В Венеции Уолтер прочитал объявление о женитьбе доктора Олливента.
— Как быстро заживают раны, — воскликнул он, презрительно смеясь. — А ты думала, что она страдает из-за меня, Лу.
— Если бы я потеряла тебя, то сошла бы с ума, — ответила та, вся вспыхнув.
— Но мне казалось, что именно этого ты и хотела, когда дважды отказывала мне.
— Я не хотела, чтобы ты брал меня из тех низов, в которых я жила, — ответила она, — только лишь из-за того, что я люблю тебя так сильно.
— Если бы все люди могли находить такие жемчужины среди бедноты, то жизнь бы была намного счастливее, Лу, — гордо ответил ее муж.
Никогда еще дорога от Килларни до Лондона не казалась нетерпеливому путешественнику столь длинной, какой она показалась Флоре, когда она возвращалась домой: молодая женщина страстно хотела искупить свою вину перед тем, кому три месяца назад была суровым судьей.
Грех доктора Олливента, его молчаливая ложь, его лицемерие ни в коей мере не уменьшались в связи с тем, что его сопернику удалось вырваться из лап смерти. Того, что сделал доктор, было уже не исправить. Но Флора спешила в Англию, чтобы простить его, более того, она сама хотела просить у него прощения. Ведь женщины редко бывают логичны; точные науки со всеми своими глубокомысленными рассуждениями не в состоянии постичь женской натуры. Мертвый Уолтер Лейбэн занимал центральное место в прежней жизни Флоры, ее память была переполнена печалью, он казался ей ярким и светлым образом, но живой Уолтер Лейбэн был повинен в своем малодушии и полном пренебрежении к ее чувствам и поэтому стал для нее совершенно другим человеком. Она сравнивала его поведение с поведением своего мужа, взвесила непостоянство одного и стабильность другого и, естественно, отдала предпочтение человеку, согрешившему ради нее.
Ведь было больше лжи в любовном объяснении Уолтера Флоре тем летним днем в Брэнскомбе, когда сердце его принадлежало другой, чем в молчании Гуттберта Олливента. Флоре легче было простить грех доктора.
Но это было не все. Более чем вероятно, что в глубине своего сердца она простила мужа еще до появления Уолтера. Жалость, сострадание, горечь за те сказанные грубые слова теснились в ее груди, перемешиваясь, тем не менее, с презрением к неправде. Тлеющая любовь порой нуждается лишь в слабой искре, чтобы вспыхнуть факелом, и как хорошо было, что провидение дало Флоре такую возможность. Она могла вернуться назад к нему и сказать: «Будь счастлив снова. Тот случай, к которому привела твоя страсть, не, стал причиной смерти. Твой соперник жив и больше не соперник тебе».
В течение всей длинной осенней ночи по пути из Вотерфорда до Милфорд-Хэвен Флора не спала, прислушиваясь к монотонному шуму волн и думая о встрече с мужем. Она рисовала себе сцену, встречи с ним, вызывая в воображении одинокую фигуру, сопровождающую ее среди рябин Черной Долины. Она думала о своем муже, одиноко сидящем в своей библиотеке, в которую она так часто входила и видела, как он сразу оживлялся и всегда был рад ее присутствию, всегда был готов закрыть свою книгу и приходил ей на помощь, советовал и развлекал ее. Такие прекрасные короткие свидания посреди делового дня, узнает ли она вновь всю их прелесть? И только сейчас, оглядываясь назад, она смогла оценить очарование тех мгновений.
Она рисовала себе то, как завтра встретится с ним, когда окончит свое путешествие и появится в доме без объявления, так же, как поступала в счастливые дни своего замужества. Она представляла себе, как он будет сидеть за столом, окруженный книгами и бумагами, и как при звуке ее шагов скажет со своим профессиональным спокойствием: «Что, новый путешественник пожаловал ко мне, обеспокоенный своим здоровьем?» Она представляла себе, как он увидит, что это не простой пациент, а его раскаявшаяся жена, как он поднимется в своем кресле, возможно, все еще терзаемый сомнениями, и затем, когда вновь на него снизойдут чары старой любви, он широко раскинет руки и обнимет ее. О, блажен, блажен будет тот час. Никогда она больше не станет так рисковать и уезжать из любимого дома.
Но что если все это была лишь фантазия? Что если он, столь верный своей любви, смог все же разочароваться в ней? Что если он встретит ее холодным взглядом, указывая на дверь и говоря: «С того дня ты мне больше не жена!»
Эти две картины, обе вполне вероятные, преследовали бодрствующую путешественницу всю ночь. Агония надежды, сомнений и страха сопровождала эти несколько часов ночи, проведенной на борту пароходика, но ей они показались почти бесконечными.
Когда они прибыли в Милфорд, она была удивлена тем, что все еще была ночь. Слабые лучи утренней зари соперничали с желтым пламенем фонарей на станции.
— Я надеюсь, ты спала хорошо, моя любовь, — сказала миссис Олливент, проведшая плавание, наблюдая за морем, и уставшая так, как будто путешествие длилось годы, а не часы. — Я знаю, какой ты прекрасный моряк и что ты можешь спать на борту судна, — последнее было сказано со вздохом.
— Нет, мама, я долго не могла спать, мне так о многом нужно было подумать. Но я надеюсь, с вами-то все в порядке, — добавила Флора с сочувствием, поскольку вид пожилой леди говорил о том, что ей немало досталось от морской болезни.
— Моя дорогая, я была в руках провидения, — ответила бодро миссис Олливент, — и стюарды были очень обходительны. Но ночью, однако, был такой период, когда я почувствовала, что если мы пойдем на дно, то это не будет иметь для меня очень уж большого значения.
В лучах рождающегося дня, имеющего не очень привлекательный вид, как и большинство вновь образующихся вещей, путешественники постепенно продвигались вперед через холмистую местность, где разводили овец и где изредка попадались разработки угля и железа. Они проехали старинные соборные английские города и мрачные промышленные селения, оставляя позади себя холмы, а вместе с ними очарование дикой природы, затем они поехали уже через родные земли вдоль заросшей рогозом реки, переехали мост у Мэйденхода, являющегося любимым местом отдыха лондонцев и, наконец, увидели в густом осеннем воздухе крыши домов великого города.
Они были у Пэддингтона, миссис Олливент выглядела застывшей, как статуя, Флора же была бледна, как смерть, но в глазах ее сверкал огонь.
— Мама, — сказала она решительно за несколько минут до того, как они достигли конечной станции, — вы берите кэб, багаж и поезжайте через Ватерлоо к Теддингтону первым же поездом, я знаю, как сильно вы беспокоитесь о том доме.
— Но ты ведь поедешь со мной, Флора?
— Нет, мама. Я поеду прямо на Вимпоул-стрит, к Гуттберту. Если все пойдет хорошо, то я смогу убедить его переехать на виллу вместе со мной к обеду. Если мы не приедем к этому времени, значит, вы можете быть уверены в том, что он не простил меня. В этом случае я скорее всего вернусь домой одна.
