– София Павловна! Как вы здесь?
– Я к вам, Константин, говорить пришла. Впустите ли?
– Вы одна? Это…
– Я нынче настолько не комильфо, что все это значения уже не имеет… Так мне можно войти? Или вам меня принять невместно?
– Глупости вы говорите. Проходите сюда, в кабинет.
Кабинет Константина Ряжского был обставлен просто, почти по-спартански. Настоящее богатство стояло на полках – книги. Кроме трудов по государственному устройству, истории и политике, неожиданно для Софи – алхимические трактаты, труды средневековых мистиков, нынешние книги по той же тематике… вот, знакомое, на немецком – «Определение животного магнетизма и его влияние…»
– Константин, вы разве мистикой увлекаетесь? Никогда бы не подумала…
– Мистикой – нет. А вот алхимия, и другие науки, раздвигающие горизонты познания… Отчего нет? Мир полон тайн, которые предстоит открыть силами науки. Подлинно просвещенному человеку невместно чураться любых следов, ведущих к этим тайнам. Или я, по-вашему, не прав?
– Да нет, если вдуматься, пожалуй, что и правы, – сказала Софи. – Я просто как-то об этом не думала…
– А о чем же вы думали? – учтиво поинтересовался Ряжский. – Я, право, преизрядно удивлен вашим визитом. Я полагал, что счастливо воссоединившись со своим прежним избранником, вы полностью оставили меня своим попечением…
Речь Ряжского балансировала между намеком и прямым оскорблением. Софи туго намотала на палец локон и закусила губу. Она не даст Константину вывести ее из себя. Не за этим она сюда пришла.
– Я, господин Ряжский, пришла у вас доподлинно и без посредников узнать, зачем вы мешаетесь в дела Туманова, расстраиваете его сделки и прочее. Чем он вам так досадил и чего вы теперь добиваетесь? И уж не во мне ли все дело?
– Я? Мешаюсь в дела Туманова? – Константин казался искренне и сильно изумленным. – Из-за вас?! – он захохотал, впрочем, слегка принужденно. – Да что вы о себе вообразили, милая, глупая Софи?! Знайте же: мне нет ни до вас, ни до Туманова никакого дела!.. И, право, у меня столько накопилось дел, и все срочные…
Софи поняла, что ее попросту выставляют за дверь.
– Да, я ошиблась, – согласилась она. – Во мне дело быть не может, так как началось тогда, когда вы меня и не знали вовсе. Но что вы скажете насчет того, что осенью меня похитили, и мною пытались Туманова шантажировать?
– Какие страсти! И как вам, скажите на милость, везет на приключения, милая барышня! Но при чем же тут я?
– При том, что меня держали в вашем имении, возле деревни Турьево. Есть у вас там дом?
– Есть, – совершенно ошеломленно проговорил Константин. – Но… но это какая-то ошибка! ВЫ это не из своих романов взяли?
– Там есть большая квадратная комната без окон, но с мебелью, – безжалостно сказала Софи. – И другая, со ставнями и вот с таким рисунком на двери, – Софи достала блокнот и быстро набросала запомнившийся узор. – А у ванной три лапы львиные, а одна – сломана, и припаяна простая железная колобашка…
– Господи! – прошептал Константин. – Все точно! Но… как же это?! Почему? Я там почти не бываю, даже вспомнить не в силах, когда в последний раз… Кажется, год назад… Или больше?
– Не знаю, не знаю, – презрительно приподняв бровь, сказала Софи. – Это я должна у вас спросить…
– Но отчего же вы раньше не сказали мне? Когда мы с вами чуть не через день встречались…
– Я тогда не знала, что это ваш дом. Узнала только теперь и сразу…
– Так, – Константин победил собственную оторопь и снова стал серьезным и сосредоточенным, каким Софи и привыкла его видеть. – Садитесь теперь сюда. Вы не голодны? Тогда сейчас Марфа чаю принесет. И расскажите мне сейчас по порядку все, что вы знаете. Кто вас похитил? Когда? Как вы выбрались? Чего хотели от Туманова? И что там теперь с ним происходит?
– Расскажу, – кивнула Софи. – Только я мало знаю. Я думала, вы мне сами расскажете…
– Как я вас похитил? – усмехнулся Ряжский. – Вот образец женской логики, полученный, заметьте, от одного из самых разумных экземпляров… А еще толкуют о равноправии. Впрочем, говорите теперь…
Вдвоем находили веселье и развлечение в вещах самых парадоксальных. Например, гуляли по Александро-Невскому кладбищу и читали эпитафии.
– Гляди, гляди! – радовался Туманов. – «Кого родил, тот сей и соорудил». Это, стало быть, сын его, покойника. Ну лучше не скажешь, ей-богу!
– Нет, а ты сюда посмотри! – звала Софи. – Тут иерей Андрей лежит. И ему надпись:
«Под камнем сим лежит тот пастырь и отец,
Кой двадцать девять лет словесных пас овец,
Пучину жития толь свято преплывал
Что кормчим всяк его себе иметь желал.»
– А это, точно, купчина. Вроде меня, из грязи в люди вышел, а мысль свою выражать так и не научился. Но написал сам. Гляди:
«Здесь лежит, любезные мои дети, мать ваша. Живите дружелюбно, притом помните и то, что Ириной звали ее, в супружестве была за петербургским купцом Василием Крапивиным 44 года 10 месяцев и 16 дней, к несказанной моей и вашей печали, разлучилась с нами…»
– Долго они жили… – задумчиво промолвила Софи. – Может быть, были счастливы? Хочется верить… А вот гляди, еще чище того! Генерал-майорша Екатерина Алексеева:
«От горестей отшедшая к покою,
Сокрыта здесь под мраморной доскою
Любя истину и добродетель,
Воздвиг сей монумент ея невинности свидетель.»
– Ха-ха-ха! Свидетель невинности генерал-майорши!
Посетители кладбища неодобрительно поглядывали на неуместно веселящуюся парочку, но огромная, медвежеподобная фигура Туманова гасила все возникающие намерения о прочтении внушения и прочем подобном.
После посетили Лавру, не проявив любопытства к святыням, но внимательно осмотрев: трость Петра 1; трость янтарную Екатерины П; маршальский жезл Петра 1; кровать Петра 1; серебряный крест, найденный на Куликовом поле. Почему все это хранится в Лавре, ни Софи, ни Туманов так и не поняли.
Глядели, как после зимы снова наводится плашкоутный Троицкий мост – от Мраморного дворца до Петропавловской крепости. Зимовали эти мосты вдоль набережных. Когда проходил лед, три буксирных парохода брали мост целиком и, фырча и кашляя от натуги, разворачивали его поперек течения. На каждом из многочисленных понтонов сидели матросы, которые при установке моста на место должны были все одновременно отдать якоря и установленными на понтонах воротами выбрать слабину канатов. Это слаженное действо, проходящее под вой буксиров, крики толпы зевак и уханье матросов, чем-то напоминало Софи большую сцену из оперы.
