«Верочка, мой дивный ангел, нет таких слов, дабы выразить на бумаге то, что переполняет ныне мою душу и сердце. Думал, разлука охладит былой пыл, но лишь одна волшебная ночь с тобой, и я снова, как мальчишка влюблён. Я в нетерпении считаю часы, да что там часы, минуты до того момента, когда вновь смогу увидеть тебя. Завтра буду у грота Дианы с двух до четырёх пополудни. Твой Ж.»
Вера прижала письмо к губам. Одинокая слезинка скатилась по щеке: «У нас нет будущего. Нет, до тех пор, пока жив Одинцов», - вздрогнула она.
Убедившись, что после встречи с его сиятельством горничная княгини Одинцовой направилась прямиком домой, детина направился в небольшой пансион на окраине Пятигорска. Провожаемый подозрительным взглядом хозяина заведения, он торопливо поднялся на второй этаж и постучал в знакомую ему дверь.
- Гришка ты? – осведомились из-за двери.
- Я, ваше благородие, - пробасил Гришка и толкнул дверь в комнату.
- Рассказывай! – с ходу бросил ему Караулов, усаживаясь в кресло.
- Мне бы горло смочить, - покосился на графин с бренди наёмник.
- Пьянь, - скривился Пётр Родионович, наливая в стакан благородный напиток и протягивая его Гришке.
- Следил я за его сиятельством, значит, - начал Гришка. – Эх, надобно было его все же ещё в Петербурге кончать, - отвлёкся он.
- Ничего толком сделать не можете, - проворчал Караулов. – Ну, что далее было?
- Бахметьев был приглашён на ужин к Одинцовым…
- Это я и без тебя уже знаю, – перебил своего прихвостня Пётр Родионович.
- Так вы выслушайте меня, - насупился Григорий.
Караулов махнул рукой, что означало – продолжай.
- Так вот опосля ужина этого, его сиятельство в усадьбу воротились через потайную калиточку в ограде, и ключ у них был. Стало быть, княгиня дала. Полюбовники они – ясное дело. Он же там почитай почти до самого утра пробыл. Только перед самым рассветом ушёл.
Караулов задумался.
- Это ещё ничего не доказывает, - отозвался он.
- А вот сегодня горничная княгини встречалась с его сиятельством на рынке, он ей конвертик передал, - закончил Гришка.
- А вот это уже другое дело, - блеснул глазами Караулов. – Коли есть письма, стало быть, есть доказательства, - рассуждал он вслух. - Осталось только поведать всему Пятигорску, сколь аморальной особой является княгиня Одинцова. А когда её супруг скоропостижно отправится на тот свет, никому в голову не придёт усомниться, что она к тому руку приложила.
Осмелев, Гришка протяну руку к графину и налил себе ещё полстакана дорогого бренди. Занятый своими размышлениями, Караулов даже не обратил на то внимание. В голове Петра Родионовича начал выстраиваться грандиозный план, удачное воплощение которого, сулило немалые прибыли.
- Перво-наперво, - продолжал он размышлять вслух, - надобно самому свести знакомства в Пятигорске. – Как там докторишку Одинцова зовут? – обратился он к Гришке.
Гришка поперхнулся бренди и отставил стакан в сторону под укоризненным взглядом Караулова.
- Куницын Алексей Андреевич, - ответил он, виновато глядя на хозяина.
- Что ж, пора и мне собственным здоровьем озаботиться, - усмехнулся Пётр Родионович.
Наутро следующего дня Алексей Андреевич Куницын получил записку от одного из приезжих, пожелавшего воспользоваться его услугами. Отказываться от дополнительного заработка Куницын не стал и поспешил с визитом. Дешёвый пансион поначалу произвёл на него удручающее впечатление. Человек, остановившийся в подобном месте, очевидно, был стеснён в средствах. Впрочем, при личном знакомстве с Петром Родионовичем, мнение Куницына переменилось. От глаз эскулапа не укрылась добротная, сшитая на заказ одежда, предполагаемого пациента, дорогие, скорее всего фамильные, кольца на ухоженных руках, при некоторой неопрятности во внешнем виде, чувствовалось, что Караулов привык жить на широкую ногу.
Конечно, Алексею Андреевичу было невдомёк, что весь этот внешний лоск, не что иное, как попытка пустить пыль в глаза. Пустившись в бега после смерти своей тётки, Караулов своим привычкам не изменял. Постепенно он оброс долгами, как днище корабля ракушками, после кругосветного плаванья. Положение его становилось хуже день ото дня. Необходимо было предпринимать какие-нибудь меры, пока многочисленные кредиторы не загнали его в угол.
Совсем отчаявшись, он попытался было вернуться в Покровское, но Майер, всегда его недолюбливавший, позволил ему лишь провести ночь в имении, а поутру выставил племянника покойной княгини Уваровой за ворота усадьбы. Но всё же кое-что ценное из этого визита Пётр Родионович для себя вынес: ему удалось узнать у прислуги, что супругу князя Одинцова, того самого к которому перешло имение зовут Верой Николавной. Не надобно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, куда бабка спрятала от него внучку.
Караулов возликовал. Похоже, судьба, наконец-то, сжалилась над ним, и у него появился шанс, если не подобраться к наследству Уваровых, то хотя бы вернуть себе Покровское, так глупо уплывшее из его рук! Стало быть, путь его лежал в Пятигорск.
Добравшись до курорта, Караулов почти две седмицы не выходил из пансиона, где снял комнату, с помощью Гришки, когда-то оказавшему ему неоценимую услугу, избавив от кузена, князя Уварова, собирая сведения о чете Одинцовых. Ничего утешительного узнать ему не удалось. Одинцовы вели довольно тихий образ жизни, молодая княгиня пользовалась в обществе всеобщей любовью и уважением, офицеры могли только тайно вздыхать о ней, не имея ни малейшего шанса свести более близкое знакомство. «Святая Вера! – кривился Караулов. – Знали бы, что в содержанках была…» Так было до тех пор, пока в Пятигорске не появился его сиятельство граф Бахметьев. Поначалу Караулов испугался его приезда, но довольно быстро смекнул, что в сложившихся обстоятельствах для него всё складывается, как нельзя лучше.
Прощаясь со своим новым пациентом, Куницын пообещал тому ввести его в светское общество Пятигорска, дабы дорогому Петру Родионовичу не было скучно, пока он будет поправлять своё пошатнувшееся здоровье. Алексей Андреевич своё слово сдержал: спустя три дня господин Караулов был представлен графине Добчинской и получил позволение бывать на её званых вечерах.
Глава 41
Наступивший день напомнил обитателям усадьбы, что лето безвозвратно ушло, и наступила ненастная промозглая осень. С ночи небо заволокло низкими серыми тучами, ветер трепал пожелтевшие кроны, вздымая с аллей парка, опавшую листву, и порывы его были столь сильны, что временами в доме дребезжали оконные стёкла. Дождя ещё не было, но было совершенно очевидно, что долго себя ждать, он не заставит.
