Каштановая прядь волос выбилась из прически и упала на красивое плечо. Мариво последовал за прядью кончиками пальцев до впадины между ключицей и шеей, затем нагнулся и поцеловал это место.
Ниниана тихо вздохнула, но приняла его ласку. Она даже откинулась назад, чтобы помочь ему туда добраться. Словно в полузабытьи, позволяла она ему все более интимные нежности, все более целенаправленные ласки. Закусив нижнюю губу, покорно ждала, пока он медленно спускал с ее плеч верхнюю часть платья. Пальцы, поглаживая плечи, спускались все ниже, смело проникая в пространство между шелком и кожей. У нее вырвался сдавленный стон, когда он добрался до ожидавших его затвердевших сосков. Голова ее бессильно откинулась назад, а пальцы погрузились в его волосы, жесткие и тяжелые, как густой мех. Она почувствовала, как Мариво поднял ее на руки и понес к старомодной кровати с мягкими подушками, на которую она сначала не обратила внимания.
— Пожалуйста… пожалуйста… — просила Ниниана, сама не зная о чем.
— Потерпи, моя радость! Доверься мне… Я хочу тебя любить, только любить…
Одну за другой снимал он мешавшие детали нарядной одежды. С ловкостью знатока вынул булавки из лифа и развязал шнуровку верхних и нижних юбок. Снял туфли и спустил вниз чулки. Наконец она оказалась перед ним в одной шелковой тонкой рубашке.
Совершенные линии гибкой фигуры угадывались сквозь материю. Темные тени виднелись между ног и в ложбине между высоких крепких грудей. Если в дымчатом платье она была соблазнительной, то в рубашке почти из ничего стала воплощенным искушением.
— Как ты прекрасна, — бормотал барон.
Ниниана не стала ничего возражать, пытаясь понять чудо любви, связавшее ее с этим мужчиной.
Двадцать с лишним лет прожившая на юге страны, где люди отличались горячей кровью и бурным темпераментом, она не могла остаться безразличной к отношениям между мужчиной и женщиной. Но никогда не испытывала сама никакой страсти. В ее кругу не заключались браки по любви. Они заключались по желанию отцов для сохранения или увеличения состояния, приобретения благородных титулов. Затем требовалось как можно быстрее произвести на свет наследника. Симпатии и любовь не учитывались в таких тщательно обдуманных и заключенных письменно соглашениях. Если везло, то в семье возникал дружеский целенаправленный союз, как между ее родителями. При неудаче начинались постоянные свары, как в королевской семье.
Раньше Ниниане никогда не пришло бы в голову, несмотря на традиции, честь, воспитание и благородную фамилию, так просто отдаться мужчине. Сейчас же ничто не казалось ей естественней и желанней, чем такой поступок. Барон имел право видеть, любить и ласкать ее тело. Без ложного стыда сняла она последнюю часть одежды и скользнула в его объятия после того, как и он освободился от торжественного одеяния. Свечи вместе с пламенем камина освещали комнату колеблющимся красноватым светом. При таком освещении высокая мускулистая мужская фигура походила на бога войны. Световые блики скользили по темной коже, открывая все шрамы и подчеркивая атлетичное сложение. Ниниана не могла отвести от него взгляд, в котором читались легкий испуг и восхищение.
— Мне боязно, — прошептала она.
— Снова?
Ив де Мариво попытался успокоить ее. Но затем понял, что в данном случае страх не связан с нервным срывом, вызванным стуком сапог.
— Меня не надо бояться, моя радость! — произнес он успокоительно и крепче прижал ее к себе. Укротив немного свою страсть, он вложил весь свой опыт в приятную игру предварительных поцелуев, которыми стал покрывать ее лицо. Как легкие крылья бабочек, касались они ее висков, век, ямочек в уголках рта, голубоватых вен на писках. Чувственное тепло окутало Ниниану. Она ощущала, как уходит беспокойство там, где остаются следы от ласковых губ. Она трепетала под их прикосновениями, и короткие, прерывистые звуки, слетавшие с ее полуоткрытых губ, обещали барону близкую победу.
Его поцелуи становились смелее, продвигались дальше, ласкали пульсирующую жилку на шее, пробовали на вкус шелковистую кожу небольших, гордо вздымавшихся грудей.
Он восхищался совершенством холмиков, затем нежно тронул губами бутоны, затвердевшие от страсти. Ниниана механически поворачивала голову из стороны в сторону, не обращая внимания на сбившуюся с волос украшенную жемчугом сетку. Ее тело пронзили огненные молнии, скопившиеся где-то глубоко в лоне.
Почти животная страсть побудила ее обвить ногами крепкие бедра любимого. Жарко, изо всех сил прильнула она к мужскому торсу, обещавшему освобождение от незнакомых ранее мук.
Это было больше того, что способно выдержать мужское самообладание. С хриплым стоном барон перевернул Ниниану на спину, перед тем как проникнуть в ее лоно. О сопротивлении, встреченном им, он заранее не подумал из-за ее страстной реакции, но негромкий вскрик вызвал лишь небольшую задержку. Затем она безрассудно бросилась ему навстречу, ибо даже боль показалась ей приятней, чем непереносимое давление внутри, от которого она любой ценой торопилась избавиться.
И вот никаких больше мук! Только постепенно растущее неудержимое желание, поднявшее в ней громадные волны наслаждения. Это было подобно температуре, продолжавшей непрерывно повышаться. Инстинктивно Ниниана нашла ритм, совпадавший с ритмом его движений. Она обхватила напрягшееся мужское тело и отвечала на усиливавшиеся толчки, пока все в ней не взорвалось огненными брызгами.
Ниниана была по ту сторону восприятия, целиком подчиненная своему телу. Только один якорь спасения существовал в этом море наслаждения: сильные плечи, в которые она вцепилась, и лицо, находившееся над ней как точка сосредоточения. Она видела изумление в его глазах, внезапную слабость и ясно поняла, что не только сама находилась в плену. Они стали единым целым. Ее душа не должна больше опасаться, что в одиночку погрузится в звездную тьму, разверзшуюся над ней.
— Я не знала, что любовь такова, — прошептала она с закрытыми глазами.
Огромное чудо, пережитое ими вместе, наполнило Ниниану робостью, близкой к благоговению. И еще ощущая себя в полете, она все же чувствовала рядом мужчину, которому отдалась, слышала тихое потрескивание пламени в камине и отдаленный шум огромного дворца, под крышей которого нашла приют.
Погрузив лицо в волосы Нинианы, барон прошептал:
— Только настоящая любовь такова. Все остальное — похоть, мгновенное удовольствие, пустая разрядка, где не участвует сердце. В такой любви я новичок, дорогая. Я не думал, что когда-нибудь встречу ее. Я даже сомневался в ее существовании. Считал ее счастливой выдумкой сказочников и трубадуров.
