- Вот и блины несут. С маслом и сметаной.
- И с икрой, добавьте, - нравоучительно произнес гость. - Икра это Марфа и Онега всего блинного, как говаривал один псаломщик. Понимаете? Это он вместо Альфы и Омеги говорил... Марфа и Онега! Каково? Хе-хе!
Потом гость тупо посмотрел на стол и удивленно воскликнул:
- Черт возьми! Икра, как живая. Я ее придвигаю сюда, а она отодвигается туда... Совершенно незаметно!
- Неужели? - удивился печальный хозяин и прибавил: - А вот мы ее опять придвинем.
И придвинул грибки.
- Да это грибки, - добродушно сказал гость.
- А вы... чего же хотели?
- Икры. Там еще есть немного к блинам.
- Господи! - проскрежетал Кулаков, злобно смотря на гостя.
- Что такое?
- Кушайте, пожалуйста, кушайте!
- Я и ем.
Зубы хозяина стучали, как в лихорадке.
- Кушайте, кушайте!! Вы мало икры ели, еще кушайте... Кушайте побольше.
- Благодарю вас. Я ее еще с коньячком. Славный коньячишка.
- Славный коньячишка! Вы и коньячишку еще пейте... Может быть, вам шампанского открыть, ананасов, а? Кушайте!
- Дело! Только вы, дружище, не забегайте вперед... Оставим место и для шампанского и для ананасов... Пока я - сию брюнеточку. Кажется, немного еще осталось?
- Куш... кушайте! - сверкая безумными глазами, взвизгнул хозяин. Может, столовая ложка мала? Не дать ли разливательную? Чего же вы стесняетесь - кушайте! Шампанского? И шампанского дам! Может, вам нравится моя новая шуба? Берите шубу! Жилетка вам нравится? Сниму жилетку! Забирайте стулья, комод, зеркало... Деньги нужны? Хватайте бумажник, ешьте меня самого... Не стесняйтесь, будьте как дома! Ха-ха-ха!!
И, истерически хохоча и плача, Кулаков грохнулся на диван.
Выпучив в ужасе и недоуменье глаза, смотрел на него гость, и рука с последней ложкой икры недвижно застыла в воздухе.
РАЗНОЕ
Американец
В этом месте река делала излучину, так что получалось нечто вроде полуострова.
Выйдя из лесной чащи и увидев вдали блестевшие на солнце куски реки, разорванной силуэтами древесных стволов, Стрекачев перебросил ружье на другое плечо и отер платком пот со лба.
Тут-то он и наткнулся на корявого мужичонку, который, сидя на пне сваленного дерева, весь ушел в чтение какого-то обрывка газеты.
Мужичонка, заслышав шаги, отложил в сторону газету, вздел на лоб громадные очки и, стащив с головы неопределенной формы и вида шляпчонку, поклонился Стрекачеву.
- Драсти.
- Здравствуй, братец. Заблудился я, кажется.
- А вы откуда будете?
- На даче я. В Овсянкине. Оттуда.
- Верстов восемь будет отселева...
Он пытливо взглянул на усталого охотника и спросил:
- Ничего вам не потребуется?
- А что?
- Да, может, что угодно вашей милости, так есть.
- Да ты кто такой?
- Арендатель, - солидно отвечал мужичонка, переступив с ноги на ногу.
- Эту землю арендуешь?
- Так точно.
- Что ж, хлеб тут сеешь, что ли?
- Где уж тут хлеб, ваша милость! И в заводе хлебов не было. Всякой дрянью поросло, - ни тебе деревам настоящие, ни тебе луга настоящие. Бурелом все, валежник, сухостой.
- Да что ж ты тут... грибы собираешь, ягоды?
- Нету тут настоящего гриба. И ягоды тоже, к слову сказать, черт-ма.
- Вот чудак, - удивился Стрекачев. - Зачем же ты тогда эту землю арендуешь?
- А это, как сказать, ваше благородие, всяка земля человеку на потребу дана и ежели произрастание не происходит, то, как говорится, человек не мытьем, так катаньем должен хлеб свой соблюдать.
Эту невразумительную фразу мужичонка произнес очень внушительно и даже разгладил корявой рукой крайне скудную бороду, напоминавшую своим видом унылое "арендованное" место: ни тебе волосу, ни тебе гладкого места, - один бурелом да сухостой.
- Так с чего ж ты живешь?
- Дачниками кормлюсь.
- Работаешь на них, что ли?
Хитрый смеющийся взгляд мужичонки обшарил лицо охотника, и ухмыльнулся мужичонка лукаво, но добродушно.
- Зачем мне на них работать! Они на меня работают.
- Врешь ты все, дядя, - недовольно пробормотал охотник Стрекачев, вскидывая на плечо ружье и собираясь уходить.
- Нам врать нельзя, - возразил мужичонка. - Зачем врать! За это тоже не похвалят. Баб обожаете?
- Что?
- Некоторые из нашего полу до удивления баб любят.
- Ну?
- Так вот я, можно сказать, по этой бабьей части.
- Кого?!!
- А это мы вам сейчас скажем - кого...
Мужичонка вынул из-за пазухи серебряные часы, открыл их и, приблизив к глазам, погрузился в задумчивость... Долго что-то соображал.
