— Пусти...
Ревела радиола, кружился каток... Вот они... Одной рукой Петя держал девушку за талию. Они ехали по-прежнему не торопясь, неслышно, словно летели невысоко надо льдом. Девушка была стройная, длинненькая, в черном свитере и без шапки, наверно, потому, что у нее были очень яркие золотые волосы. Она поправила их рукой — просто, как дома, — это была гордая, надменная простота,
Таня пошла через дорожку, не глядя по сторонам.
— Покатаемся еще? — спросил Гена.
— Не хочу!
— Ты что, устала?
— Нет.
— Ноги замерзли?
Таня не ответила.
— Хочешь, я тебя еще покатаю?
— Отстань!
Она села на скамейку.
— Ну что ты?
— Ты иди, я сама, — сказала Таня. — И вообще, Гена, не надо больше за мной ходить. У нас в классе один ходит за девочкой все время: когда она играет с другими девочками, и он с ними. Носит ей портфель. И вообще, как по-твоему, это хорошо?
— Хорошо, — твердо сказал Гена.
— А потом он написал ей записку: «Элен, я тебя люблю!» Все девчонки его за это прозвали Мишель-Вермишель. И ты так хочешь?
— Хочу, — хмуро сказал Гена.
Таня посмотрела на него высокомерно, встала и молча заковыляла прочь.
Некоторое время Гена смотрел ей вслед, потом пошел в другую сторону.
Но едва он отошел, как увидел перед собой трех ребят постарше. Один был длинный и говорил уже басом.
— Ну как мы покатались на конечках?
Другой тем временем лег ему сзади под ноги. Генку подбили, он полетел в снег, началась драка.
Таня уже подходила к ограде, собиралась перелезть, но обернулась на шум драки. Трое били Генку.
Она кубарем скатилась по бульварному откосу вниз.
— А, хулиганы!.. Сейчас получите! — визжала она, бросившись на мальчишек.
Кто-то тут же подсек ее по конькам, она упала, но снова бросилась на врагов.
— Бандиты несчастные!..
Ее снова отшвырнули в сторону, но она снова полезла в драку.
Бардуков, который стоял у дерева в, сторонке, испугался, что Таня его узнает, крикнул: «Атас!» — и убежал.
За ним пустились его друзья.
Гена поднялся, отряхнул снег и, ничего не сказав, ушел.
Заковыляла обратно и Таня.
Вдруг она остановилась: мимо шел Петя. В одной руке он нес две пары ботинок с коньками, другой рукой держал свою девушку за воротник. Наверно, ей это нравилось, потому что она смеялась. Таню они не заметили.
Спотыкаясь и скользя, она шла по мостовой к своему парадному.
— Девочка! — окликнули ее.
К ней поспешала старушка, для которой она ходила в магазин. Она несла сумку с продуктами. Старушка старалась ее догнать, но никак не могла, потому что боялась машин.
— Девочка, что же ты меня забыла? Что же ты не приходишь ко мне?
— Да некогда, бабушка, — остановилась Таня.
— Некогда? Как — некогда? Тебе поручили общественную работу — ее надо выполнять.
— Я уже. все выполнила, теперь гуляю, — сдерживая досаду, сказала Таня.
— Гуляю?.. Как — гуляю! — растерянно помаргивая, смотрела на нее старушка. — Гулять всякий может, делу время — потехе час, сделал дело — гуляй смело!..
И оттого что слова ее были так неубедительны, и оттого что она смотрела жалобно и беспомощно, Таня и разозлилась и пожалела старушку.
— Приду я, завтра же приду...
Она вошла в свой подъезд и стала подниматься по лестнице, стуча коньками и цепляясь за перила. Она опустилась на ступеньку и, прижавшись лицом к железным прутьям, горько, заходясь и постанывая, заплакала.
По лестнице спускалась женщина. Таня встала и, плача, пошла вверх.
— Кто это нас обидел? — умильно спросила женщина. — Почему мы плачем?
— Не ваше дело, — угрюмо ответила Таня.
— Ах, какая грубая девочка! — возмутилась та. — Ай-яй-яй!..
Таня, всхлипывая, поднялась выше, отперла дверь, остановилась в коридоре.
Навстречу ей бежала мать.
— Господи, Танька!
Она стала целовать свою дочь в шапку, в воротник, в уши. Она делала это долго и никак не могла перестать. А Таня тем временем плакала.
Наконец мать опомнилась, потащила ее в комнату, только тут заметила, что она на коньках, подняла и понесла.
— Ай, тяжелая!
Она уложила Таню на тахту, укутала.
— Совсем окоченела, теперь простудишься! А ноги!.. Простудиться хочешь?.. Папа тебе прислал колоссальное письмо и кучу марок. Он у всех отклеивал. Держи...
