Второй (маркиз де Ланьери): Благодарю. Никто не сумеет обнаружить, откуда взялись эти восемь тысяч, и куда исчезли. Могу в этом поклясться. Королева никогда их не хватится.
Первый: Хорошо, я так и передам. Полагаю, вы сумели сами себя вознаградить за эту маленькую услугу?
Второй: Конечно.
Первый: Вы далеко пойдете. Успехов!»
— У вас столько доброжелателей, — донеслось до его сознания едкое замечание Изабеллы.
Он не стал читать дальше и так же медленно опустил донос на стол — несколько листов, исписанных мелким почерком, напрочь перечеркивающих его будущее. Он не узнал собственный голос:
— Мне можно покинуть дворец или меня отправят под конвоем?
Королева резко подняла на него глаза. В них горели гнев… и еще удивление. Она заметила, что на лице Орсини застыло странное выражение, без следов злости или стыда, просто обреченность человека, которому незачем защищаться, ибо правда не восторжествует — никогда.
— Если бы я считала необходимым заключить вас под стражу, я бы не тратила время на эти разговоры. Но раз я пригласила вас, то, наверное, я жду от вас пояснений.
— Что тут пояснять? Вы же все прочитали, — зло огрызнулся Орсини.
— Ланьери, — она готова была ответить резкостью на резкость, но смягчилась раньше, чем успела высказаться. — Вы… Перестаньте в конце концов. Никто вас пока не обвиняет. Это всего только слова. Слова безликого шпиона из тайной полиции против ваших. Я, со своей стороны, не верю, — жестко заметила она, — что человек, дружбу которого Антуан ценил столь высоко, мог оказаться обычным вором.
Орсини брезгливо коснулся рукой доноса.
— Это было, — выговорил он, сделав над собой усилие.
— Вы — вы брали деньги из казны? Пошли по стопам Гренгуара?
— Нет! Я не прикасался к казне.
— Не понимаю.
— Я передавал эти проклятые деньги, правда, но я ничего у вас не крал! Ни единого ливра, ни единого сантима!
Изабелла невольно повысила голос.
— Орсини, я устала вытягивать из вас слова клещами! Вы можете рассказать все и по порядку?!
Его прорвало, словно кто-то разрезал сжимавшие его путы.
— Да, все так и было! А что мне оставалось? Жаловаться на самого могущественного человека в государстве? И кто бы мне поверил? Мне пришлось откупиться от него!
— Но у вас не могло быть такой суммы!
— Я… — его голос стих. — Антуан помог мне…
Упоминание о Рони-Шерье заставило обоих на время умолкнуть, и щеки королевы разгорелись румянцем.
— Вы взяли деньги у Антуана?
— Он… он заложил кое-какие земли на год. Я оставил ему расписку. Она… должна быть где-то в его бумагах. Но я бы непременно вернул ему долг. Непременно. Он знал это.
Гнев, исказивший черты королевы, рассеялся, и ее лицо выразило удовлетворение собственной проницательностью. Где-то так она себе и представляла происшедшее. Ее голос вновь стал бархатистым.
— Я не стану обвинять вас в недоверии ко мне, но признайте, насколько проще вам было бы не поддаваться на хитроумные уловки своих коллег и не рисковать своим добрым именем.
Его тонкие губы тронула недоверчивая кривая улыбка.
— Удивляюсь, что граф де Рони-Шерье не отговорил вас от участия в этой авантюре. К несчастью, я уже не смогу попенять ему… — на мгновенье из-за туч величия, которыми окружила себя Изабелла, сверкнула женщина, обыкновенная женщина, и тоска в ее глазах не могла не вызвать сочувствия. Орсини шагнул к ней.
— Вы не должны говорить так. Его тела не найдено. Возможно, еще не все потеряно. Может быть, он лишен свободы или тяжело ранен, но ведь никто не видел его мертвым.
— Вы действительно так думаете?
— Не знаю… — он смущенно отвернулся. — Но я отправил людей в окрестности Сен-Жюв с подробным описанием Антуана.
Он отправил людей! Кто, в конце концов, король в этой стране? Изабелла невольно покраснела.
— И что?
— Ничего. Пока ничего.
Она подавила всколыхнувшееся было раздражение, невольно признавая его правоту и стыдясь за себя.
— Я благодарю вас, Ланьери. Боюсь, я больше думала о мести и бросила все силы на розыски виновников.
— Это так по-королевски.
Она подозрительно покосилась на него, пытаясь определить, хотел ли он уязвить ее, но бесстрастное лицо интенданта финансов ничего не выражало.
— Я могу идти?
— Да. Нет, постойте, — спохватилась Изабелла. — Я хочу, чтобы вы забыли об этой истории, — она указала на донос, оставшийся лежать перед ней. — Не нужно ни скандалов, ни разоблачений, ничего. Я догадываюсь, о ком здесь идет речь. Видите ли, хотя полагают, что в старости к человеку приходит истинная мудрость, не всегда так бывает. Иногда на склоне лет у человека, много лет отдавшего верному служению правде, появляются странности и капризы, которых не было раньше. И как они не безобразны, они не перечеркивают целую жизнь беззаветной преданности. Он скоро отойдет от дел, и я бы хотела, чтобы он ушел с миром. Просто забудьте все, а если нечто подобное повторится — не обращайте внимания. Ничего он вам не сделает.
— Хорошо, — Орсини коротко кивнул.
Легкий сквозняк снаружи немного остудил его. Пики стражников, карауливших у порога королевского кабинета, вновь сомкнулись у него за спиной. Он распахнул вторую дверь, снежно-белую с золотом, и оказался в коридоре. Мягкий бордовый узорчатый ковер на полу заглушал шаги, чтобы никто не побеспокоил королеву, когда она занята. Он неслышно прошел в свои покои, расположенные этажом выше, запер дверь и почти без сил откинулся в кресле. Радости не было. Не было и облегчения. «Бог мой, где бы ты ни был, Антуан, на этом свете или на том, ты снова помогаешь мне», — промелькнуло в сознании. «Глупец! — выругал он себя. — Ты ничего не понимаешь в людях. Она поверила тебе! Не Сафону. Не старому Ги. Не тайной полиции. Тебе. Поверила на слово, не ища доказательств. Только потому, что Антуан поручился за тебя когда-то. Глупец!»
Изабелла искала Бустилона. Она надеялась отомстить и утешиться этим. Бустилон и д’Антони стали самыми известными людьми в стране. За их головы была назначена столь высокая награда, что тысячи людей, бросив свои дела, кинулись искать преступников. Потому, не было ничего странного, что не прошло и двух недель, как их нашли. Бустилон и его приспешник, переодевшись в монашеские рясы, намеревались переждать суматоху на родине виконта. Теперь для них не осталось никакой надежды. Изабелла отдала приказ казнить обоих, причем путем четвертования, давно позабытого в стране Франциска Милосердного. Орсини пытался отговорить ее от ненужной жестокости. — Как вы будете жалеть об этом, ваше величество! — твердил он ей перед казнью, но она не стала его слушать.
