– Ох….
Трофим обиженно замолчал.
– Мне читали русские сказки, я вожу с собой русские книги. Служу русскому искусству. И везде натыкаюсь на одно и то же. Мы кому-то мешаем? Ладно. Без нас будет райская жизнь? Желаю удачи. «Без нас» не могу, а без меня, пожалуйста. Мне пора домой.
– Так ведь… арабы! И не уступят!
– Значит, война. Но быть солдатами, а не бежать, и прятаться в погребах..
– Плевать, – сказал Трофим. – Я раньше не волновался и теперь не буду. Пушкин… Распяли… Христос… Он тоже был антисемит?
– Иисус Христос был еврей.
Трофим вытаращил глаза и открыл рот. Склонил голову набок. Пережил. Вздохнул. Почесал в затылке.
– Да-а. Но я-то кого обманываю? Я что, хитрый? На барабанах играю. За границу не прошусь. Мне-то что до всей этой истории? Меня и на свете не было!
– Мир с трепетом ждал твоего рождения и теперь надеется, что ты поумнеешь. Двинешь прогресс или наоборот, поможешь небольшому светопреставлению. В отдельно взятой, стране. Пока не ясно чему, и в какой именно. Ты как считаешь?
– На четыре такта! Дальше спрашиваю у клоунов.
– Правильно делаешь, – сказал Костя скромно. – Спрашивай, ответим. – Он встал со скамьи, поднял камешек, бросил в ворону. Маленький камень ранить её не мог, Костя лишь хотел, чтобы птица полетала, но промазал. Ворона скосила глаз, но звуком не удостоила. Костя вздохну и опять сел на скамью.
– Молчит, – рассмеялся Трофим. – Не балаболка.
– Лентяйка.
Трофим вздохнул.
– Думаешь, там лучше будет?
– Я не ищу «лучше» Я хочу как все. На равных. Теперь нас и здесь не бьют, но мне надоело быть за это благодарным.
– А звать тебя как будут?
– Ещё не знаю. Марта станет Мириам. Ты мог бы зваться Тамир. Тевье. Тевель. Или, допустим, Товия. За каждым еврейским именем древняя история. Но у меня есть и своя, пусть маленькая. Не хочу её терять. Ищу созвучие. Между прочим, первого христианского императора звали Константином. А его столицей был Константинополь. Но я тут ни при чём.
«Товия» было похоже на женщину. «Тамир» нравилось больше, но непривычно. Привычно Трофим.
– Другую историю ты найдёшь. А других поэтов? С Пушкиным как?
– Редьку с мёдом! – вдруг обозлился Костя. – Я ищу редьку с мёдом, еврейское национальное блюдо! Я всю жизнь мечтаю попробовать редьку с мёдом и не могу! На чужих землях евреи её не готовят. Поеду на свою. Найду, наконец, редьку с мёдом!
– По-твоему и здесь многие в Бога верят. Их дело. Но там, говорят… обязательно верить надо? Так полагается? Всем?
– А ты разве не веришь в Бога? – Костя даже руками всплеснул от удивления.
– Нету ж его…
Прищурился:
– Точно знаешь?
– Да брось…
Указал вверх пальцем:
– Вдруг есть? На самом верху. Один для всех, но свой для каждого? Для меня добрый Господь, мудрец и родитель. Другому нужен Бог вроде сержанта в отделении, такому он и молится. Тебе вот, Бог-учитель не помешал бы. Для начальной школы. И всё это Он.
– Как это для всех и... для каждого? Не понимаю.
– А ты хотел понять Бога? Даже без веры?!
Трофим вздохнул. Известно же, нету его.
– Ладно, – сказал Костя, – нет, есть, нет, есть. Надо верить, не надо верить. Кому надо? Богу? Он это тебе лично сообщил? Может, Он неверующих больше любит? Вдруг Ему верующие надоели? Молятся всё, просят чего-то. Выслушай, рассуди, да ещё и удовлетвори, по возможности. Каково? Ты бы выдержал?
– Ну-у-у – протянул Трофим. – Я! И потом... Что ж, молятся. До него не достанешь!
– Так нету или не достанешь? – наседал Костя. – А может это и не важно? И твоя вера не Ему нужна, а тебе самому, и молитва существует для тебя же: обращаясь к Богу, ты понимаешь своё место в мире. Заодно вспомнив, что и с людьми надо вести себя прилично. Иначе Он взыщет. Есть Бог или нет, согласись: человеку Он нужен. В кого-то верить и на кого-то надеяться. Может и бояться тоже. А Ему от человека ни пользы, ни вреда, ну разве что некоторое развлечение. «Есть! Нету! Есть! Нету!» Думаешь, ты богоборец? Герой? Возмутитель спокойствия?! А может, всего на всего клоун для Господа? Не смущайся, клоун это почётно. Всякий артист, немножко клоун. С тобой вместе смеётся мир! – а надутая бездарность уныло серьёзна и каждую минуту сама себя уважает. Все смеются над ней. Бог тоже.
– Бог… смеётся?! – убеждённый атеист поёжился от такого легкомыслия.
– Страх, отвага, даже любовь и зверю свойственны, а чувство юмора только человеку. Созданному по образу и подобию Божественного духа. Откуда это у нас, если его нет у Создателя?
– А загробная жизнь… тоже есть?
– Будем надеяться. И не бояться смерти, веря, что вечно будем жить. А если ошибёмся, этого никогда не узнаем!
Не всегда и отличишь, Костя шутит или серьёзен.
– Сказки это. Нету бога. Нету и всё. И другой жизни тоже нету. Не верю я.
– Все верят, – сказал Костя. – Все. Одни верят, что Бог есть, другие – что Бога нет. Все верят, никто не знает.
– Философ ты… а не клоун.
– Это не я сказал. Философы, брат, серьёзные люди. Ну где ты видел философа, умеющего шевелить носом? Как собака, – он поджал губы и в самом деле повернул кончик носа направо, потом налево. Медленно и плавно, быстрее, быстро-быстро: налево-направо, налево-направо, налево-направо. Было очень смешно, и Трофим рассмеялся. – Это ещё в детстве получилось. Само собой. Игра такая. Никто не учил, все смеялись. Мне понравилось быть центром внимания, стал придумывать новые гримасы. Детское честолюбие! Оно и в цирке меня вело, пока не понял, что игра это важно и по-своему выражает мир. Я всегда делаю больше, чем надо. Верёвку легко перешагнуть, нет, прыгаю! И падаю носом в опилки. Но посмотри вокруг, не люди – великие страны летят носом в опилки, притом вдруг, совершенно того не предвидя! Трагедия – затылок клоунады. А я падаю по доброй воле, где и когда хочу. Только у клоуна есть свобода выбора.
– Свобода? – усмехнулся Трофим. – В цирке и согласно программе.
– Точно, – вздохнул Костя. – Но ведь я и хотел в цирке. И чтоб в программе было. Свобода, как осознанная необходимость.
И носом шевелить уже не надо. Не увидят.
– Не увидят. Даже из первого ряда. Но играя особенную, чрезвычайную серьёзность такую, чтобы зрители падали от хохота, я всё равно пошевеливаю носом. Чуть-чуть, для себя самого. Иначе не получится.
– Почему?
– Я же клоун! Я играю.
–И всё равно… философствуешь…
Костя посмотрел на дерево и сказал без запинки:
Под небом Вероны пропали вороны
Их мясом и хлебом сманили Бар-Оны,
Шароны, Шимоны, Гильоны, Ароны:
Воронам, видать, западло макароны...
– Причём тут Верона?