Она вытряхнула из конверта марки.
— Спасибо, — сказала Таня. — Только я больше не собираю марки.
— А что ты теперь собираешь? — смеялась мама.
— Теперь я собираю первых пионеров.
— Ну рассказывай, как ты здесь жила без меня? Что в школе, какие отметки?
— Разные. В общем, терпимо.
— Почему терпимо?
— Полоса такая...
— Неужели за это время ничего не произошло?
Мать спросила это, потому что Таня говорила о своих делах ровно и рассеянно.
— Помнишь, я тебе писала про нового пионервожатого? — сказала дочь. — Правда, он наладил у нас пионерскую работу, но... В последнее время я в нем разочаровалась. Мама, я тебе вчера послала письмо. Ты, наверно, не получила?
— Зачем теперь письмо, — засмеялась мать. — Ты мне все можешь сказать так.
— Мне все-таки хочется, чтобы ты его прочитала. Его что, сюда перешлют?
— Можно попросить папу, он перешлет.
— Я там написала, что я все понимаю, то есть я тебя понимаю.
— Ну-ка, что ты там понимаешь? — удивилась мать.
— Я понимаю, что тебе без папы трудно. Что без меня ты тоже не можешь. В общем, я тебя за это уважаю.
Мать немного отстранилась, посмотрела на Таню и сказала:
— Я тебя тоже уважаю...
С этого дня Таня стала другим человеком.
На уроке пения класс тускло и поразительно медленно исполнял песню:
Мелодия ее была искажена до неузнаваемости, слова, впрочем, тоже не были ясны.
«...Песня плывет, сердце зовет...».
Бардуков вскочил со своего места с воплем, который по сравнению с песней прозвучал необыкновенно живо. Он весь устремился ввысь, словно собирался взлететь перпендикулярно земной поверхности.
— Что за странные звуки? — возмутилась учительница. — Бардуков, у тебя что-нибудь случилось?
Он молчал с привычным видом оклеветанного человека.
Таня смотрела безмятежно.
— Мне кто-нибудь ответит?
Нет, никто не ответил.
— Занятия окончены.
Дети стали убирать стулья на сцену.
— А наш скрипач-то уехал, — сказала Таня безразлично.
— Как — уехал! — удивилась Лена.
— Очень просто — взял и уехал.
Ее это, впрочем, не возмущало, потому что от человечества она уже не ждала ничего хорошего.
— А как же сбор?
— Нам-то что, — отмахнулась Таня, — мы, в конце концов, не виноваты.
— Надо же Пете сказать!
— Говори. А то давай вместе, интересно посмотреть, как он будет на это реагировать.
— Что это с тобой?
— Ничего...
Таня лениво поднялась, и они пошли искать Петю.
Они нашли его в спортзале, где проходили занятия по фехтованию. В разных концах зала мальчики в ватных нагрудниках и круглых сетчатых масках бились на рапирах.
Девушка в спортивном костюме сказала:
— Девочки, идите отсюда.
— Нам можно, — возразила Лена.
Петя сделал неудачный выпад, и тренер, который с ним фехтовал, прикрикнул на него:
— Может, ты рукой пойдешь вперед?
— А я и шел рукой!
— Нет, милый, ты шел ногами вперед. К бою!
Тренер атаковал Петю и нанес ему сразу несколько ударов. Петя в этой схватке выглядел довольно жалким.
— Теперь видишь? — сказал тренер, снимая шлем, — Что получается? Если ты такой крупный общественный деятель, бросай заниматься спортом.
Петя обиделся и молча вышел из зала.
На лестнице он наткнулся на учительницу.
— Извините, пожалуйста...
— Вот, — сказала учительница. — Вся твоя беда в том, что ты хочешь все успеть. Потому ты и запустил занятия. Тройка по химии, тройка по языку, тройка за сочинение...
Девочки смотрели на него, остановясь неподалеку.
— Слушай, все-таки жалко его, — сказала Таня.
— Я знал, что вы больше тройки не поставите, — сказал Петя учительнице. — Потому что я написал слишком самостоятельно.
— Потому что ты написал слишком неграмотно!
Учительница ушла.
— Петя, — окликнула его девушка, — так что, у нас все срывается?
— Нет, в чем дело! — разозлился он. — Никто ничего не делает, все я один, потом мне же нотации читают!..
Таня понуро шла по снежной улице.
Через пустую полутемную сцену она прошла в оркестр.
Здесь сейчас пусто, Один только Павел Васильевич играет на трубе и, как нарочно, что-то очень грустное. А в самом углу, среди барабанов, занимается Гена.
Павел Васильевич перестал играть.
— Гена, к тебе!
— Это не ко мне, — сказал Гена.
