— Он умен и изворотлив.
— Тогда почему вы посадили его в тюрьму?
— Он наглец, — спокойно отвечала Изабелла.
Тогда Антуан начинал допрос сначала. Изабелла сердилась, не находя слов объяснить ему, что она привыкла к Орсини, и двор больше не мыслился ей без него, что его дерзкий беспокойный характер развлекал ее порой больше, чем их сентиментальные беседы и свидания при луне. Она стала забывать, что его назначение было шуткой, всего только глупой шуткой своенравной молодой государыни над непокорным безродным гордецом.
— Раз вас так волнует его судьба, — как-то съязвила Изабелла, — отчего же вы не потребовали у меня его освобождения, когда я приказала отправить его за решетку?
Антуан смешался. Ему и самому было совестно, что он не смог достойно защитить друга. Но он привык считать поступки Изабеллы заведомо правильными и никогда их не осуждал, как истово верующие не осуждают деяния Бога. Это только Орсини никогда не смущался указать Изабелле на ошибку или неточность. Подобные размолвки угнетали Антуана. Если б он нашел в себе силы рассердиться на Изабеллу по-настоящему, это, конечно, подействовало бы на молодую королеву. Но наутро после размолвки он уже бродил неподалеку от ее покоев, как собака, которую прогнали.
Орсини вышел из тюрьмы, заняв свою прежнюю должность — интенданта финансов королевства. Но случилось так, что первый министр, старый Ги де Бонар, служивший еще отцу Изабеллы, стал слишком немощен и стар. Изабелла считала, что эта должность справедливо должна отойти Сафону, другому хитрому старику. Но вдруг она поняла, что у нее есть второй претендент, который всей душой стремился к министерскому креслу. Сначала ей показалась дикой эта мысль, но она припомнила, что когда-то, шутки ради, нарочно разжигая тщеславие Орсини, обещала ему эту должность. Сам он не напоминал ей об этом, лишь красноречивые взгляды, которые она ловила, не позволяли напрочь выбросить его из головы. Ей напомнил ее обещание Рони-Шерье, случайно и без всякой задней мысли. Ее первой реакцией было искреннее веселье, но затем она решила, что в этой идее есть разумное зерно. Старик Сафон был усердным, неглупым, но лишенным воображения человеком, хитрым, но чрезмерно старомодным. Кроме того, он еще не вполне осознал, что служит Изабелле, как молода она ни была, а не ее матери. Через него королева Алисия могла бы продолжать давить на нее, как давила раньше, не позволяя полностью оценить свою абсолютную власть в стране. Орсини же был молод и неопытен в политике, но у него было столько энергии, что хватило бы на четверых. Но вот с чувством благодарности у него была проблема, он себя обязанным ей не почувствовал бы. Но еще он был другом Антуана, он был единственным, кто не стал бы мешать ей быть счастливой с любимым. Наколебавшись вдоволь, она передала ему должность. Скупое объяснение, что она обещала ее ему раньше, казалось, вполне удовлетворило и Орсини, и Сафона. Однако же она не ошиблась в Орсини, — он даже не поблагодарил ее, а в глубине души решил, что Изабелла поддалась на уговоры Антуана, и это сильно задело его самолюбие.
Тем не менее он занял кабинет первого министра, и несколько недель подряд его было не видно и не слышно — он с головой ушел в работу. А когда он вновь появился на людях, его было не узнать. Строптивый задиристый мальчишка превратился в настоящего министра, разве что слишком молодого. Он полностью усвоил свои обязанности, глубоко вник в политические интриги и отыскал слабое место в расчетах предшественника, облегчившего казну на сумму, достаточную для полной реконструкции своего загородного поместья. Повторялась история с Гренгуаром, однако кое-чему научившийся Орсини не стал поднимать из-за этого шум. Орсини получил то, о чем мечтал — он стал влиятельным человеком, с которым нельзя было не считаться. И он ни за что бы не смирился с номинальной властью.
Рони-Шерье был немного сбит с толку возвышением друга. Он привык относиться к Орсини как к старому товарищу, чье положение в обществе гораздо ниже его собственного. В его отношении к Орсини не было ничего снисходительного, однако привычка за много лет устоялась. Теперь же их разделяла незначительная разница в высоте титула, Рони-Шерье был герцогом, а Орсини — маркизом. Но у первого была лишь обожаемая Изабелла, а у второго — реальная, практически не ограниченная власть. Сам Орсини, казалось, и не заметил, что Рони-Шерье остался в тени, он оставался ему прежним другом, как в те дни, когда был еще бедным сыном колбасника из Этьенна.
Изабеллу снисходительной королевой назвать было никак нельзя. Орсини был завален работой, важной и срочной, которую «непременно нужно кончить к утру». Как бы между прочим, к нему перешли кое-какие скучные обязанности самой Изабеллы.
Орсини только удивлялся, когда Антуан называл королеву «небесным существом».
— Твое «небесное существо» требует с меня превратить гадючник, доставшийся ей от венценосного отца, в цветущий сад, — раздраженно говорил он Антуану. — Не из воздуха же мне ей миллионы доставать! И как ты ее терпишь?!
— Она же ангел, Эжен! — в ослеплении повторял влюбленный. — Ты увидишь, когда узнаешь ее лучше. Она добра, она так невероятно красива.
Орсини пожал плечами.
— У нее миловидное лицо. Но она же такая холодная. Бр-р. Как статуя. И вся сверкает от этих бриллиантов и жемчугов. Не понимаю, как она носит на себе всю эту тяжесть.
— Она — королева!
— Об этом и так все знают. А так не разобрать, что там под драгоценностями, женщина или нет.
— Она великолепна!
— Ну, тебе виднее.
— Эжен! — умоляюще воскликнул Антуан.
— Шучу. Знаешь, твоя любовь к ней уж слишком чиста.
— Эжен!
— Ну все, я больше не буду. Согласен, она — ангел. С нимбом вокруг головы. Ты доволен?
Орсини считал, что Антуан уж слишком потакает Изабелле во всем.
Как-то вечером Антуан заглянул в покои Орсини. Он несколько дней не видел друга и зашел проверить, все ли с тем в порядке. Суровый лакей, приставленный к Орсини Изабеллой, объявил о его приходе и провел его в узкий кабинет. Молодой министр сидел за столом, заваленном бумагами, и что-то быстро писал, скрипя гусиным пером. Антуан тихо подошел и, заглянув ему через плечо, увидел бесконечный столбик чисел. Зрелище выглядело тоскливым. Рони-Шерье заподозрил, что пришел не вовремя.
— Я сейчас, — отозвался Орсини. — Сейчас досчитаю и буду весь в твоем распоряжении.
Наконец он поднял глаза, обведенные лиловыми тенями.
— Что-то у тебя неважный вид, — заметил Антуан.
— Честно говоря, я чертовски устал, — ответил Орсини. — Нужно закончить этот паршивый год по крайней мере не хуже, чем предыдущий, а мой предшественник порядком приукрасил цифры.
