— Замечательная книга, — сказал он, взглянув на название. — Но я никак не мог понять, как Диана могла продать свой секрет.
— Правда? — удивилась Екатерина. — Я, кажется, могу вам объяснить это.
И она стала посвящать его в свои познания о собственном поле и время проходило весело, пока она не решила, что благоразумно будет попрощаться с ним.
— Ach so! — воскликнула фрау Шульц, когда они были на таком расстоянии, что их нельзя было слышать, — она уже закинула свою сеть. Это неприлично. Он не заметит, как совсем запутается.
Фелиция смотрела в сторону и молчала. А та между тем продолжала:
— Она могла бы подождать две недели, неделю, и делать это постепенно. Но с первого же дня…
— Не говорите, пожалуйста, об этом, — заметила Фелиция, и тяжелое чувство охватило ее.
— Но я не могу не говорить об этом; я целомудренная женщина, и мне не нравится, когда на моих глазах творятся подобные вещи. Он слишком хорош, чтобы стать ее жертвой. Я поговорю с профессором.
— Неужели вы думаете, что такой джентльмен, как профессор, станет вас слушать, фрау Шульц? — спросила Фелиция, с трудом скрывая свое отвращение.
Такое предположение было для фрау Шульц неожиданно. К удовольствию Фелиции, она оставила эту тему, и в дальнейшем разговоре не касалась ее.
Однако, ее комментарии по поводу встречи в Английском парке произвели неприятное впечатление на девушку, оживили в памяти воспоминание о прежних обвинениях, которые она тогда отвергла с таким возмущением. Но сейчас она не в силах была смотреть на Екатерину столь же беспристрастно. Напротив, растущее недоверие и чувство соперничества, казалось, заняли у нее первое место. У нее впервые проснулся инстинкт борьбы, и она начала ненавидеть Екатерину энергичной, деятельной ненавистью более молодой женщины.
Незаметно для нее самой атмосфера пансиона загрязнила чистоту суждения. Она усвоила то небольшое познание дурного, которое так опасно. Екатерина не была для нее просто соперницей, любившей Рейна Четвинда прекрасной, чистой любовью, подобно ей самой, а интриганкой, одной из тех, для которых любовь является забавой, развлечением, предметом тщеславия — она сама не знала чем, — но во всяком случае чем-то бесчестным и делающим мало чести мужчине. И с течением времени такое отношение принимало более определенные очертания и становилось все устойчивее по мере того, как женщина в ней занимала место ребенка. В ней зрела также мысль о том, почему бы ей не воспользоваться невинными средствами, чтобы сохранить его для себя, если Екатерина пускает в ход недостойные. Вместе с этим стыдливость покинула ее, и она храбро стала отстаивать свою любовь.
Екатерина не могла не заметить этих признаков активного соперничества. В начале ей было больно. Ей очень хотелось сохранить дружбу Фелиции. Но что она могла сделать?
Однажды утром она была у себя, когда звук подъезжающего внизу экипажа поразил ее слух. Из праздного любопытства она вышла на свой балкончик и посмотрела вниз. Старый мистер Четвинд, Рейн и Фелиция собирались прокатиться. Она следила, как они весело устраивались на своих местах, и довольно ласково улыбнулась сияющему юному лицу Фелиции. Но когда они тронулись в путь, Фелиция, подняв глаза, заметила ее, и выражение ее лица изменилось. Торжество той причинило Екатерине боль. Она ушла с балкона с тяжелым чувством. Ей пришла в голову смутная мысль покинуть Женеву и оставить поле свободным для Фелиции. С минуту она играла этой мыслью. Но затем резкая реакция овладела ею.
Нет. Тысячу раз нет. Чего ради ей донкихотствовать? Кто-либо во всем мире по отношению к ней был Дон-Кихотом? Она потерпела крушение в жизни… и жила теперь без единого проблеска света в каком-нибудь далеком небе. Волны носили ее куда попало, как никому ненужный обломок. Потом только явилась надежда. Это была безумная надежда, надежда отчаяния, в лучшем случае… но она поддерживала ее жизнь последние шесть месяцев.
Во имя чего она должна дать дорогу этой молодой девушке — нетронутой, безмятежной, если не считать этой первой девической фантазии? Весь мир открыт перед нею, готовый нести к ногам ее молодости, красоты и очарования — свои дары. Через несколько месяцев она вновь окунется в этот мир, оставит пансион Бокар и его скучную жизнь навсегда. Через год эта жизнь будет только воспоминанием, а Рейн Четвинд эпизодом, вызывающим краску на лице. Много мужчин будут добиваться ее любви. Она выберет лучшего из них. Почему же Екатерина должна сама уступить свою единственную слабую надежду той, перед которой так много и других светлых возможностей.
Она со страстной настойчивостью цеплялась за это самооправдание. К выпавшему на ее долю жребию одиночества она относилась фаталистически и никогда не пыталась завязывать связи даже самого деликатного характера. Она смотрела на свое будущее — серую, холодную и одинокую вереницу годов, — как на логическое следствие ее прошлого, хотя по временам эта жестокая неизбежность подавляла ее. Жизнь за жизнь… Но кто больше нуждается в радостях, она или молодая девушка? Закон вечной справедливости, казалось, звучал в ее сердце ответом… как он звучал в сердце каждой дочери Агари со времени сотворения мира.
Поздно вечером она стояла на балконе гостиной. Они весело провели этот вечер. Концертный певец из Лондона, приехавший накануне, добродушно согласился петь. Старик Четвинд был остроумен и очарователен. Комендант Порнишон рассказывал с гасконской живостью походные и боевые приключения. Рейн по обыкновению говорил и смеялся от всего сердца. Все были веселы и благодушны. Фелиция была в повышенном настроении, внося в беседу свою свежую нотку; она даже к Екатерине обратилась с несколькими шутливыми замечаниями. Один за другим все оставили салон. Последней была госпожа Попеа, которая осталась, чтобы посудачить с нею о событиях вечера. Теперь она стояла одна при лунном свете, и внутренняя борьба, терзавшая ее весь день, несколько стихла. Смех и пение хорошо действовали на ее сердце. Она прислонилась щекой к локтю и задумалась. Возможно, что она злая женщина, готовая встать между девушкой и ее счастьем. Разве самопожертвование в конце концов не великое дело?
Вдруг она услышала, как открылась дверь гостиной, а затем раздались шаги, от которых сердце ее затрепетало. По безотчетному побуждению она сдвинулась с места и показалась в окне.
— Как восхитительно, что я вас здесь застаю! — воскликнул Рейн. — Я почти утратил надежду.
— Я осталась, чтобы немного посентиментальничать при лунном свете, — сказала Екатерина. — Я думала, вы пошли в кафе!
