знаю что. Умирает ребёнок, что ещё?
Тиша почувствовала, что ноги у неё чуть замлели и подкосились. Больше не стала спрашивать. Лучше надеяться на чудо и на тётку перехожую. Мать посмотрела на Тишу, хотела всё же спросить у той, что ей сорока на хвосте принесла и откуда, но передумала. Слишком много любопытных ушей…
…Лябзя сидит на возу угрюмая. Вчера полезла под крыльцо за заветным напитком, решила на покос взять, наверняка пригодится, а его и нету. Кобель, паршивец, выкопал и уволок куда-то. Это она определила по ямке и следов от когтистой лапы. Ещё когда прятала, закралось было сомнение, что собака может вырыть, но потом себя успокоила, мол, не косточка, не будет пёс интересоваться всякими неинтересными для себя кубышками. А вот и заинтересовался, гад. Ну, погоди, я тебя покормлю теперь! И куда он мог её подевать? Лябзя весь двор облазила, пока отец не наорал, — не нашла. Вот тебе и приворожила жениха. Что ж, неужто судьба её такая — вековухой быть?..
…За могучей батькиной спиной шагает Маниша. Глаза опустила долу, смотрит на отцовы пятки, а на губах играет улыбка. Потому что видятся ей золотистые кудри Лана и его ласковая улыбка. А батькины пятки, так… Какая разница на что смотреть, если милый друг далеко впереди. И даже, если бы не застила отцова спина, всё равно не разглядишь. Но ничего, день длинный, ещё пересекутся дорожки. А на покосе целый месяц почти вместе. Как тут не играть улыбке на губах, вырисовывая ямочки на щёчках. Жаль, что Лан не видит их сейчас…
Высокое — высокое голубое небо. Солнечные тёплые просторы. Бескрайняя благодать. И люди… У каждого своя боль, у каждого своя надежда, у каждого своё представление о счастье. Только как найти его? Как до него добраться? Эх, жизнь…
Еремей почти догнал Василису, и к болоту подошёл спустя лишь сутки. И тут дурное предчувствие заставило сердце похолодеть.
— Нет, Василиса не должна была здесь переходить вброд, — произнёс он побелевшими губами, но скользящие следы по крутому глинистому берегу, Василисины следы, говорили об обратном.
Еремей оглядел тёмную мрачную воду, задержался на одинокой палке, лежащей на её неподвижной поверхности. Тоска, такая же тягучая и беспросветная, как и это гиблое место наполнила его сердце.
«Она устала, — догадался он. — Так устала, что не было сил обойти, поэтому забыла об осторожности».
Стал всматриваться в противоположный берег, надеясь увидеть следы девушки там, но было слишком далеко. Он оглянулся, хотел было окликнуть своих провожатых, в отчаянном желании расспросить их о Василисе, но тут же понял, что это бесполезно. У них своя служба, а ко всему прочему они равнодушны, как камни.
Еремей стал быстро раздеваться. Он пойдёт тем же путём.
— Стой, человек, — окликнул его голос.
Еремей выпрямился. Сзади стоял мужчина. Лицо его частично скрывал волчий скальп, низко надвинутый на глаза, ниже была маска. Крепкое стройное тело покрывали волчьи шкуры.
«Ну вот, показались», — Еремей уже несколько часов знал, что у него появилось сопровождение. Но этот не был похож на рядового члена племени. Этот был, скорее, вожак. Только вот с чего бы вожаку оказывать такую честь пришлому человеку?
Еремей молча ждал. Тот тоже долго смотрел на парня.
— Здесь не пройдёшь. Ступай за мной.
— А девушка? Здесь недавно была девушка. Она где? Она прошла?
— Идём, — повторил «вожак», не обращая внимания на вопросы Еремея. И тому осталось только повиноваться.
Шли молча. Впереди «вожак», далее Еремей любовался гладкой волчьей шерстью: волосок к волоску, сзади приблизились сопровождающие. Еремей мельком оглядел их. Ну, как он и предполагал: лица неприветливые, спокойно-равнодушные, глаза холодные, волчьи. Вот в этом сходство было явным.
Еремей отвернулся, стал смотреть по сторонам, пытаясь обнаружить следы Василисы, но впервые за эти недели не увидел ничего.
— Всё, больше не могу, — Ёра упал на траву под какой-то зелёный куст рядом со своим другом.
Малой лишь промычал в ответ что-то невнятное. Впрочем, Ёра не стал переспрашивать. И так всё ясно. Сил нет отвечать, вот и мычит его друг.
С раннего утра, едва показывалось солнце, начинался покос. «Коси, коса, пока роса!» — приговаривали довольные мужики и приступали к работе. Ёре и Малому в этот год впервые довелось выполнять мужские обязанности: косить. На радостях накануне не могли уснуть, всё представляли, как у них ловко будет получается, на деле получалось лишь несколько часов. Потом просто терпели. И вот — долгожданный отдых. Сил нет идти к шалашам, упали под ближайшие кусты.
— Это ещё хорошо, что Полудница не разрешает работать, — наконец промолвил Малой.
— Ну да, — подхватил верный друг, — а то мужики до ночи бы косили.
Малой сел и оглядел бескрайний луг. Всюду копны и стога. Свежескошенная трава сохнет на знойном солнце, людей не видать — попрятались.
— А ты видал её?
— Кого? — сел и Ёра. — Полудницу? Что ты! Задаром не нужно мне её видать.
Малой задумчиво посмотрел вдаль. Легко представилась огромная женщина в белой рубахе, с длинными распущенными золотыми волосами. Вот идёт она между валами, и, вроде, не видно, как шагает, словно плывёт. В руках серп. Только он вовсе не для работы предназначен.
— Если хочешь знать, — продолжил Ёра после раздумья, — с ней повстречаться — гиблое дело. Ещё, если у неё доброе настроение будет, может отпустить, а то загадки начнёт загадывать. Только те загадки нельзя и разгадать, больно мудрёные. А, если разозлится, всё, голову отдерёт мигом. Так что её видать у меня нет никакого желания.
— Попить бы.
— Пойдём к нашим.
Ребята встали, побрели под знойным беспощадным солнцем. В глазах рябило.
— Глянь-ка, никак кто-то скачет?
— Да не один. Либо, что случилось?
По дороге, поднимая пыль, неслись быстрые всадники.
— Побежали!
И куда только усталость подевалась! Понеслись между валами и стогами, не уступая в прыти лошадям. Вот только пыль не поднимали, за отсутствием таковой. Но всё же немного опоздали.
Народ собрался, все забыли про полуденный отдых, обступили приезжих, слушали, раскрыв рты.
Малой с Ёрой, красные, потные, согнулись в три погибели, пытаясь прийти в себя, но уши навострили.
— …того наградит богато, княжескую казну не пожалеет.
— Слыхали давно уж, что дитё князя похитили. Невжель ещё не нашли? — спросил старый дед Кочерыжка.
— Не нашли. Но найдём. Всю землю-матушку обыщем, а найдём.
— Да земля-то, поди, большая, а дитё… А сколь ему годочков-то?
— Годок только исполнился.
— Батюшки, — всхлипнул жалостливый бабий голос, — махонький какой. И какой
