— Кто-то идет, — сказала Салли Энн.
Голос молодой женщины звучал ровно, без интереса, но Летти почувствовала в нем напряжение. Она подняла глаза и заметила синюю форму. Неудивительно, что Салли Энн сразу напряглась… Необычным было только то, что обладатель этой формы приехал в аккуратной черной коляске с желтыми колесами и серебряной отделкой. Полковник Уорд сошел у парадных ворот, снял форменную шляпу и приближался к дому по дорожке. Его приветствие было непринужденным и естественным. Тетушка Эм, словно хотела компенсировать молчание Салли Энн, была сама любезность и предложила гостю кофе или чай с пирожным.
— Спасибо, мэм, вы очень добры, но не сейчас. У меня выпало несколько свободных часов, и я решил заглянуть к мисс Мейсон — пригласить ее прокатиться.
Он разговаривал с тетушкой Эм, но слова его и улыбка предназначались Летти. Она тоже ответила улыбкой.
— Это очень любезно, но вы видите, у нас в самом разгаре эта… тонкая работа.
— Это совершенно неважно! — заявила тетушка Эм. — Поезжайте. Мы с Салли Энн справимся сами. Вам ведь надо посмотреть окрестности. Когда начнется ваша работа, едва ли вам представится такая возможность.
— Нет, в самом деле мне неловко: я обещала помочь…
— Ерунда. Отправляйтесь.
— Ну, ладно. Если вы настаиваете.
Летти возражала бы и дальше, но ей показалось, что Салли Энн будет чувствовать себя уютней, если полковник удалится. Отложив подушку, она поднялась в спальню взять шляпу и перчатки, пригладить волосы и смахнуть приставшие перья. Через несколько минут она сидела рядом с офицером в синей форме, а коляска весело катилась по дорожке.
— Очень мило с вашей стороны, — вежливо сказала Летти.
— Всегда рад доставить вам удовольствие. Кроме того, нам, янки, следует держаться вместе на вражеской территории.
Она быстро взглянула на него:
— Вы действительно все еще думаете так?
— Иногда. Как, например, сейчас, когда я увидел эту юную вдову. С женщинами труднее всего. Мужчины Юга могут забыть и простить, женщины Юга никогда. Если Конгресс в ближайшее время не примет решительных мер, нам уже никогда не избавиться от этой горечи. Но не об этом я собирался поговорить, когда просил вас поехать со мной. Я хотел убедиться, что с вами обращаются, как подобает, и что вы довольны своим жильем.
— О да, не сомневайтесь. Меня здесь приняли как родную.
Уорд спросил, ездила ли она, как собиралась, к ручью, и Летти ответила утвердительно, но дала понять, что ничего из этой поездки не вышло. Она всем так отвечала после возвращения, даже не упоминая тех двоих, которые на нее напали. Иначе пришлось бы объяснять, как ей удалось спастись от них, а Летти не хотелось разыгрывать роль героини или упоминать Шипа в качестве спасителя либо в любом ином качестве. Это, однако, не помешало Летти поинтересоваться у своего спутника, не было ли чего-нибудь слышно о Шипе за последние несколько дней.
Лицо полковника помрачнело:
— О, этот человек не позволяет забыть о нем ни на секунду! Прошлой ночью он остановил отряд моих людей, которые должны были доставить в город арестованного — старика Джима Хэтнелла. Этот вздорный старый козел за день до этого разрядил двустволку в солдат, которые приехали конфисковать его имущество за неуплату налогов. Шип заявил, что старик почти слеп от катаракты и не смог отличить солдат от грабителей. Он даже осмелился спросить, как же быть с правом человека на защиту своего жилища! Он также был настолько любезен, что посоветовал нам не тратить времени на поиски старика, поскольку тот уже на пути в Техас, где собирается остановиться у своей внучки.
— А правда, что этот человек был слеп?
— Не знаю. Может быть.
— А вы уверены, что это был Шип?
— Он оставил свою визитную карточку. Солдаты клялись, что он был семи футов ростом, здоров, как бык, и говорил с немецким акцентом. Впрочем, тут я сомневаюсь в их объективности. Должны же они были объяснить, как одному человеку удалось справиться с шестерыми.
— Невероятно!
— Это, черт побери, просто выводит из себя! Я не могу понять, как он все это придумывает. Все его «подвиги» так непохожи один на другой, что теряется всякий смысл. Как будто он идет на все, чтобы запутать нас, или же у него не в порядке с головой. Можно подумать, что он в одиночку воюет за то, чтобы исправить все несправедливости на этом свете.
— Ангел и дьявол, — пробормотала Летти.
— Именно так.
Она долго смотрела вдаль, погруженная в воспоминания о темном кукурузном сарае и невозможном волшебстве его ласки, потом закрыла глаза и помотала головой, чтобы отогнать возникшие видения:
— Полагаю, вы послали людей на дороги, ведущие в Техас?
Уорд кивнул:
— Не то чтобы я надеялся, что они вернутся с Шипом или хотя бы со стариком Хэтнеллом. Даже если это и не была уловка, чтобы направить погоню не в ту сторону, пока мои люди дошли до города, кто угодно успел бы добраться до границы Техаса. До нее не больше сорока-пятидесяти миль, какой бы дорогой вы ни поехали.
Поскольку Летти заинтересовалась, полковник решил показать ей дороги, ведущие на юг и на запад, к Техасу. Они даже поехали по одной из них, вдоль реки, через хлопковые поля, тянущиеся зелеными рядами до горизонта, мимо лачуг, где играли негритята, и больших домов, превращающихся в руины. Только иногда попадалось хорошо сохранившееся жилище, похожее на обитель процветающих хозяев. Там, где дорога уходила в сторону от реки, они свернули и поехали по узкой тропинке, которая вилась по берегу. В конце ее они остановились, чтобы дать лошадям отдых.
— Как жаль, что не хватает времени, — сказал Томас Уорд. — Здесь столько мест, которые я хотел бы вам показать! Всего в нескольких милях вниз по течению находится селение Иль-Бревилль, там живет несколько семей, в основном родственники. Они известны здесь, в штате, как «свободные цветные люди» и представляют собой невероятную смесь французской и африканской крови. Среди их предков был один из самых первых поселенцев, который появился в Накитоше, когда эти земли принадлежали Франции, — месье Метуайе.
— Да, Генри писал мне о них.
— Они считают себя «третьей кастой» — не белыми, но и определенно не неграми. Когда-то они были богаты, владели сотнями рабов, многие получили прекрасное образование — их посылали в Париж для приобретения европейского лоска. Теперь та их жизнь уже позади.
— Кажется, в начале этой недели кого-то из них хоронили?
— Верно. Этот человек потерял все, что у него в жизни было ценного, утратил сам образ жизни, в соответствии с которым он только и мог существовать. Состояния, нажитые этими людьми, были связаны с рабовладельческим хозяйством, и после войны их конфисковали. Кроме того, освобождение негров уничтожило социальный барьер между «свободными цветными» и бывшими рабами, так что постепенно они утратили то прежнее особое положение, которым когда-то пользовались.
