— Это результат сцены в оружейной; не так ли? — спокойно спросила она.
— Да.
— Значит, я была права. Дело шло о жизни и смерти.
— Да, — подтвердил Остин. — И сейчас дело идет о том же.
Она снова посмотрела сперва на одного, потом на другого брата, поднялась с места, с минуту колебалась, а затем протянула руку:
— Я готова довериться вам, Остин, — произнесла она.
Когда она вышла из комнаты, Остин подошел к стулу, на котором, в мрачном раскаянии, сидел Дик и положил руку на его плечо.
— Ну? — спросил он.
— Я согласен, — простонал Дик, не поднимая на него глаз. — У меня нет выбора. Я ценю твое великодушие.
Остин заговорил о месте в Ванкувере. Он объяснил, как мысль о нем пришла ему в голову, как Вивьетта поздно вечером накануне пришла к нему и рассказала о том, чего он никогда не подозревал — о желании Дика уехать за океан; как они устроили заговор, чтобы преподнести сюрприз ко дню рождения, как проехались в Уизерби послать телеграмму лорду Овертону. Слушая Остина, Дик глядел на него со смертельной бледностью в лице.
— Сегодня днем… в кабинете… когда ты сказал, что Вивьетта рассказала тебе все?..
— Да, о твоем желании уехать в колонии. О чем же и ком?
— И что я случайно услышал в оружейной… о телеграмме… о том, чтобы сказать мне… прогнать мою печаль?
— Речь шла просто о том, сказать ли тебе сегодня же о месте или подождать до завтра. Дик, Дик, — проговорил Остин, глубоко тронутый несчастьем, обрушившимся на брата, — если я был виноват перед тобою все эти годы, то только потому, что не догадывался о твоем состоянии, а совсем не потому, чтобы мало тебя любил. Если я издевался над тобою, как ты говоришь, то это объясняется исключительно привычкой вечно подшучивать, против чего ты, по-видимому, никогда не протестовал. Я и не подозревал, что оскорбляю тебя. За свою слепоту и беспечность прошу у тебя прощения. Что касается Вивьетты, мне следовало бы заметить, но я не заметил. Не говорю, что ты не имел оснований для ревности, но, клянусь Богом, вся конспирация сегодняшнего дня была задумана из любви к тебе, из желания доставить тебе радость. Даю честное слово.
Дик встал и прошелся по комнате, натыкаясь на мебель. Лучи заходящего солнца залили светом небольшую комнату и показали Дика в странном неземном свете.
— Я был неправ по отношению к тебе, — горько проговорил он. — Даже в своей страсти я глуп. Я считал тебя негодным фатом и обманщиком и приходил во все большее бешенство, и я пил… днем я был совсем пьян… меня охватило безумие. Когда я увидел, как ты поцеловал ее… да, я видел вас, подсматривая из-за экрана… у меня перед глазами завертелись красные круги… Тогда-то я и зарядил пистолет, чтобы тут же, на месте, застрелить тебя. Боже, прости мне!
Он прислонился к косяку и закрыл лицо руками.
— Я не могу просить у тебя прощения, — продолжал он после непродолжительной паузы. — Это было бы смешно. — Он грустно засмеялся. — Как я скажу: „Я очень жалею, что хотел убить тебя, пожалуйста, забудь это и прости меня"? — Он резко повернулся к Остину. — Ах, считай, что все это сказано! Ну, ты кончил со мною? Я не в состоянии продолжать. Соглашаюсь на все твои условия. Я сейчас же отправляюсь в Уизерби и подожду там поезд, и ты избавишься от меня.
Он снова повернулся к нему спиной и стал задумчиво смотреть в окно.
— Мы должны разыграть комедию, Дик, — мягко проговорил Остин, — и проделать ужасную обеденную процедуру, ради матушки.
Дик почти не слышал его. Внизу, на террасе прогуливалась Вивьетта, и в ней одной заключался для него весь мир. Она переменила костюм и надела зеленую юбку, бывшую на ней накануне. Она вдруг подняла глаза и увидела Дика.
— Сказали вам, что обед будет только в четверть девятого? — крикнула она. — Лорд Банстед прислал матушке записку, что его неожиданно задержали, и она отложила обед. Разве это не бесцеремонно?
Но Дик был слишком подавлен своим горем, чтобы отвечать. Он неохотно кивнул головой. Вивьетта еще немного постояла, смотря на него, а затем побежала в дом.
Дик небрежно сообщил о том, что обед позже обычного.
— Жалею, что пригласил это животное, но нельзя было уклониться от этого.
— Разве не все равно? — заметил Остин.
С минуту он помолчал, потом подошел совсем близко к Дику.
— Послушай, Дик, — сказал он. — Кончим эту ужасную сцену, как друзья и братья. Беру в свидетели небо, в сердце моем нет горечи; в нем лишь глубокая грусть… и любовь, Дик. Дай руку.
Дик пожал протянутую руку и совсем потерял равновесие. Он наговорил о себе такие вещи, какие другие мужчины не любят выслушивать. Вдруг послышался легкий стук в дверь. Остин открыл ее и увидел Вивьетту.
— Не стану мешать вам, — сказала она, — я лишь хочу передать эту записку Дику.
— Я отдам ему, — произнес Остин.
Она поблагодарила его и ушла. Он закрыл дверь и передал записку Дику. Дик развернул ее, прочел и с громким криком: „Вивьетта!" бросился к двери. Его удержал Остин, схватив за руку.
— Что ты делаешь?
— Иду к ней! — дико вскричал Дик, стараясь вырваться. — Прочти. — Он дрожащими пальцами протянул записку Остину, который прочел следующие строки:
„Мне невыносимо видеть горе на вашем лице, когда я могу сделать вас счастливым. Я люблю вас, милый, люблю больше всех на свете. Теперь я знаю это и я поеду вместе с вами в Ванкувер".
— Она любит меня! Она согласна выйти за меня! Она поедет в Ванкувер! — кричал Дик. — Это меняет все. Я должен пойти к ней.
— Ты не пойдешь, — сказал Остин.
— Не пойду? Кто смеет мешать мне?
— Я. Я требую от тебя исполнения данного слова.
— Но, человече! Она меня любит… ты разве не видишь? Наше соглашение утратило значение. И не по моей вине. Она по собственной воле сделала это. Я иду к ней.
Остин нежно положил руки на плечи великана и заставил его сесть.
— Выслушай меня, Дик. Ты не имеешь права жениться. Не заставляй меня объяснять тебе причину. Неужели ты сам не можешь понять, почему я связал тебя этими условиями?
— Я не вижу никаких причин, — возразил Дик. — Она любит меня, и этого достаточно.
Лицо Остина омрачилось еще больше, а в глазах его отразилась душевная боль.
— В таком случае, я должен говорить без обиняков. Причина — этот ужасный порыв к убийству. Сегодня, в припадке разошедшейся ревности ты был готов убить меня, своего брата. Разве есть гарантия, что в другой раз, в припадке необузданной ревности ты не попытаешься…
Дик содрогнулся. Он протянул вперед руки. — Ради Бога, не говори…
— Я должен, чтобы ты увидел в надлежащем свете это кошмарное дело. Подумай о легкомыслии в характере Вивьетты. Она весела, любит, чтобы ею восхищались, по-детски любит поддразнивать; ее желания изменчивы… Будет ли она безопасна в твоих руках? Не наступит ли снова день, когда в твоих глазах появится красный туман и ты опять обезумеешь?
