— Ты хочешь узнать про мой корсет, не так ли?
— Предоставляется так мало возможностей для изучения этого вопроса, — ответил Слиппер и покраснел.
— Не нужно смущаться, — ответила Люсинда. Она знала, что корсеты являются источником бесконечного восхищения для большинства индусов, но ожидала вопросов от Майи, а не от мужчины.
Люсинда в деталях описала предмет одежды, что явно доставило удовольствие Слипперу. Она рассказала, как эту матерчатую трубу шнуруют спереди и сзади, и объяснила, что по всей его длине идут выемки.
— У некоторых корсетов шнуровка пришита навечно, но в том, который ношу я, шнурки можно вынимать. Сегодня утром мы с Сильвией удалили половину, потому что не могли его зашнуровать так, как делает моя служанка Елена.
— В них в самом деле используются косточки? — спросил Слиппер.
— Ус большой рыбы, которая водится у меня на родине.
— Я образованный человек. Я знаю про китов, — заявил Слиппер, становясь раздраженным и обиженным.
— Я уверена, что знаешь, но я, к сожалению, забыла индийское слово.
Люсинда с радостью заметила, что Слиппер наконец немного смутился.
— Некоторые дамы в Гоа используют скрученные ивовые прутья, поскольку они и прохладнее, и дешевле, но Елена настаивает, чтобы я носила китовый ус.
— Но разве тебе не больно дышать? — спросил Слиппер.
— На самом деле я чувствую себя удобно. Мне без него странно.
— Но он так туго сжимает тело…
Похоже, Слиппер собирался сказать что-то еще, но ему помешал такт. Люсинда подняла руки, чтобы продемонстрировать, каким плоским становится бюст и какой тонкой талия. Тонкая талия также подчеркивалась пышными юбками.
— А ваши мужчины? Они хотят видеть такие формы? — спросил Слиппер.
— Предполагаю, что да. Хотя я сомневаюсь, что их кто-то когда-то спрашивал.
Слиппер закрыл глаза, словно пытаясь представить предмет одежды, который описала Люсинда.
— Когда-нибудь ты должна мне позволить раздеть тебя, — наконец сказал он.
От этих слов Люсинда замерла на месте. Она уже привыкла думать о Слиппере как о мужчине, пусть и странном, безбородом, похожем на шар и с голосом мальчика. Теперь она поняла, что Слиппер так о себе не думает. Почему она раньше не заметила, что он, в основном, действует, как женщина? Это же так очевидно: его суета с занавесками и подушками, стоны из-за путешествия, словно он несчастная беспомощная жертва. А как он любит поболтать, а если быть более точной, то посплетничать! А теперь еще и его просьба раздеть ее — какой мужчина скажет подобное?
* * *
Вскоре после этого караван остановился, чтобы мусульмане помолились. Слиппер демонстративно спустился из паланкина, причем потребовал лестницу, хотя погонщик и сказал ему, что его спустит на землю слон.
— Я видел, как ты катался на хоботе. Но это для погонщиков и маленьких мальчиков, а не для одного из главных мукхунни.
Тяжело дыша, Слиппер спустился по лестнице, погонщик также присоединился к молитве, а Майя передвинулась к Люсинде.
«Теперь она хочет разговаривать, — горько подумала Люсинда. — Так что мне, конечно, придется слушать».
Майя посмотрела на мужчин, обративших взгляды в сторону Мекки, и прошептала:
— Я хотела поговорить с тобой один на один, когда тут нет того, кто держит меня в неволе.
Люсинда моргнула.
— Твоего слуги, ты имеешь в виду? Я думала, что ты его госпожа.
— Этого безобразного чудовища? Он — мой тюремщик, и никто больше. Я хотела тебя предупредить. Не верь ему. Это подлый обманщик и предатель. Послушай меня: не доверяй ему.
Люсинда нахмурилась:
— Но он такой глупый… так хочет услужить.
— Он пытается таким казаться. Но ты должна спросить себя: кому он хочет услужить, кого порадовать? Уверяю тебя, что не меня и в еще меньшей степени тебя.
Люсинда снова неуверенно моргнула.
— Но называть его безобразным чудовищем…
— Такие, как он, больше не люди. Ты слышала, что мы, индусы, держим их отдельно… Их души сломаны вместе с телами. Они прекращают поступать как мужчины.
Люсинда покачала головой:
— Ты говоришь слишком резко.
— Не так давно мои мысли были добрыми и нежными. Больше я не могу позволить себе такую роскошь, — Майя склонилась вперед, оглядываясь вокруг. — Ты знаешь о Братстве?
— Я о нем слышала, — ответила Люсинда. На ее лице отражалось сомнение.
— То, что ты слышала, — правда, и это еще не все. Будь осторожна.
В это мгновение затрепетали занавески, и послышалось тяжелое дыхание. Это означало возвращение Слиппера.
— Секретничаете? — спросил евнух, отдышавшись.
Однако прежде чем кто-нибудь из девушек успел ответить, между занавесок появилось лицо Джеральдо.
— Как вы тут, дамы? — спросил он и посмотрел на Майю долгим оценивающим взглядом.
— Джеральдо, давай быстрее, — послышался голос Да Гамы на португальском.
После многих часов разговоров только на хинди, эти слова на родном языке показались Люсинде музыкой.
— Если можно, капитан, я проедусь немного в паланкине с кузиной, — легким тоном ответил Джеральдо и подмигнул Люсинде.
— Хорошо, — сказал Да Гама. — Поезжай, пока не доберемся до дхармсалы. Я поведу твоего коня.
Они слышали, как Да Гама тихо ругается, отъезжая. Потом убрали серебряную лестницу.
* * *
— Это кажется приятным местом для путешествия, — заявил Джеральдо на безупречном хинди.
— Каким образом вы двое так хорошо научились разговаривать на нашем языке? — спросил Слиппер, пока они ждали отправления в путь.
— Я думаю, что моя кузина говорит гораздо лучше меня, — сказал Джеральдо. Люсинда притворилась, будто прячет лицо в ладонях, и все рассмеялись. — Вторая жена моего отца, моя мачеха, была индийской христианкой. Эта красивая женщина не знала ни слова на португальском, а мой отец не говорил на хинди. Тогда я был молодым и гораздо более милым. Я выучил хинди на ее красивых коленях. Конечно, весь остаток жизни отца мне приходилось переводить для них обоих: споры, разговоры о любви и все остальное.
— Твоя мачеха до сих пор жива? — вежливо спросил Слиппер. Но Джеральдо просто пожал плечами, словно вопрос не имел значения. — А ты где училась? — спросил евнух у Люсинды, быстро меня тему.
Караван начал движение, паланкин качнуло, и все, за исключением Джеральдо, схватились за что-нибудь. Вскоре качание вошло в обычный ритм. Джеральдо провел много времени в море и теперь с легкостью сидел прямо, с улыбкой глядя на остальных.
— Моя мама умерла молодой, — сказала Люсинда. — Мой отец всегда нанимал индийских гувернанток. Должна признаться, что я завоевывала их любовь, учась их языку. Но, как видите, это знание очень пригодилось.