- Шестаковская барыня, должно, больны нынче, потому пять ден, как не показываются, значит, что же сейчас выходит? Так что, я думаю, время сейчас Маслобоевым - дачницам и Огрызкиным; у Маслобоевых-то вам кроме губернанки профиту никакого, потому сама худа, как палка, а дочки опять же такая мелкота, что и внимания не стоющие. А вот Огрызкиной госпожой довольны останетесь. Дама в самой красоте, и костюмчик я им через горничную Агашу подсунул такой, что отдай все да и мало. Раньше-то у нее что-то такое надевывалось, что и не разберешь: не то армячок со сборочкой, не то как в пальте оно выходило. А ежели без обтяжки - мои господа очень даже как обижаются. Не антиресно, вишь. А мне что?.. Да моя бы воля, так я безо всего, как говорится. Убудет их, что ли? Верно я говорю?
- Черт тебя разберет, что ты говоришь, - рассердился охотник.
- Действительно, - согласился мужичонка. - Вам не понятно, как вы с дальних дач, а наши Окромчеделовские меня ни в жисть не забывают. "Еремей, нет ли чего новенького? Еремей, не освежился ли лепретуарчик. Да я на эту, может, хочу глянуть, а на ту не хочу, да куда делась та, да что делает эта?" Одним словом, первый у них я человек.
- У кого?
- А у дачников.
- Вот у тех, что за рекой?
- Зачем у тех? Те ежели бы узнали - такую бы мятку мне задали, что до зеленых веников не забудешь. А я опять же говорю об Окромчеделовских. Тут за этим бугром их штук сто, дач-то. Вот и кормлюсь от них.
- Да чем же ты кормишься, шут гороховый?!
Мужичонка почесал затылок.
- Экой ты непонятный! Как да что... Посадишь барина в яму - ну, значит, и живи в свое удовольствие. Смотря, конешно, за что и платят. За Огрызкинскую барыню я, брат, меньше целкового никак не возьму; Шестеренкины девицы тоже - на всякий скус потрафют, - руль с четвертаком грех взять за этакую видимость али нет? Дрягина госпожа, Семененко, Косогорова, Лякина... Мало ли.
- Ты что же, значит, - сообразил Стрекачев, - купальщиц на своей земле показываешь?
- Во-во. Их, значит, тот берег, а мой, значит, этот. Им убытку никакого, а мне хлеб.
- Вот, каналья, - рассмеялся Стрекачев. - Как же ты дошел до этого?
- Да ведь это, господин, кому какие мозги от бога дадены... Иду я о прошлом годе к реке рыбку поудить - гляжу, что за оказия! Под одним кустом дачник белеется, под другим кустом дачник белеется. И у всякого бинокль из глаз торчит. Сдурели они, думаю, что ли. Тогда-то я еще о биноклях и не слыхивал. Ну, подхожу, значит, к реке поближе... Эге-ге, вижу. Тут тебе и блюнетки, и блондинки, и толстые, и тонкие, и старые, и малые. Вот оно что! Ну, как значит, я во всю фигуру на берегу объявился - они и подняли визг: "Убирайся, такой-сякой, вон, как смеешь!.." И-и расстрекотались! С той поры я, значит, умом и вошел в соображение.
- Значит, ты специально для этого и землю заарендовал?
- Специяльно. Шестьдесят рублей в лето отвалил. Ловко? Да биноклей четыре штуки выправил, да кустов насажал, да ям нарыл - прямо удобство во какое. Сидишь эт-то в прохладе, в яме на скамеечке, слева пива бутылка (от себя держу: не желаете ли? Четвертак всего разговору), слева, значит, пива бутылка, справа папиросы... - живи не хочу!
Охотник Стрекачев постучал ружьем о свесившуюся ветку дерева и, как будто вскользь, спросил:
- А хорошо видно?
- Да уж ежели с биноклем, прямо вот - рукой достанешь! И кто только это бинокли выдумал, - памятник бы ему!.. Может, полюбопытствуете?
- Ну, ты скажешь тоже, - ухмыльнулся конфузливо охотник. - А вдруг увидят оттуда?
- Никак это невозможно! Потому так уж у меня пристроено. Будто куст; а за кустом яма, а в яме скамеечка. Чего ж, господин... попробуйте. Всего разговору (он приложил руку щитком и воззрился острым взглядом на противоположный берег, где желтела купальня)... всего и разговору на руль шестьдесят!
- Это еще что за расчет?!
- Расчеты простые, ваше благородие: Огрызкинская госпожа теперь купается - дамы замечательные, сами извольте взглянуть - рупь, потом Дрягина с дочкой на пятиалтынный разговору, ну и за губернанку Лавровскую дешевле двух двугривенных положить никак невозможно. Хучь они и губернанки, а благородным ни в чем не уступят. Костюмишко такой, что, все равно, его бы и не было...
- А ну-ка... ты... тово...
- Вот сюда, ваше благородие, пожалуйте, здесь две ступенечки вниз... Головку тут наклоните, чтоб оттелева не приметили. Вот-с так. А теперь можете располагаться... Пивка не прикажете ли молодненького? Сей минутой бинокль протру, запотел что-то... Извольте взглянуть.
