— И правильно. Поставь себя на минутку на мамино место. Папа уехал на полгода, может быть, на год, а она неделю не может без него прожить. Тебе это непонятно, но представь себе, что она без него погибает. И она едет к нему.
Таня усмехнулась.
— А там она целые дни только и делает, что строчит мне письма.
— Видишь, значит, без тебя она тоже не может! — воскликнул Павел Васильевич.
Он увлекся и продолжал:
— Видите ли, в жизни многое обстоит совсем не так, как кажется на первый взгляд. Вот стол и стол. А на самом деле в нем происходит бог знает что — вращаются атомы! Вы уже взрослые, верно? Вы уже должны различать, что видно только на первый взгляд, а что на второй взгляд и на третий... Вы меня понимаете?
В это время щелкнула дверь в прихожей, и Павел Васильевич поспешил туда.
Это пришла мама Гены.
Пальто она сняла в прихожей и, пока муж его вешал, вошла в комнату. Она была красиво одета и еще молода, но казалась больной. Она села на стул, переменила туфли, расстегнула маленькое ожерелье, и все это делала машинально, словно думая только о том, чтобы поскорее уйти и поболеть вволю.
Павел Васильевич принес в комнату кастрюлю.
— Вот и хорошо, большой семейный ужин, — весело сказал он.
Но жена не ответила и ушла в соседнюю комнату. Павел Васильевич пошел за ней и прикрыл за собой дверь. Они разговаривали тихо и думали, что их не слышно.
— Я же тебя просил: не надо к нему ходить! Я вижу, чего это тебе стоит. Ты каждый раз возвращаешься больная. И все равно ты ничему не поможешь.
— Как я могу ему помочь? — отвечала женщина. — Он делает это как будто мне назло. Если бы ты видел, как он опустился! Он держится, ты знаешь, он умеет держаться, но я вижу — он распадается на глазах. Паша, он опять пьет!.. Хотела его успокоить, хоть немного прибрать в комнате, а он меня обругал. Я разнервничалась, начался никому не нужный разговор...
— И Гене неприятно, — еще тише сказал Павел Васильевич. — О Гене надо думать.
— Я понимаю, я все понимаю!..
Гена и Таня стояли молча, не глядя друг на друга.
— Я пойду, — сказала Таня.
— Да, верно, уже поздно, — согласился Гена.
Но не успела она надеть пальто, как в прихожую вышел Павел Васильевич и сказал:
— Это что такое! А ну-ка сейчас же раздеваться!
— Я лучше в другой раз зайду, — пообещала Таня.
— Все уже на столе. Ну-ка!..
И все сели к столу и стали молча есть.
— Очень вкусный суп, — сказала Таня.
Гена ждал ее на бульваре.
— Здравствуй! — сказала Таня.
— Здорово.
— Слушай, ты не поможешь мне? Здесь одного излупить надо. Не бойся, у нас в классе все мальчишки коротышки. Вот он. Ты его подзови и валяй, а я пока спрячусь, ладно?
Она отошла и спряталась в телефонную будку. Отсюда ей было все видно.
Вот она увидела приближающегося Бардукова. Он шел вихляясь. На боку его болталась сумка,
— Эй! — позвал его Гена.
Бардуков остановился.
— Поди-ка сюда!
— Ну чего? — спросил Бардуков, не подходя.
— Иди, не бойся.
— А чего мне бояться? — не двигаясь, сказал Бардуков.
Гена оглядел его с головы до ног.
— Ого, да он кулаки сжимает!
— Я не сжимаю, — сказал Бардуков, распрямляя ладони.
— Ну подойди тогда, чего же ты струсил?
— А чего мне трусить? — стоял на своем Бардуков. Он морщил лоб и смотрел обиженно, с видом покладистого человека, которого оклеветали или с кем-то спутали.
Гена шагнул к нему, и Бардуков отступил назад, наткнувшись на прохожего. Он испугался и даже не собирался защищаться. Гена усомнился вдруг, тот ли это, и оглянулся на Таню.
Таня из будки махнула ему рукой — мол, тот, лупи!
— Дядя, чего он ко мне пристает! Чего он! — пронзительно взвыл Бардуков.
— Иди-иди, — сказал прохожий Гене. — Не приставай.
И пошел дальше, бросив Бардукова на произвол судьбы.
Таня увидела из будки, как Бардуков побежал, а за ним побежал Гена, но она не слышала, как Гена, догнав Бардукова, крикнул ему:
— Беги, дурак!
И Бардуков побежал дальше, и Гена не стал его преследовать.
— Ну что же ты? — с досадой спросила Таня, подходя к нему.
— Да ладно, я его хоть напугал. На первый раз довольно.
Но она побежала по улице, свернула в ворота дома, где жил Бардуков, и крикнула:
— Толя!
