всё молчит, вроде как не от мира сего, а то бормочет что-то непонятное. Но лучшего лекаря я не знаю. И тебе помочь только он сможет. А теперь, давай спать.
Но Хыля так и не смогла заснуть. И храп дядьки Горы теперь казался ей особенным, очень умным и важным. Ей думалось, что так могут храпеть только хорошие люди.
А утром она заснула. Но не сразу. Сначала Гора уложил её на стол. На стол! Разве можно? Взял на руки и, словно пёрышко, перенёс на стол. Подсунул под бока всяких тряпок так, что она лежала, плотно прижатая со всех сторон. Лука вытащила из своей котомки несколько настоящих свечей и все их разом зажгла. Подумать только, это какие ж расходы! Дядька остриг ей чуть сбоку и сзади волосы.
— Не печалься шибко, Хыля, о волосах. Сейчас новые начнут отрастать. А это никто не заметит, ежели косу заплести. А то и платочек поносишь.
Но Хыля не печалилась. Подумаешь, волосы.
— А спросят, ты скажи, что зацепилась за колодезное ведро и вырвался клок, — нахмурив брови придумывала на ходу Лука.
— А правда, что я смогу ходить?
Лука на этот раз промолчала. Хыля поняла, что она ждёт, что скажет Гора. Тот тоже молчал, щупал голову, мычал и бормотал что-то непонятное. Хыля тревожно прислушалась. Слов не разобрать, но тон не внушал радужных надежд. Услышала что-то вроде:
— Вот где ты прячешься… затаилась… не ворчи, не ворчи… ишь, сердитая какая…
Вот и пойми! А потом она заснула.
А когда проснулась, лежала уже на матушкиной лавке, укутанная шубой, Лука сидела рядом.
— Проснулась? Ну и молодец! Да не трогай голову, не трогай. Обвязана она, пусть пока так.
— Вытащили?
— Вытащили. — Лука заколебалась. — Показать?
Хыля расширила глаза. Посмотреть? Или не надо? Страшно!
— Не надо пока. Может, потом.
— Ты, деточка, не волнуйся, тебе лежать надо. Я тую иголку между бревен сунула. Вот сюда, — Лука показала место, — захочешь — посмотришь, а нет, так нет. А я пока у вас поживу. За тобой посмотрю, бабушку твою кормить буду. Уже кормила недавно. Она и не поняла кто, думает, что я Воля. Меня всё Волей звала.
— Воля — это бабушкина дочка. Она умерла уже давно.
— А, ну ладно, пусть думает, что я Воля.
— А может ты и правда Воля? — вдруг напряглась Хыля.
— Нет, милая, я перехожая. Без роду, без племени. Когда-то была у меня дочка, вот как ты. Такая же хорошая. Но теперь нет. И хожу я по вольной-волюшке, ищу сама не знаю чего. Вот, встретила тебя, с тобой побуду. Потом дальше пойду.
— А дядька Гора?
— То великий человек! Жила я рядом с ним, обучалась лекарнему делу. Годов пять обучалась. А всё лишь крохи со стола собрала. Не каждому дано.
— А дядька Гора ушёл?
— Ушёл, милая, он сделал всё. И ушёл.
— А я смогу ходить?
— Не ведаю. И Гора ничего мне на это не сказал. Как я его ни пытала…
…Недавние события в который раз пронеслись в памяти. Хыля вздохнула, почувствовала, что проголодалась. Эйфория от отсутствия боли стала проходить. Хыля с трудом поползла заниматься хозяйством.
Агния вышла из шалаша в дурном настроении. Раннее утро, спать хочется, а тут вставай чуть ли не раньше птиц, заготавливай сено.
Опротивели люди. Суетятся, то хохочут, то вопят, то округлив глаза от притворного ужаса с едва скрываемым удовольствием шепчут в ухо всякую гадость о своих же подружках. И она вынуждена всё это терпеть.
Последний раз. Всё, решено, после сенокоса уходит из селения. Она бы и сейчас ушла, да надо напоследок памятку о себе оставить. А потом уйдёт в колдыбань. Может даже вообще в чужие земли, посмотрит, что в мире делается. Отыщет уголок подальше от дураков.
— Агна, доченька, иди поешь, да пора уж идти.
Раздражение Агнии только возросло. Ну почему её мать всегда выглядит такой несчастной? Всем пытается угодить и трясётся, как мокрая курица, лишь только Агния посмотрит на неё недовольно.
Агния посмотрела на мать тяжёлым взглядом. И усмехнулась про себя. Так и есть, глаза опечалились, тяжёлый вздох, плечи ссутулила, голову опустила.
— Кушай, дочка, а я пойду. Все уж начали.
— Иди, сейчас и я приду, — сжалилась Агния над матерью.
Как только Пыря пошла в сторону покосов, Агния вернулась в шалаш. Приподняла дальний угол своей постели, вытащила деревянную, грубо обработанную, шкатулку. Открыла её. Две небольшие кубышки стояли рядышком, ждали своего часа. Одна для Ярины, другая для Глеба. О, Агния хорошо подготовилась, осталось выбрать, кому подарочек преподнести. Задумалась, прикусив губу. Вчера вечером была возможность угостить Глеба, да ничего не взяла с собой. Больше уж такой глупости она не повторит. Поколебалась, взяла одну кубышку, сунула за пояс. Шкатулку положила на место, старательно укрывая её тряпками. Но, бояться особо нечего, мать к её вещам не касается — приучена. Агния приучила.
Когда Агния пришла на покос, солнце ещё было невысоко, но работа вовсю кипела. Вытянувшись в косую линию, уходили вдаль мужики, оставляя после себя ровные ряды только что скошенной травы, на них тут же, как куры на зерно, накидывались бабы, раскидывая траву тонким слоем для просушки.
Агния пристроилась в конце, стараясь не привлекать к себе особого внимания и украдкой огляделась.
Мать приметила её. Обрадовалась, наверное, что дочка пришла. Старается, размахивает граблями, словно пытается работать за двоих. Боится, что при разделе готового сена вспомнят, что дочка не шибко старалась. Ну пусть пыхтит, раз такая трусливая.
Тиша нервно огляделась, заметила её, отошла на дальний край. В её взгляде Агния уловила неприязнь. Что-то бегает от неё эта девчонка. Не то, чтобы Агнию это задевало, но непонятно. А раз непонятно, значит, подозрительно.
Издалека доносятся голосистые вопли Лябзи. Агния усмехнулась, интересно, угостила она уже кого-нибудь бабкиным зельем? Лябзя, конечно, не догадывается, но Агния знает о её терзаниях без мужика. И ещё заметила Агния, что крутится она в последнее время около дядьки Михея. Неужто выбрала себе суженого?
Поискала глазами Ярину и Глеба. Нашла, и вновь на сердце опустилась чёрная туча. Даже, когда у каждого есть определённое дело в разных концах луга, они умудряются быть рядом. И не стесняются своего счастья, не боятся за него, не прячут от завистливых глаз.
Вчера ставили скирды, эта парочка была как всегда вместе, Глеб старался всю тяжёлую работу взять себе, даже бабы неодобрительно зацокали языками, всё же не следует так баловать девку. А они и не замечали неодобрения.
…Не
