– О Изида! – прошептал египтянин.
Мелантэ взглянула на отца со смятением и тревогой.
– О боги, его зовут не Арион, – сглотнув, сказал ей Ани. Он снова посмотрел в холодные глаза императора. – На самом деле этот юноша Цезарион, да? – прошептал он.
– Цезарион – это царь, – возразила Мелантэ, и ее лицо внезапно застыло, а широко открытые глаза потемнели от ужаса. – Царь мертв! – запротестовала она. – Я видела урну с его прахом!
Голос подвел ее. Этот пронзительный возглас прозвучал фальшиво, и всем стало очевидно, что она сама не верит в то, что говорит.
– Он сказал мне, еще в самом начале, что римляне считают его мертвым, – нерешительно произнес Ани. – По его словам, солдаты якобы натерли его благовониями для погребального костра, но, пока они спали, Арион пришел в себя и покинул лагерь. Честно говоря, я думал, что от боли у него помутилось сознание и он просто бредит.
– Выходит, он все-таки рассказывал вам о себе, – голос императора прозвучал угрожающе.
– Нет, – ответил Ани, от страха едва ворочая языком. – Он вообще старался избегать разговоров о себе. Я сопоставил все только тогда, когда ваши стражники пришли за нами. – Ани взглянул в суровое лицо нового повелителя Египта. – И когда Арион поведал нам, что у него есть некий троюродный брат, который убьет его из-за какого-то спора, связанного с наследством, он имел в виду не Арея, а вас. Я правильно понял? Он имел в виду вас...
– Да, – согласился император, довольно усмехнувшись.
– Троюродный брат? – переспросил смуглый человек.
– Если принять во внимание то, что Клеопатра говорила ему об отце, – ответил Октавиан, – я действительно прихожусь ему троюродным братом.
Ани не решался смотреть в глаза этому могущественному человеку и поэтому по возможности старался избегать его взгляда. Тысячи незначительных деталей сложились вдруг в общую картину, такую целостную и гармоничную, что он удивился, как ему до сих пор не удалось разглядеть то, что, казалось бы, лежало на поверхности. Ани вспомнил, как сильно горевал Арион, услышав, что царицу взяли в плен, как он забеспокоился, когда впервые было упомянуто имя Цезарион. Ани, конечно, заметил, что юноша с трудом скрыл свое изумление во время беседы с римским центурионом в Беренике, который обратился к нему, назвав его Арионом. Ани тогда не придал этому значения и даже не мог подумать, что это имя вымышленное. Ему вспомнилось, как мальчик, раненый и измученный болезнью, объяснил, что римляне подумали, будто он мертв. И позже, узнав, что в лагере был царь, которого там убили, Ани не сопоставил эти два факта. Он даже на мгновение не мог допустить, что этот молодой грек, участвовавший в сражении и считавшийся убитым, явно аристократического происхождения и точно такого же возраста, что и сын Клеопатры, и есть юный царь, наследник Лагидов. И множество мелких подробностей, которые всплывали с тех пор: отец-римлянин, скорбь по царице, прозрачные намеки о существовании очень могущественного врага, которого нужно избегать любой ценой, – все это не смущало его, потому что он создал в своем воображении нелепую историю о поместьях и наследстве. Каким же надо быть слепцом и дураком, чтобы не разглядеть столь очевидную истину?
А все потому, что он простолюдин, которому не каждый день приходится просить беглых царей писать для себя письма. И еще потому, что по мере сближения с Арионом этот юноша казался ему все более приятным, общительным, хотя и очень ранимым. У Ани в голове не укладывалось, что молодой грек, спасенный им в пустыне, и божественный сын царицы Клеопатры и Юлия Цезаря – одно и то же лицо.
– Но у него же проклятая болезнь, – брякнул Ани. – Я никогда не слышал о том, что царь страдал этим недугом.
– О подобных фактах обычно предпочитают умалчивать, – ответил Октавиан. – Я узнал об этом от тех людей, которые хорошо осведомлены о жизни в царском дворце. – Он посмотрел в сторону Арея. – Судя по всему, Клеопатре прекрасно удавалось пресекать любые сплетни, касающиеся недуга ее старшего сына.
– Арион сказал, что эта болезнь у него от отца. Я никогда не слышал, что...
