Купив домик номер 36 на улице Турнель, в том же квартале Марэ, который Нинон обожала с детства, она собрала вокруг себя не только воздыхателей и обожателей, но и выдающихся по уму людей, привлекая их, как бабочек, ярким огоньком своего ума. Посетители ее салона получили прозвище «турнельских птиц», которым гордились не меньше, чем посетители отеля Рамбуйе кличками «дражайших» и «жеманниц». Дебарро, Буаробер, супруги Скаррон… Мадам Франсуаза Скаррон станет спустя несколько лет фавориткой короля, известной как мадам де Ментенон, и прославится своим ханжеством… но в пору дружбы с Нинон она отнюдь не была ханжой, ведь в доме на рю Турнель унынию и лицемерию просто не было места. Бывали тут Дезивто, Саразэн, Шапель; Сен-Эвремон и Мольер были постоянными гостями Нинон. Именно здесь Мольер впервые прочел своего «Тартюфа», вызвав горячие аплодисменты. Нинон аплодировала громче всех, в каждой сцене встречая собственные рассуждения, превосходно схваченные гениальным комедиантом. Мольер не раз выводил ее в своих пьесах. Например, очаровательная Селимена в «Мизантропе» не кто иная, как «царица куртизанок» Нинон де Ланкло.
Да, многие ее высказывания, удивительно точные и забавные, можно встретить в произведениях Лабрюйера и Мольера, поскольку они, люди творческие, подобно пчелам, собирали нектар для своих творений на всех встречных цветах и часто записывали то, что говорила остроумная Нинон.
Попасть в ее салон не возражал бы и кардинал Арман де Ришелье, который, несмотря на свое высокое духовное звание, прославился как величайший женолюб. Ришелье был убежден, что покупается все, что угодно, и через свою любовницу Марион Делорм прислал Нинон 50 тысяч экю, уверенный, что она немедленно пригласит его в свою постель или сама ринется в постель кардинала. Нинон с негодованием вернула деньги, заявив, что она «отдается, но не продается». Граф де Шавеньяк пишет в своих мемуарах: «Этот великий человек (Ришелье), умевший доводить до конца самые крупные начинания, тем не менее потерпел поражение, хотя Нинон никогда не страдала от избытка целомудрия или благопристойности; напрасно он предлагал через ее лучшую подругу Марион Делорм пятьдесят тысяч экю, она отказалась, потому что в то время у нее была связь с одним советником Королевского суда, в объятия которого она бросилась добровольно…»
Отдается, но не продается…
О, с каким пылом она это делала.(в смысле, отдавалась)!
«Поэты безумны, коль скоро они вручили Амуру лук, колчан и светильник. Могущество Бога заключено в повязке на глазах», — напишет однажды Нинон в своих знаменитых «Афоризмах». Бывало так, что, расставаясь с тем или иным любовником, Нинон корила себя за слепоту и безоглядность, с какой бросилась она в авантюру. Так случилось, когда она безумно увлеклась графом Филибером де Граммон. Ей в то время было 24, ему — 19. Весь ее жизненный опыт, поднакопившийся к тому времени, не смог подсказать, что обворожительный блондин с ангельской внешностью — сущий дьявол. А впрочем, ей еще суждено было прийти к выводу, что «в любви, как и во всем, опыт — врач, являющийся после болезни». Но Филибер, как ни странно, был любим ветреной Нинон довольно долго и весьма верно. Права была она, говоря: «Пороки, так же как и достоинства, иногда имеют привлекательность». Не принимая деньги от мужчин, этого мужчину она содержала на свои деньги. Но однажды ей стало казаться, что содержимое ее шкатулки убывает с поразительной быстротой… «Когда любишь, не думаешь ни о чем. Если начинаешь задумываться, значит, уже не любишь». Видимо, так… Нинон стала присматриваться к любовнику, и он попался однажды ночью: полагая, что Нинон спит, украл из ее шкатулки сто пистолей.
Утром, уходя, граф с привычной нежностью поцеловал Нинон и сказал ей:
— До свидания.
— Нет, не до свидания, — сухо ответила Нинон, — а прощайте.
— Но почему?! — вскричал де Граммон.
— Ответ в вашем кармане.
Не денег было ей жаль, а обманутого доверия. Не зря же она исповедовала такое правило: «Лучше быть обманутым, чем оскорблять друга своим недоверием».
Ну что ж, она осталась обманутой и навсегда простилась с Граммоном.
Любопытное это было время! Постепенно слава о красоте, грации и изяществе де Ланкло распространилась по всему Парижу. Модные и знатные дамы добивались знакомства с нею, чтобы, как они говорили, научиться у нее хорошим манерам. Матери для того же приводили к ней своих дочерей, только что выпущенных из монастырей. Разумеется, Нинон никогда не пускала их дальше прихожей, не желая, как она сама говорила, чтобы невинность дышала воздухом, отравленным страстью и заряженным легкомыслием. Она сама отрицала общественные предрассудки, однако знала и их силу, и власть над людьми.
Услужливый дурак опаснее врага… Глупость мамаш причинила Нинон немало неприятностей. И без того она имела массу завистниц ее красоте, молодости, независимости. А тут еще пошли слухи, будто она совращает с пути истинного невинных девиц. Разговоры дошли и до королевского дворца. Кое-кому (не без участия оскорбленного герцога Ришелье) удалось убедить Анну Австрийскую, бывшую в то время регентшей Франции, что пора положить конец распутству «этой девицы». Королева-мать через своих приближенных предложила куртизанке добровольно уйти в монастырь кающихся девушек. Нинон возражала: во-первых, она не девушка, во-вторых, ей не в чем каяться. Но уж ежели королеве так хочется упрятать ее в монастырь, то она с удовольствием уйдет в обитель кордельеров (то был мужской монастырь, пользовавшийся самой дурной репутацией).
За столь вызывающую дерзость Нинон могло последовать суровое наказание, но у Нинон при дворе были не только враги и завистники, но и друзья и почитатели, которые умилостивили королеву.
Одним из таких друзей был знаменитый Конде, герцог Энгиенский. Когда он вернулся в Париж вскоре после битвы при Рокруа (1643), овеянный славой, Нинон стала для героя лучшей наградой. Герцог сходил по ней с ума, однако она прекратила связь с ним уже через несколько недель. Для такой пылкой красавицы герцог был любовником слишком величественным, а главное — слишком упоенным собственным величием.
«Его поцелуи замораживают меня, — жаловалась она. — Когда он подает мне веер, кажется, что вручает маршальский жезл».
Они расстались, но герцог продолжал любить Нинон и оказал ей немало услуг, в том числе — отвратил гнев королевы.
А между тем Нинон не просто так покинула его, а ради другого мужчины. Звали его маркиз Анри де Севинье, и в ту пору он был просто мужем Мари де Рабутен, но никто не знал, что в будущем она станет знаменитой писательницей, доведет так называемый эпистолярный стиль до высокой степени совершенства и даже в энциклопедии попадет. Но в ту пору очень многие писали красивые письма, Да вот та же Нинон! Причем самое смешное, что вдохновил ее на писательство тот же маркиз Анри де Севинье. Видимо, было в нем что-то такое… взывающее к эпистолярному жанру.
