Господин Бертен по-русски говорил ужасно, но понять его было можно. Он даже сумел заказать песни в исполнении Шаляпина и «Зикиной». Затем разговор перешел на личные темы.
— Слушайте, господин Анри, — смущенно сказал Пухов, — Лизавета, проводница ваша, она, значит, мне приходится супругой. Ма фам, так сказать. А вы, как я заметил, интересуетесь…
Господин Бертен, нимало не таясь, ответил:
— Очень интересуюсь.
— Вы меня, конечно, извините, — стараясь держаться в дипломатических рамках, продолжал Пухов, — но чего такого вы в ней нашли? Она, прямо скажем, не эта… не мадам Баттерфляй. И лет ей хватает. А уж характер — не приведи господь. Унеси ты мое горе (он явно сбивал цену своей ясене).
Но француз успокоил Пухова:
— Дело в том, что я эту женчину уже видел. Видел! Но где? Никак не могу вспомнить. И вот утруждаюсь, ломаю свой голова.
— Ее? Видел? А ты часом не ошибся?
— О, нон! Эта самая. Точно она. Но где встречал? Где?
— Все может быть, — нахально воткнулась в разговор Наташка. — Не был ли он прошлой осенью в ЦЦКЖ? Мы там в самодеятельности выступали. Лизка — сольным номером. Пела «Горьку ягоду» и «Подари мне платок». А я тарантеллу плясала. Цветов этих нам тогда накидали!
Когда пассажиру втолковали, что такое ЦЦКЖ, он с уверенностью сказал:
— Нет, я там не был. Я вообще ваша страна первый раз.
Теперь задумался Пухов.
— Гм… Так-с!.. Где же еще? Родилась Лизавета в Армавире. Во время войны семья перекантовалась в Тюмень. Потом в Москву. Здесь мы и познакомились… Анрюша, в Армавире либо в Тюмени ты, ясное дело, не бывал.
Иностранец отрицательно помотал головой.
— Я еще в Анапу ездила. В дом отдыха! — крикнула из коридора Лиза. — Может, там…
Оказывается, Бертен в Анапе не был. Он только собирался побывать, но не в Анапе, а на Пицунде.
— А вот, может, — задумчиво сказал Пухов, — ты погоди, Бертюша, то есть Анрюша, я сейчас.
Он умчался и через считаные минуты вернулся, таща под мышкой зеленую папку с тесемками.
— Вот погляди-ка, как там тебя… Вот моя жена, Лиза то есть.
В журнале на цветной иллюстрации была во весь рост изображена Лиза Пухова. «Вторая премия на конкурсе ручного вязания», — с гордостью прочитал Павел Тимофеич. — Она знаешь какие свитеры вяжет! Приходи к helm в Москве, покажу. Ни один компьютер так не сумеет… А вот еще. — Он развернул газету. — Видишь? Это она среди учеников, рассказывает им о своих загранпоездках… А вот тут опять же в хоре. Видишь, она тут моложе была… А это на физкультурных занятиях. Пробег на лыжах. Мы с ней очень любим лыжи.
Пассажир слушал развесив уши, но…
— Это очень интересно, но я эти журнальчик и газеты не выписываю… Где же я мог ее видеть?
Пришла на помощь Лиза.
— Ладно, — сказала она, — бросайте гадать, пейте лучше чай, остынет… А ты, Паша, иди. Концерт пора начинать. Иди давай. Нашел занятие… И журналы на места положь.
— Это действительно, — озабоченно промямлил Пухов. — Ну, будь здоров, Анрюша… А насчет моей Лизы — выбрось из головы. У вас в Париже небось есть своя ма фам не хуже. А эта — что! Проводница, и все тут. Обыкновенная совсем женщина. И любоваться в данный момент нечего. Подумаешь, Джоконда нашлась…
Но тут, к его изумлению, Анрюша вскочил как ошпаренный, разлив чай на брюки, хватил Пухова по плечу отнюдь не по-дипломатически и завопил дико-радостным голосом:
— Джоконда! Мона Лиза! О, мон ами Поль, ты правильно сказал, ты сам нашел! Вы были Париж?
— Как не быть! Работа наша такая, — недоуменно сказал Пухов.
— И Лувр были?
— Здрасьте! В Париже быть да в Лувр не пойти! — удивилась Лиза. — Нас бы в резерве засмеяли… Постой, Паша! Ну, да! Теперь и я его вспомнила. Мы с тобой как раз возле Джоконды стояли, а тут он подошел. Я еще сказала: вот какой молодец, фотоаппарат прихватил.
