Зоя незаметно тронула на себе подол сарафана. Теперь понятно, почему у них такая одежда: съесть десятую часть предложенного можно только при условии очень свободного платья. Подумалось, что бледность здесь просто невозможна.
В Риме главным было не съесть лишнего, чтобы не отложилось на боках и щеках, за каждым куском, взятым в рот, следили. Последнее время Лаура вообще ничего не позволяла, Зоя забыла, что такое кушать много и вкусно. А тут напротив, сетуют, что мало съела, хотя тем, что на столе, можно накормить весь Совет кардиналов.
А потом Настена плела ей косу. Носившая в Риме распущенные согласно моде волосы, Зоя долго и с удовольствием то наклоняла голову, чтобы толстая с руку коса перекидывалась через плечо на грудь и обратно на спину, то наматывала ее на руку, то принималась мотать головой из стороны в сторону.
Настена смеялась:
– Чисто дитя малое…
И без перевода было ясно, что она довольна.
Девичья повязка и коса очень шли Зое. Настена объяснила, что это только пока царевна не венчана:
– А потом кокошник и повойник наденешь. У замужней женщины волос не должно быть видно.
– Что есть кокошник?
Настена показала. И кокошник очень понравился – строго, но красиво.
Но было пора встречаться с гостеприимными хозяевами.
Когда она, одетая русской боярышней, вышла к своим нынешним соплеменникам, крякнул даже боярин Ларион Беззубцев, настроенный к латинянке весьма недружелюбно.
Зоя была не просто хороша – она оказалась настоящей русской красавицей. Наряд подчеркнул все достоинства лица и фигуры, которые в Риме казались недостатками, в том числе полноту и румянец на щеках.
Недоволен остался легат Бонумбре. Подойдя к царевне, он прошипел:
– Вы стали настоящей московитской куклой, принцесса.
Зоя весело блеснула глазами:
– А мне нравится. И еда очень понравилась. Очень.
Легат нехотя признался:
– Да, ужин был весьма обилен. Я с трудом заснул.
– Я не ела, после баньи сон сморил сразу.
Бонумбре ужаснулся:
– Вы ходили в это ужасное место?! Там темно и жарко!
– А я даже парилась. Это так приятно…
Едва ли легат понял слово «парилась», но он высказал, вернее, процедил сквозь зубы другое:
– Дикарка!
Зоя снова с удовольствием рассмеялась. Ей вдруг показалось забавным дразнить епископа своим восхищением от всего русского. Но она ведь не кривила душой – и еда, и одежда, и даже страшная банья нравились.
Оказалось, что париться рискнула только она, ну и Гликерия с хозяйкой вместе, остальные предпочли протереть тело влажной тканью. Зоя смеялась, рассказывая придворным дамам о парной, давала погладить шелковистую после мытья кожу, понюхать пахнущие травами волосы… Обещала в следующий раз взять с собой.
Заодно она решила поинтересоваться у Настены, как часто устраивают эту банью. Девушка ответила, что хоть каждый день, но обычно через седмицу.
После пира, перемена блюд на котором показалась латинянам бесконечной, женская часть гостей долго делилась впечатлениями. Увидев длинную череду слуг, несущих блюда с угощением, они договорились, что каждая попробует половину, поскольку попробовать все невозможно. Оказалось, что и половину невозможно. Восторгам не было конца, все объелись и без леденцовых лебедей или сахарных замков.
Зоя, чувствуя себя почти хозяйкой, которой приятны восторги гостей, снисходительно объявила, что это еще не пир, а так, легкое угощение, поскольку они не в Москве, а в Пскове, а это провинция Московии. Она уверенно советовала попробовать блины непременно с икрой, а еще соленых грибов и пироги с зайчатиной, те, что в русской печи испечены. Остальное просто не запомнила.
А ведь это крошечный Юрьев, даже не Русская земля, и принимали их не от имени князя, а купцы. Что же там, в Московии? Какие столы накрывают там, какие богатства ждут Зою в самой Москве? Она начала завидовать сама себе.
Первыми за Зоей последовали жены Траханиотов, переодевшись в русское платье. Все вдруг почувствовали, что им неудобно в модной римской одежде.
На женщин-предательниц немедленно взъелся легат. Бонумбре шипел, словно рассерженный кот:
– Вы забываете, кого представляете здесь! Вы не по своей воле в Московию приехали, а благодаря заботам Его Святейшества.
Злился больше от своего бессилия, поскольку женщин не смогли урезонить даже их собственные мужья – Дмитрий и Георгий. Конечно, дурной пример подавала сама царевна: не переоденься она – и остальным в голову не пришло бы. Одно дело шубу на плечи накинуть, ведь на улице зима, но совсем иное – волосы в косу заплести и этот сарафан надеть. Об ужасном обычае мыться в темном жарком помещении легат вообще не вспоминал.
У несчастного архиепископа даже зародилось сомнение, правильно ли было отправлять именно Зою Палеолог, у которой варварство, видно, в крови. Не лучше ли пожертвовать высокородной принцессой с хорошими корнями, не дикой и поистине преданной Риму? Эта варварка своим восхищением дикими обычаями московитов способна все только испортить.
Бонумбре решил, что нужно поговорить с Христофором Стериади, учителем Зои, который имел на царевну хоть какое-то влияние, чтобы грек подсказал, что, восхищаясь всем вокруг, она роняет себя в глазах московитов. Кому нужна ее искренность? Нужно выглядеть наследницей крови Палеологов, все же она византийская принцесса и воспитанница самого понтифика. Где гордость? Испарилась в этой «банье»?
Но вокруг легата словно существовал заговор. Все во главе с царевной сошли с ума. Стоило отведать русских угощений, как женщины переоделись, а мужчины заявили, что это им нисколько не мешает и хорошо бы последовать примеру дам. Бонумбре даже заподозрил, что в еду или питье было что-то помешано, но вспомнил, что и сам ел и пил.
Постепенно его мысли ушли в другую сторону (на счастье Зои), Бонумбре вдруг осознал, что таким образом искушают и его – проповедника! Вся эта еда, несомненно, была частью дьявольских козней. Он должен выдержать, больше никакой севрюжины или блинов! Хлеб и вода, чтобы мысли оставались чистыми. Теперь епископу стало ясно, почему эти московиты так противятся унии: дьявол силен и он развратил несчастных обилием еды и дров. Когда человек сыт и ему тепло, несмотря на морозы, он едва ли будет думать о Боге, сытость живота туманит мысли.
Несомненно, простолюдины так не едят, они испытывают голод и холод, но те, в чьих руках власть в Московии, не учитывают желаний народа. Бонумбре должен раскрыть правителю Московии глаза на греховность такой жизни, должен нести свет Римской веры народу Московии!
Епископ даже задохнулся от понимания, сколь важна его миссия. Его святейшество папа Сикст не мог правильно оценить эту миссию, из Рима не видно. Не ради похода на турок, а ради света Римской веры в заблудших душах московитов Бонумбре столько месяцев трясся в повозке, потом страдал в бушующем море, а теперь терпит холод и неверность сопровождающих. Не он царевну Зою сопровождает, это ее замужество лишь повод для его миссии. И он вынесет все, но исполнит свою миссию, возложенную даже не наместником престола Святого Петра, а самим Господом!