Он остановился.
— Ну что тебе?
— Иди сюда, не бойся, — тоненьким голоском сказала Таня и улыбнулась.
Но как только Бардуков подошел, она подняла портфель и стала бить его куда попало.
— Вот тебе, вот тебе влюбилась! Вот тебе, вот тебе!..
Вечером Таня и Гена стояли в ожидании Павла Васильевича у служебного входа. Спектакль был окончен, из зала выходили зрители.
У людей после концерта странные лица: более оживленные, чем обычно, или более сосредоточенные, чем обычно, у кого как. Поэтому Таня и Гена смотрели на них и не сразу заметили, что из подъезда уже выбежал раздетый Павел Васильевич. Подняв воротник пиджака, он огляделся и помахал им рукой.
— Простудишься, — сказал Гена, протолкавшись к нему.
Павел Васильевич сдержанно воскликнул:
— Молитесь на меня!
И повел их за собой по улице.
Они поднимались по лестнице, пробиваясь через поток людей, выходивших из концертного зала. Павел Васильевич остановился. Таня и Гена тоже остановились у входа в высокую комнату с блестящей люстрой, свисавшей с потолка.
Здесь было много народу: музыканты с футлярами, несколько нарядно одетых женщин. Некоторые уходили, некоторые разговаривали.
— Считайте, что вам повезло, — тихо сказал Павел Васильевич, настороженно и внимательно поглядывая в угол комнаты. — Я нашел вам пионера. Это скрипач, которого знает все цивилизованное человечество.
Гена оглянулся.
— Где он?
— Не могу же я тебе пальцем показывать! Как только он освободится, я вас подведу. Только помните: вежливо и быстро.
Таня увидела немолодого человека с черным футляром в руке. Перед ним стояла взволнованная девушка, она вертела на пальце номерок от пальто, прятала его и снова начинала вертеть.
— Вам, наверно, все это говорят, вам уже надоело слушать, но я все же решилась подойти и сказать. Если бы вы знали, что для нас значит это искусство! Я уже не говорю о себе, для всех, кто любит музыку...
Музыканту было жалко ее и в то же время неловко слушать такие слова.
— Вы ставите меня в трудное положение, — сказал он девушке. — Когда говорят такие вещи, я не знаю, что отвечать. И вообще что делать: скромно улыбаться, что, мол, да, я гений?..
Музыкант тронул ее за локоть, и они пошли к выходу. Тут-то и появился перед ними Павел Васильевич с двумя детскими пальто в руках.
— Сергей Петрович!
— А, Паша! Ну как? — сказал музыкант, имея в виду свое исполнение.
— У меня все прекрасно, — не понял его Павел Васильевич. — Тут дело совершенно особого свойства. Познакомься, мой сын. А это его приятельница.
Скрипач наклонился и хотел пожать руку Гене, но, спохватившись, сказал: «Виноват» — и сначала пожал руку Тане.
Воспользовавшись моментом, она быстро заговорила:
— Мы — красные следопыты. У нас задание — организаторы первых пионерских отрядов. Мы хотим с вами побеседовать. Чтобы вы поделились с нами воспоминаниями и рассказали о первых годах существования пионерии.
От неожиданности Сергей Петрович не сразу отпустил Танину руку, а с Геной так и не поздоровался.
— Ну, я пошла, — сказала его собеседница с номерком. — До свидания...
— До свидания, — с сожалением сказал скрипач, глядя ей вслед. — Что ты, Паша, со мной делаешь — на минутку почувствовал себя молодым, и вдруг оказалось, что я дедушка русской революции.
Это он сказал Павлу Васильевичу, потом обратился к детям:
— Я не могу назвать себя родоначальником пионерского движения, но если порыться в памяти...
— Ой, только нам надо все записать! — Таня достала из пальто тетрадку.
— Дорогие мои потомки, — сказал скрипач, — я был бы счастлив вам помочь, но сейчас очень поздно. А вы не пришли бы ко мне домой?
— Пришли бы! — радостно согласилась Таня.
— Мы запремся на ключ и предадимся воспоминаниям. Что у меня в четверг?.. Ничего! В четыре часа вам удобно?
— Ну конечно, удобно!
— Вот и превосходно. Только непременно приходите, а то я буду волноваться!
— Обязательно! — сказала Таня.
Прохаживаясь по классу, Таня словно бы невзначай остановилась возле парты, где сидела Лена. Та не обратила на нее внимания, болтала с подругой.
— А я нашла! — сказала Таня.
— Кого?
Первого пионера,
— Пионера-пенсионера, — засмеялась Лена.
Таня развернула афишу, которую держала в руке, и разложила на парте.
— Очень знаменитый музыкант, — заметила она. — Коркин.
Бардуков подошел к парте, прочитал:
