Он ударил кулаком по ладони и заметался по комнате. Остин некоторое время сидел, онемев от изумления и огорчения. Дорогой ему, привычный взгляд на „милого старину Дика" оказался ниспровергнутым. Перед ним показался другой Дик, — личность более сильная, более глубокая, чем он воображал. Новое чувство уважения к нему, а также жалость к нему, великодушная, а не презрительная, зашевелились в его сердце.
— Послушай, Дик, — сказал он, впервые в этом разговоре назвав его обычным именем. — Верно ли я понял, что ты обвиняешь меня в том, будто я посылаю тебя в Ванкувер и ускоряю твой отъезд, чтобы достичь своей цели у Вивьетты?
— Да, — ответил Дик. — Да, обвиняю. Ты подстроил эту ловушку.
— Скажи, я когда-нибудь лгал тебе?
— Нет.
— В таком случае, говорю тебе, как мужчина мужчине, что до сегодня я и не подозревал, что твое чувство к Вивьетте глубже и сильнее чувства старшего брата.
Дик горько усмехнулся.
— Ты не мог представить себе, чтобы такой чурбан, как я, мог влюбиться. Ну, а дальше?
— Дело не в этом, — заметил Остин. — Я не поступил бесчестно по отношению к тебе. Я приехал сюда. Я влюбился в Вивьетту. Чем я виноват? Мог я не влюбиться в нее? Мог я не сказать ей об этом? Но она юна и невинна, и сердце свое она еще никому не отдала. Скажи мне, как мужчина мужчине, решишься ли ты сказать, что ты овладел им или что овладел им я?
— Какой смысл в разговорах? — возразил Дик, снова впав в угрюмый тон. — Если я уеду, она будет твоя. Но я не уеду.
Остин снова встал и положил руку на плечо брата.
— Дик, если я откажусь от нее, ты примешь мои условия?
— Ты добровольно откажешься от нее? С какой стати?
— Злое дело свершилось сегодня днем. Я вижу, что доля ответственности лежит на мне, и подобно тебе, я должен искупить это. Человече, ты ведь брат мне! — вскричал он в порыве чувства. — Самое близкое существо на свете… Неужели ты думаешь, я могу оставаться счастливым, зная, что демон убийства живет в твоем сердце и что в моей власти вырвать его оттуда? Неужели можно останавливаться перед ценою? Послушай, столкуемся мы на этом? Да или нет?
— Тебе легко обещать, — возразил Дик. — Но когда меня не будет здесь, разве ты сможешь противиться искушению?
Остин замолчал, в нерешительности кусая губы. Потом, с видом человека, готового сделать непоправимый шаг, он пересек комнату и позвонил.
— Попросите м-с Гольройд зайти сюда на минутку, — приказал он прислуге.
Дик с удивлением взглянул на него.
— Какое отношение имеет миссис Гольройд к нашему делу?
— Увидишь, — сказал Остин. Они молчали до прихода Екатерины.
Она посмотрела на сумрачные лица братьев и молча села в кресло, пододвинутое ей Остином. Ее женское чутье подсказало ей, что здесь разыгрывается эпилог драмы, имевшей место днем. Кое-что об этом эпилоге она уже знала: зайдя в комнату Вивьетты, она застала последнюю бледной и потрясенной, не успевшей после сцены с Диком привести в порядок свой туалет и волосы. И Вивьетта рыдала на ее груди и бессвязно говорила ей, что обезьянка в конце концов ударила оболочку бомбы в надлежащее место и что обезьянка теперь погибла. Ввиду этого, еще до того, как заговорил Остин, Екатерина почти догадалась, зачем он позвал ее.
Ее сердце болезненно билось.
— Дик и я, — заговорил Остин, — беседовали о серьезных вещах, и нам нужна ваша помощь.
Екатерина слабо улыбнулась.
— Я готова помочь, чем могу, Остин.
— Сегодня вы сказали, что всегда готовы сделать все, что я у вас ни попрошу. Вы помните?
— Да, я это сказала и не откажусь от этих слов.
— Вы сказали это в ответ на мой вопрос, дадите ли вы свое согласие, если я попрошу вас выйти за меня замуж.
Дик очнулся от своего мрачного оцепенения и стал слушать со смущенным интересом.
— Вы не совсем точны, Остин, — заметила Екатерина. — Вы говорили в прошедшем времени: согласилась ли бы я, если бы вы в свое время попросили меня об этом.
— Я должен переменить прошедшее время на настоящее, — ответил он.
Она спокойно встретила его взгляд.
— Вы просите меня стать вашей женой, несмотря на то, что говорили мне сегодня днем?
— Несмотря на это и ввиду этого, — сказал он, придвигая свое кресло поближе к ней. — Серьезный кризис разразился в нашей жизни, и он должен заставить вас забыть другие слова, сказанные мною днем. Эти другие слова и все, что связано с ними, я навсегда вычеркиваю из своей памяти. Я жду от вас бесконечно важной услуги. Если бы нас не связывала глубокая привязанность и дружба, я не осмелился бы просить вас об этом. Я прошу вас быть моей женой, довериться мне, как честному человеку, и дать мне возможность посвятить мою жизнь вашему счастью. Клянусь вам, я никогда ни на минуту не дам вам повода жалеть об этом.
Екатерина стала перебирать складки на своем платье. Это было странное предложение руки и сердца. Но ведь она уже отдала ему свою тихую и нежную любовь. То был нежный, спелый дар, совсем не похожий на летний жар страсти, и на нем не отразились грустные события дня. Она видела, что он сильно взволнован. Она знала, что он честный и надежный человек.
— Это результат сцены в оружейной; не так ли? — спокойно спросила она.
— Да.
— Значит, я была права. Дело шло о жизни и смерти.
— Да, — подтвердил Остин. — И сейчас дело идет о том же.
Она снова посмотрела сперва на одного, потом на другого брата, поднялась с места, с минуту колебалась, а затем протянула руку:
— Я готова довериться вам, Остин, — произнесла она.
Когда она вышла из комнаты, Остин подошел к стулу, на котором, в мрачном раскаянии, сидел Дик и положил руку на его плечо.
— Ну? — спросил он.
— Я согласен, — простонал Дик, не поднимая на него глаз. — У меня нет выбора. Я ценю твое великодушие.
Остин заговорил о месте в Ванкувере. Он объяснил, как мысль о нем пришла ему в голову, как Вивьетта поздно вечером накануне пришла к нему и рассказала о том, чего он никогда не подозревал — о желании Дика уехать за океан; как они устроили заговор, чтобы преподнести сюрприз ко дню рождения, как проехались в Уизерби послать телеграмму лорду Овертону. Слушая Остина, Дик глядел на него со смертельной бледностью в лице.
— Сегодня днем… в кабинете… когда ты сказал, что Вивьетта рассказала тебе все?..
— Да, о твоем желании уехать в колонии. О чем же и ком?
— И что я случайно услышал в оружейной… о телеграмме… о том, чтобы сказать мне… прогнать мою печаль?
— Речь шла просто о том, сказать ли тебе сегодня же о месте или подождать до завтра. Дик, Дик, — проговорил Остин, глубоко тронутый несчастьем, обрушившимся на брата, — если я был виноват перед тобою все эти годы, то только потому, что не догадывался о твоем состоянии, а совсем не потому, чтобы мало тебя любил. Если я издевался над тобою, как ты говоришь, то это объясняется исключительно привычкой вечно подшучивать, против чего ты, по-видимому, никогда не протестовал. Я и не подозревал, что оскорбляю тебя. За свою слепоту и беспечность прошу у тебя прощения. Что касается Вивьетты, мне следовало бы заметить, но я не заметил. Не говорю, что ты не имел оснований для ревности, но, клянусь Богом, вся конспирация сегодняшнего дня была задумана из любви к тебе, из желания доставить тебе радость. Даю честное слово.