— Ага! Ты меня еще ругала, что я свой «Зоркий» забыл. Еще разиней обозвала. Ну, теперь все ясно. Пошли, Мона Лиза Ивановна.
Они ушли. А иностранный турист задумался. Теперь он ясно видел перед собой эти два женских лица. Одно — сиявшее нетленной красотой, дивное творение гения. И другое — простое, обыкновенное, милое и доброе, уже немолодое — с сетью морщинок у глаз и рта. И серые глаза, с восхищением, удивлением и восторгом глядевшие на ту, другую.
И он с радостью вспомнил, что тогда не удержался и щелкнул, сфотографировал их обеих. Надо будет подарить им одну карточку. Но как он мог забыть! Ведь эта фотография обошла весь мир!
Он облегченно вздохнул и принялся рассматривать журналы, оставленные радистом.
…А поезд «эспрессо» уже приближался к Белорусскому вокзалу.
Татьяна Шабашова
ЗАПИСКИ ВЕРНИСАЖЕНЦА
У каждой художественной натуры свой, неповторимый путь в искусстве. Сэмюэл Шост не был художником, но однажды решил, что скрываться от упреков жены лучше всего в нью-йоркских картинных галереях. Это надежно. Джуди не придет в голову искать мужа в музейной пыли.
Для памяти он вел дневничок, который случайно попал нам в руки.
ПОНЕДЕЛЬНИК. День ненастный. Джуди хнычет.
Пошел в галерею «Сидней Дженис» на выставку Тома Уосселмэна. Его новое произведение «Большая американская голая женщина» поставило меня в тупик. С одной стороны, я не против крупных женщин (эта заняла не меньше сорока квадратных метров), с другой стороны, «Ньюсуик», журнал, который я уважаю, заставил задуматься: «Большая американская голая женщина» Тома Уосселмэна похожа на громадную афишу, заполненную розоватым мясом и ярко-красными губами. Уосселмэн концентрирует свое внимание на анатомических деталях, таких, как ноги, ступни. Его картины вызывают чувство отвращения». Долго смотрел на женщину целиком и на анатомические детали, решил не торопиться с выводами. Дома смотрел на свои ступни. Надо будет срезать мозоли.
ВТОРНИК. Был на открытии выставки Дана Флавина. Все только и говорили о том, что он создал шедевр из двух клистирных трубок. Оказалось, Дан работал с обыкновенными трубками дневного света. Трубочки перекручены и подключены к электросети. Думаю, эффект в том, что одна горит нормально, а другая мигает Какой-то тип полез чинить, чтобы не мигало. Его сняли со стремянки, растолковав, что это замысел художника. Доспорили. Передрались. Черт дернул вмешаться. В суматохе я схватился за трубку, дернуло током.
Поехал в «Райе Юниверсити мьюзеум» при Институте изящных искусств, надеялся в атмосфере изящества отдохнуть душой и оправиться от электрошока. Увы! И здесь Флавин со своими трубками занял четыре зала. Экскурсоводы сообщают интересующимся, что Дан Флавин и его единомышленники требуют решительного отказа от традиционных материалов: их кредо — создание художественных произведений из скобяных изделий и электротоваров.
СРЕДА. Был в «Соянабенд галери». Смеялся от души! Вильям Вегман показывал свои видеоленты. Народу масса. Вегман колготился возле своей аппаратуры. На экране — Вегман и собака. Он явно в ударе. Повалился на спину и подставил псу свою физиономию. Пес лизал. Второй видеофильм — Вегман передразнивает свою жену. В душе я ему посочувствовал. Бедняжка Вильям, моя Джуди — ангел по сравнению с миссис Вегман! Третья картина — Вегман пучит глаза, надувается: изображает чревовещателя. Смеялись до колик, забыв всякие приличия! Жизнеутверждающее искусство. Обязательно попробую дома.
ЧЕТВЕРГ. Попробовал видео дома. Аппаратуру достал. Надо разработать сюжеты. Прорепетировал с собакой. Пальма лизать мое лицо наотрез отказалась. Смазал мясным бульоном. Приманку взяла, но прихватила нос. Все смеялись до упаду.
ПЯТНИЦА. Еду на фестиваль искусств…
С фестиваля вернулся в прекрасном настроении, побежал в ванную и пустил воду.
