У Энн была своя теория относительно случившегося с ней. Она чувствовала, что потеря ребенка, разрыв с Питером и недавно обретенное дочерью счастье неожиданно освободили ее от больших запасов энергии, необходимых матери. Они были ей больше не нужны. Но эту энергию следовало использовать, и вот она выплеснулась в ее занятиях живописью — таланте, дремавшем в ней всю ее сознательную жизнь.
Приближалось время выставки. Сначала появился каталог с цветным изображением одной из ее картин на обложке. Внутри находился список предназначенных для продажи работ, получивших к этому времени названия. Рядом с ними стояли ужаснувшие Энн цены. Она не сомневалась, что никому и в голову не придет тратить такие огромные суммы на приобретение картин неизвестного художника. Придумать названия для своих произведений оказалось для нее почти непосильной задачей. Она предпочла бы, чтобы каждое фигурировало просто под номером, но Вестас настаивал.
— Клиентам нравится, когда у картин есть названия, — убеждал он ее смеясь. — Это помогает им, бедненьким, понять замысел автора.
Энн обнаружила, что он хихикает гораздо чаще, чем она.
Совместными усилиями они сочинили не слишком оригинальные названия, как, например, «Обманутая», «Утраченная любовь», «Восторг» и тому подобное.
Следующим шагом было развешивание картин.
— Я не приеду, Джереми, — попыталась увернуться Энн. — Вы лучше меня знаете, как это делается!
— Так нельзя, Энн! Вы обязательно должны присутствовать! — Он слабо замахал на нее своими ручками с прекрасным маникюром. — Художники обычно придают колоссальное значение экспонированию их полотен.
— Все равно я не приеду!
— Вы не понимаете, Энн! Развешивание просто хороший повод для выпивки и, как правило, проходит весело.
Голос Вестаса звучал так разочарованно, что Энн в конце концов сдалась. Потом она была рада, потому что ей редко случалось участвовать в более приятном торжестве. Кроме Вестаса с целым сонмом очаровательных молодых людей, персоналом выставочного зала, присутствовали Найджел, Фей и она сама. Размещение картин вызывало жаркие споры. Все упорно отстаивали свое мнение, не забывая о выпивке. На это ушло несколько часов, но результат того стоил — у Энн больше не оставалось сомнений в реальности происходящего. Она вернулась домой поздно и навеселе. Ее извинения Алекс принял очень милостиво — это был один из тех редких случаев, когда он не сердился на нее за опоздание.
До вернисажа для Вестаса и служащих галереи она продолжала оставаться Энн Александер. В день открытия сохранить ее настоящее имя в тайне стало уже невозможно: Алекс расхаживал по залу, сообщая всем и каждому, что автор картин — его жена.
Во время этого закрытого просмотра царил хаос. Целый час длинный белый зал был битком набит элегантно одетыми людьми с бокалами шампанского в руках. Все они кричали, стараясь перекрыть шум и быть услышанными собеседниками.
Энн тихо стояла в углу. Она испытывала безмерное разочарование, так как никто и не смотрел на картины. Люди, казалось, были заняты только собой и обменом сплетнями.
— Их не интересуют мои работы! — пожаловалась она Вестасу, когда он пробегал мимо с пачкой каталогов.
— Не беспокойтесь, дорогая Энн, с этой публикой так всегда и бывает. Они не заметили бы таланта, даже если бы их ткнули в него носом. Ведь эти люди и не собираются ничего покупать. Они просто пришли развлечься!
— Зачем же вы их пригласили? Посмотрите, как они хлещут шампанское!
— Вопрос тактики, Энн! Первая волна состоит из представителей высшего общества, презренных богачей, которых уже через минуту здесь не будет — они побегут в театр, на званый ужин, словом, кто куда. Вслед за ними явится вторая волна. Это уже люди серьезные — коллекционеры, критики. Дождемся первых откликов в прессе — будем надеяться, что они будут благоприятными, — для первых это будет сигналом, чтобы вернуться и купить то, что останется. Понимаете?
Энн сделала вид, что понимает, и улыбнулась Джереми. Через десять минут толпа действительно поредела и появились новые посетители. Эти мужчины и женщины были одеты изящно, но сдержанно, как и подобает по-настоящему богатым людям. На дамах были дорогие неброские украшения. Все они вооружились каталогами, взяли по бокалу шампанского и начали обходить галерею. Перед каждой картиной они задерживались, смотрели и вблизи, и немного отступив, прищуривая глаза. У одного мужчины в руках была огромная лупа, и он разглядывал через нее каждый дюйм полотна.
Смущенная активностью этих посетителей, Энн притаилась за колонной. Даже Алекс на время притих.
— Это интересно, — говорила, приставив к глазам лорнет, одна из дам, — но мне не удается обнаружить здесь никакого влияния.
— А вы не заметили легкого намека на прерафаэлитов? — осведомилась ее собеседница.
— Вы имеете в виду тонкий налет потустороннего? Мне скорее кажется, что эта живопись чем-то напоминает Дали.
— Нет-нет, для него она недостаточно символична…
Женщины удалились.
— У этой дамы сильная манера письма, — прогудел высокий мужчина, которого можно было принять за банкира.
— Удивительная насыщенность света и выразительность линий! — заметил его спутник.
— Великолепное чувство цвета! — провозгласил несколько изнеженный молодой человек с большим измятым бантом, свисающим от круглого лица до круглого животика. — Вы не находите, что она мастерски пользуется контрастностью при передаче форм сходного размера?
— Совершенно точно, а какой любопытный метафизический тембр!
— Да, именно так, именно так…
Голоса удалились, оставив Энн в полном недоумении.
Вестас налетел на нее с сотрудниками какого-то журнала по искусству и воскресной газеты.
— Миссис Александер, не могли бы вы нам объяснить, почему вы выбрали такой мощный аллегорический мотив? — спросил один из них.
Влияние прерафаэлитов и Дали… Метафизический тембр… А теперь еще аллегорический мотив… Энн была совершенно сбита с толку и промолчала.
Авторучки замерли в воздухе.
— Ваши картины отличает странная статичность. Это намеренно? — поинтересовался второй.
— Не знаю. Просто у меня так получилось. — Энн застенчиво улыбнулась.
— Вот видите, джентльмены! — торжествующе закричал Вестас. — Я ведь говорил вам, что это настоящий примитивист! Вы не найдете здесь дешевых эффектов. Миссис Александер изображает только то, что чувствует нутром.
— Вестас, — прервал его высокий мужчина в темном костюме в полоску, — меня интересует пятый номер, «Обманутая»… — И он отвел Вестаса в сторону.
