Погрузив лицо в волосы Нинианы, барон прошептал:
— Только настоящая любовь такова. Все остальное — похоть, мгновенное удовольствие, пустая разрядка, где не участвует сердце. В такой любви я новичок, дорогая. Я не думал, что когда-нибудь встречу ее. Я даже сомневался в ее существовании. Считал ее счастливой выдумкой сказочников и трубадуров.
Теперь Ниниана сама нашла губы барона. На такое обезоруживающее признание она знала только один ответ: ласку. Она интуитивно поняла, что существуют моменты, когда слова не нужны, когда жесты, прикосновении и взгляды лучше раскроют сердце. Это была ее ночь.
Единственная ночь, которую она могла провести с ним, и ей не хотелось терять из нее ни секунды. Воспоминаний должно хватить на всю жизнь. Одинокую жизнь, в которой любимый ею мужчина останется рядом с ее сестрой и будет абсолютно недостижим для нее.
Ив де Мариво увидел, что Ниниана задумчиво свела брови к переносице, а уголки рта у нее стали глубже и выразительнее. Какое интересное, подвижное лицо, похожее на апрельское небо, способное много раз в день менять свой облик. Он не был уверен, что художник сумел бы передать выражение этого лица на полотне. Она была все время разной, и неудивительно, что при их первой встрече ему показалось, что он ее уже видел.
Какая мысль могла хмурой тенью опуститься на ее ясный лоб? Что заставляло ее скрываться среди лжи? И как удивительно, что она еще не замужем и подарила ему свою девственность. Поглаживая ее изящные бедра и наслаждаясь шелковистостью кожи, барон поклялся, что она не пожалеет об этом. Бурное любовное приключение разрушило ее прическу, и спустившиеся до плеч локоны придавали Ниниане вид умиротворенного мифического божества.
— Любовь моя… Ниниана…
Золотистое пламя освещало глядящие на нее черные глаза, и Ниниана забыла, что собиралась сказать. Эти часы были слишком драгоценны, чтобы растрачивать их на объяснения и недоразумения. Ночь принадлежала любви, день — выяснениям.
Ниниана предалась экстазу, который он с таким умением вызвал в ней снова. Тело, в котором он зажег огонь своими поцелуями, трепетало от желания. Она вдруг почувствовала, что его нет рядом, и когда, протестуя, открыла глаза, увидела его стоящим около нее на коленях.
Восхищенный взгляд, скользивший по розовому, жаркому телу, походил на ласки. Когда она не могла больше выдерживать ожидания, он, наклонившись, начал ее целовать. Шершавый и в то же время нежный кончик его языка охватывал бутоны грудей, снова возбуждая их легким, игривым покусыванием. Руки Нинианы непроизвольно скользили по простыне, изо рта вырывалось прерывистое дыхание.
Его губы стали ласкать плоский, напряженный живот, касаться чувствительной впадины пупка, подбираясь поближе к той точке, где сосредоточилась у Нинианы вся ее страсть. Ее руки беспомощно вцепились в его густые волосы, а он терзал ее своими поцелуями и обследовал языком места, которых еще ни разу не касался ни один мужчина.
Ритмичные движения сопровождались ее прерывистыми стонами. Словно в хмельном тумане, жаждала Ниниана одновременно и прекращения и продолжения мучительных конвульсий. Чистое, незамутненное наслаждение, достигнув высшей точки, пронзило ее, словно лезвие меча.
В полуобморочном состоянии, без сил, задыхаясь, упала она вновь в его объятия. Побежденной и возрожденной.
Прошло какое-то время, и здоровая природа опять взяла верх. На сей раз Ниниана смогла отплатить ему равной мерой. За часы хмельного забытья она узнала о своем теле и своих чувствах гораздо больше, чем за всю предыдущую жизнь. Осознать страстность своей натуры в объятиях любимого мужчины было и блаженством, и мукой. Ниниана согласилась бы даже умереть в высшей точке наслаждения.
Но она не умерла, а только заснула, побежденная в любовном сражении и насыщенная бурными слияниями. Заснула по-детски крепко, даже не услышав тихого смеха мужчины, заметившего вдруг, что она уже спит.
— Спи, моя строптивая малышка, — прошептал он, накрывая ее одеялом. — Отдыхай, а утром ты скажешь мне, кто ты и откуда пришла. Тогда посмотрим, как распутать гордиев узел, в котором ты оказалась.
Это были его последние ясные мысли, так как и его сморила усталость.
Что заставило барона Мариво открыть глаза, он не смог бы сказать. Возможно, постоянный ритм пробуждения, запечатленный в подсознании, вырвал его из глубины сна. Или причина заключалась в навязчивом ворковании голубя, сидевшего возле полураскрытого окна и с тупой настойчивостью долбившего клювом по раме.
Понятным было лишь мгновенное освобождение от сна и столь же мгновенное ощущение ужасной катастрофы, предчувствие непереносимой потери. Он все понял раньше, чем увидел пустую половину кровати. Она исчезла! Вновь покинула его! После такой ночи!
С проклятием вскочил он на ноги. Утренний свет не давал повода для утешения. Исчезли ее платье, чулки, обувь— все, что напоминало бы о ней. Испарился даже ее аромат, поскольку свежий утренний воздух наполнил комнату прохладой и запахами нового весеннего дня.
Голубь с интересом наблюдал за обнаженным разгневанным мужчиной, схватившим со стола серебряный кувшин и изо всех сил швырнувшим его о каминную кладку. Однако глухой звон и последующий скрежет напугали птицу настолько, что она, вспорхнув, улетела прочь.
Ив де Мариво мрачно поглядел на лужу красного вина, разлившуюся у камина после взрыва его необузданной ярости. Ниниана исчезла! Как понять такое? Она, видимо, действовала бесшумней эльфа! Одеться, отодвинуть засов и уйти без единого звука — это казалось ему невозможным. Тем не менее факт был налицо.
Густой румянец покрыл его щеки. Он вспомнил подробности прошедшей страстной ночи. Ненасытность очаровательной возлюбленной наверняка погрузила бы в крепкий сон любого обессиленного мужчину. Она воспользовалась этим обстоятельством, чтобы опять ускользнуть без объяснений.
Утренний холод в помещении достиг его сознания, и он стал собирать свою разбросанную одежду. Возле его коротких панталон лежал тонкий белоснежный платок. Крохотный кусочек батиста, обвязанный прозрачными кружевами, восхитительное произведение венецианских ремесленников. Платок ласково обвился вокруг пальца, и Мариво поднес его к лицу. Нежный аромат летних цветов исходил от материи. Едва заметный и все же ясно различимый. Аромат Нинианы, пропитавший ее волосы и сопровождавший каждое ее движение. И это все, что от нее осталось? Неужели он круглый дурак, погнавшийся за мимолетным сновидением и ударившийся при пробуждении головой? Горький смех наполнил комнату. На сей раз ему некого было упрекать. Во всем случившемся виноват он сам.
