Пока они отсутствовали, матросы не теряли времени даром.
«Морской конек» был украшен флажками и расцвечен огнями.
Трап увит гирляндами цветов, на борту играла музыка.
Вся команда во главе с капитаном встретила их троекратным «Ура».
Маркиз поблагодарил всех и повел Николь в салон.
Только сейчас она вспомнила о диадеме.
Маркиз осторожно снял ее с головы Николь и отдал Довкинсу, который поспешно сбежал по трапу и передал диадему кучеру.
Потом Николь сняла фату, и яхта подняла якорь.
Не успели они отчалить, как стюард подал завтрак.
Кок приготовил любимые блюда Николь, но она была так взволнована, что даже не почувствовала их вкуса.
Она могла думать только о том, что маркиз сидит рядом.
Он рассказал ей о британских линкорах, которые вошли в Дарданеллы.
И хотя маркиз более ничего не сказал, Николь поняла, что это его заслуга.
«Он такой… умный и такой… замечательный, — сказала она себе. — Как он мог… меня полюбить?»
После завтрака, когда они остались одни, маркиз сказал:
— Мне так много нужно сказать тебе, моя любимая, и я не хочу, чтобы нас беспокоили. Я думаю, нам лучше спуститься вниз.
Если бы он попросил ее подняться по радуге в небо, Николь согласилась бы. Но она по-прежнему не могла поверить, что все это происходит наяву.
Спускаясь вниз, она думала, что вот-вот проснется и окажется в одиночестве.
Маркиз не повел Николь в ее каюту, как она ожидала.
Вместо этого он открыл дверь своей.
Она вошла и замерла на пороге, пораженная тем, что увидела.
Вся каюта утопала в цветах.
Их аромат окутал ее, и она поняла, что все это розы.
Там были розы почти всех существующих оттенков — но у изголовья кровати стояли лишь белые.
— Как вы догадались?! — воскликнула Николь.
— Разве мог я подумать, что тебя привлекают другие цветы? — спросил маркиз. — Я знаю, моя драгоценная, что ты молилась «Мадонне в беседке из роз» с первого дня нашего знакомства — и особенно сильно, когда мне угрожала опасность.
— Да, это так, — согласилась Николь. — Но я думала, что…
Она отвела взгляд.
— Ты думала — о чем? — поторопил ее маркиз.
— Что я надоела вам, — прошептала Николь.
— Надоела? — воскликнул маркиз. — Это была неописуемая пытка — быть рядом с тобой и не иметь возможности поцеловать тебя после того, как мы оставили Константинополь.
— Тогда… почему, — спросила Николь, — почему вы так… отдалились? Я… не понимаю…
Маркиз обнял ее и усадил на кровать.
— Моя драгоценная, — проговорил он, — когда я тебя поцеловал, чтобы русские нас не подслушали, я понял, что люблю тебя так, как не любил ни одну женщину прежде.
Он притянул ее ближе к себе и коснулся губами ее щеки.
— Я видел, что ты чувствовала то же, что и я, — продолжал он, — такое же наслаждение, и понял, что мы были суждены друг другу от начала времен.
— Почему… почему вы… не сказали мне об этом? — прошептала Николь.
— Потому, моя драгоценная, что взял тебя в эту поездку исключительно для собственного удобства, — сказал маркиз и, улыбнувшись, добавил: — И даже на мгновение не мог вообразить, что полюблю тебя. Но когда это случилось, я понял, что нашел в тебе все, что хотел бы видеть в своей жене.
Николь еле слышно пробормотала что-то и спрятала лицо у него на груди.
— И как моя жена, — продолжал маркиз, — ты должна была быть чистой, святой и непорочной до тех пор, пока я не надену тебе на палец кольцо и ты не станешь моей.
— Как могла я догадаться о… том, что вы чувствуете? — прошептала Николь.
— Все, что я чувствовал, — это жгучее, непреодолимое желание поцеловать тебя и пробудить для чуда любви. Но я знал — ты решишь, что это неприлично, пока мы не женаты.
Теперь Николь все поняла.
Она подумала, что никто, кроме него, не смог бы так тонко понять ее чувств, если бы это произошло.
— Теперь ты моя, — сказал маркиз низким голосом, — и только этого, любимая, я ждал. Теперь мне не придется лежать ночи напролет без сна и тосковать по тебе.
Он помолчал и добавил:
— Я не смел на тебя смотреть, потому что боялся не удержаться и поцеловать тебя, потому что уже почти не владел собой.
— Я… люблю… тебя! Я… люблю… тебя! — выдохнула Николь.
Эти невысказанные слова каждую ночь заставляли ее плакать в подушку, и она думала, что никогда не произнесет их вслух.
— Как и я тебя! — воскликнул маркиз.
Николь взглянула на него, и в следующее мгновение его губы прижались к ее губам.
Он поцеловал ее сначала нежно, как будто она была бесценным сокровищем.
В эту минуту святость их венчания еще оставалась с ними.
Потом в нем вспыхнули крошечные искорки наслаждения.
Он понял, что Николь испытывает то же самое, и губы его стали более требовательными.
Николь почувствовала, что тает в его объятиях.
Она была так смущена тем чудом, которое он пробудил в ней, что едва заметила, как он поставил ее на ноги.
Очень осторожно он расстегнул ее платье, а потом поднял Николь на руки и положил на увитую розами кровать.
Только тогда она осознала свою наготу и смущенно потянула к груди простыню.
Розы, казалось, придвинулись.
Их благоухание усилилось, а маркиз сел рядом с Николь и заключил ее в объятия.
Его сердце стучало так же сильно, как в ту ночь, когда на яхту поднялись русские.
Но теперь он билось от любви, а не от страха.
Николь посмотрела на него, и он подумал, что прекраснее ее нет на свете.
— Я… на самом деле твоя… жена?
— Именно это я намерен доказать тебе, моя любимая, — ответил маркиз. — Ноя боюсь испугать тебя, как при первой нашей встрече.
— Тогда я боялась, потому что Джимми и я… поступили дурно, — прошептала Николь. — Но нас действительно соединил… Господь и, конечно, «Мадонна в беседке из роз», которая спасла тебя от русских.
— Она подарила мне тебя, — сказал маркиз, — и когда мы повесим эту картину у нас в спальне в Ридже, то будем смотреть на нее вместе и думать о том, как нам повезло.
Николь негромко вскрикнула и обвила его шею руками.
— Ты понял? О, мой замечательный… мой чудесный муж… Ты понял!
— Я понял лишь то, что искал тебя всю свою жизнь, — ответил маркиз. — Но теперь, когда я тебя нашел, я никогда с тобой не расстанусь! Ты моя, Николь, моя полностью и безраздельно! Я буду любить тебя и поклоняться тебе целую вечность!
Потом снова начал ее целовать — целовать требовательно, жадно, неистово.
Николь почувствовала, что ее любовь превращается в пламя, которое, взметнувшись, сливается с огнем, пылающем в маркизе.
Они унеслись высоко в небеса.
Они стали частью солнца, луны, звезд и роз, посланных Богом.
