!
А по-моему, так - ежели уж тебе нужно какую штуковину для блезиру поставить - так зачем заковыристый ключ? Ставь простую отмычку! И понятней и легче. Правильно я говорю, товарищи? То-то и оно.
А ихние паузы! Ежели ты уж взялся играть - так играй честно, без жульничества, подряд, а нечего зря лапой по полу стучать, а то другого можно так стукнуть, что и свет замакитрится.
Заканчивая свою лекцию, я могу только одно сказать: русский пролетариат уже просыпается и, когда он проснется окончательно и без остатка - он такую музыку покажет, что все эти Чайковские, Маяковские, Мечниковы и Бечниковы у гробах переворотются!
Бурные аплодисменты комячейки.
Прогрессивный налог
- Милочка! Вас ли я вижу?!
- Меня, меня, голубушка! Обязательно меня. Ну, как поживаете? Как муж? Работает все?
- Чёрта с два работает! Второй уж месяц баклуши бьет...
- Позвольте! Да ведь он был такой трудолюбивый... такой деляга!
- Вот вам и деляга! Сейчас целые дни по комнате в халате ходит и песню мурлычет: "Вставай, подымайся"...
- Какая оказия!.. Да из-за чего же это?
- Из-за подоходного на-ло-га...
- Неслыханно!
- Уверяю. Вы, вероятно, читали, что теперь будет взыскиваться такой подоходный налог, что с тех, кто зарабатывает в год сорок тысяч - берут семь тысяч!
- Ну что же... Это, пожалуй, справедливо.
- Это бы, конечно, ничего, но министры устроили так, что чем больше человек зарабатывает, тем он больше должен платить!.. Как это называется?.. Ну, еще такой паралич бывает?..
- Прогрессивный?
- Вот! Так, понимаете, за сорок тысяч берут семь тысяч, за восемьдесят - тридцать тысяч, за двести - полтораста тысяч, а за триста двести шестьдесят!!!
- Позвольте... Что же они возьмут за 500 тысяч?
- Приблизительно я могу сказать: четыреста девяносто тысяч. Мой муж и зарабатывал в год около этого. А раз, говорит, у меня все отбирают - не хочу работать! Не буду на десять тысяч жить! Мне богатые родственники вдвое больше дадут.
- Но ведь с этих родственных двадцати тысяч ему тоже придется платить...
- Да! Но всего две тысячи! Прямой расчет. Теперь уже все не хотят работать. Ужас! Ужас!..
- Позвольте, голубушка. За пятьсот тысяч они взыскивают четыреста девяносто тысяч... Ну, а если человек зарабатывает семьсот тысяч в год? Что тогда?
- Тогда! Тогда с него взыскивают семьсот двадцать тысяч! Это же прогрессивно - поняли?
- Да откуда же он возьмет еще двадцать тысяч, раз он всего семьсот тысяч заработал?
- Откуда? Гм! Ну, он их, эти двадцать тысяч должен потихоньку от правительства заработать. Так, чтобы не знали.
- Почему же потихоньку?
- Неужели вы не догадываетесь? Если узнают, что он еще двадцать тысяч заработал - взыщут и с них две тысячи - и опять ему для оплаты налога не хватит.
- Какой странный налог... Как он, вы говорите, называется?
- Прогрессивный. От слова паралич.
Резная работа
Недавно один петроградский
профессор забыл после операции в
прямой кишке больного В. трубку
(дренаж) в пол-аршина длиной.
В операционной кипит работа.
- Зашивайте, - командует профессор. - А где ланцет? Только сейчас тут был.
- Не знаю. Нет ли под столом?
- Нет. Послушайте, не остался ли он там?..
- Где?
- Да там же. Где всегда.
- Ну где же?!!
- Да в полости желудка.
- Здравствуйте! Больного уже зашили, так он тогда только вспомнил. О чем вы раньше думали?!