– Мой приемный отец, – холодно прервал его император, – действительно страдал этой жуткой болезнью. Я, разумеется, не принимаю всерьез заявление Клеопатры, что якобы Птолемей Цезарь – его кровный сын. Царица получила большие преимущества, заявив во всеуслышание, что он сын Цезаря. – Октавиан постучал по подлокотнику скамьи. – Надеюсь, тебе понятно теперь, насколько шатко положение, в котором ты находишься. Ты предоставлял убежище и поддержку царю Птолемею Цезарю, которого я приговорил к смерти. Я ведь полагал, что мой приговор приведен в исполнение. Не очень-то приятно было узнать, что человек, которого, как мне казалось, превратили в прах, на самом деле спокойно разгуливает по Египту в течение последнего месяца. Если хочешь остаться в живых, тебе придется рассказать все, что ты знаешь: где он был, что делал и, самое главное, с кем встречался. Совершенно очевидно, что для меня не имеет значения, знал ты, кто он, или нет. Ты был гораздо ближе к Цезариону, чем ему самому хотелось думать. У тебя дочь, – сказал император, и его взгляд ненадолго задержался на Мелантэ, – и, как мне сообщили, жена, сыновья и рабы. Все они сейчас в моих руках. Эти люди умрут – можешь не сомневаться! – если ты будешь лгать или попытаешься хотя бы немного исказить истину.
Ани спокойно стоял, чувствуя на себе холодный взгляд Октавиана. Он видел, как рядом дрожит от страха Мелантэ, ощущал боль в растертых веревками запястьях, ломоту в плечах. Он представил, как Тиатрес сидит сейчас на пыльной земле под палящим солнцем у казарм и пытается утешить детей. Неожиданно удушающий ужас, охвативший его с момента их ареста, сменился иным чувством – острым, всепоглощающим гневом.
– Я нашел его по дороге в Беренику, – начал Ани свой рассказ, – возле стоянки в Кабалси. То была ночь с четырнадцатого на пятнадцатое августа. Он лежал на дороге раненый, без сознания. Я подобрал его и помог ему просто потому, что без чьей-либо помощи он бы просто умер. Как я мог оставить юношу умирать на дороге, если у меня была возможность ему помочь? Он сказал, что его зовут Арион и что он родом из Александрии. Кроме того, он объяснил, что находился в лагере царских войск, который был захвачен отрядом римлян. Позже, когда я узнал, что в лагере погиб царь, юноша уточнил, что он был другом царя. Арион надеялся встретить корабль в Беренике и уехать из Египта, но ваши люди успели захватить триеру. Я же собирался поехать в Александрию по делам и предложил ему отправиться вместе со мной. Мы договорились, что взамен он будет вести мою деловую переписку. Я неграмотный, господин, – деревенский выскочка, если хотите. Я выращиваю лен, шью одежду и только этим летом решил стать купцом. Я поехал в Беренику с готовой льняной одеждой и тканями, которые продал судовладельцу по имени Клеон. Капитан согласился сотрудничать со мной и доверил мне везти его специи в Александрию, чтобы я продал их здесь и получил свой процент. На вырученные деньги я собирался купить стекло и олово. Для простого человека не так уж легко завоевать расположение александрийских купцов, и я подумал, что, имея рядом хорошо образованного грека, который будет писать для меня письма и снабжать дельными советами, я смог бы добиться своей цели. Поразмыслив, Арион согласился, и письма эти действительно помогли. Ваши люди забрали все документы, и, если вы хотите проверить, что именно делал для меня Арион, можете посмотреть их. Хотя, признаться, он был не очень рад взяться за это дело, особенно с самого начала. Юноша считал, что это ниже его достоинства. Что ж, если он на самом деле царь, то получается, что Арион был прав. Тем не менее он занимался перепиской, пока мы плыли в Александрию, и никаким образом не был связан с политикой. Когда семь дней назад мы наконец приехали в столицу, я уговаривал его остаться со мной, предложил ему сотрудничество, но Арион заявил, что у него есть враг, который при случае погубит меня и мою семью, если узнает, что я ему помогаю. На этом мы и расстались. И с тех пор я впервые увидел его только вот сейчас – в коридоре за этой дверью. Все это чистая правда, клянусь жизнью, господин.
