Когда Дмитрий проснулся в следующий раз, за окном ярко светило солнце, бабушки в комнате не было. Голова болела по-прежнему, но общее состояние было чуть получше. По крайне мере он смог сесть, откинувшись на подушки.
Дверь скрипнула и в комнату, на цыпочках проскользнула графиня с подносом на котором стояла чашка кофе и тарелочка с двумя свежеиспеченными булочками. Увидев внука, сидящего в кровати, она просияла.
– Проснулся, как хорошо! А я и будить не хотела, и перекусить тебе, хоть капельку, тоже надо. Принесу, думаю, кофе, может запах тебя разбудит. Голова болит? Ничего, привыкай. Это теперь на неделю, не меньше, так и доктор сказал, и господин Ставинский подтвердил… Ну, давай, умывайся, приводи себя в порядок и пей кофе. Булочки еще теплые, Луиза только что их испекла… – Юлия Казимировна продолжала жизнерадостно щебетать, ставя поднос на столик, подавая Дмитрию таз для умывания и кувшин с водой, забирая их, устанавливая у него на коленях поднос с завтраком… Дмитрий оторопело смотрел на нее, потом резко прервал на полуслове:
– Где Сашенька?
– Уехала, – оживление графини, как рукой сняло. В одну секунду она стала усталой и равнодушной. – Утром собралась, что у нее вещей-то – дорожный сундучок… Магдалена естественно поехала с ней, девочка в таком состоянии, что если еще и Магдалена ее бросит… Ну и Ставинский с ними. Он будет сопровождать их до Москвы, там они оформят все необходимые бумаги по наследству Сашеньки и он вернется в Америку. Говорит, и так слишком долго был в отъезде, брату трудно управляться на шахте одному. А Сашенька с Магдаленой некоторое время поживут в Москве, а там видно будет.
– В Москве… – автоматически повторил Дмитрий, глядя на нетронутую чашку кофе.
– Ну да… Надо же к принцам присмотреться, – стрельнула Юлия Казимировна глазами в его сторону. Он нервно вздрогнул.
– Сашенька заходила сюда попрощаться, но ты спал. Так что она только посмотрела на тебя… – графиня подошла к окну и продолжала говорить, глядя в сад. – Да, там, на столике коробка, Сашенька сказала, что это подарок, вроде она тебе его обещала… Сказала, пусть теперь останется на память.
Дмитрий замер. Небольшая коробка, обернутая в серебристую упаковочную бумагу, стояла на столике рядом с догоревшей свечой, пустым стаканом, измятым носовым платком, еще каким-то мусором.
– Хочешь я разверну? – без любопытства предложила Юлия Казимировна. Она уже отвернулась от окна и теперь смотрела на внука.
– Нет, – сказал он севшим голосом. – Не надо.
«Боже, – промелькнуло у него в голове. – Это теперь моя жизнь – пустой стакан, сгоревшая свеча… И память об Сашенька, ее подарок… Небольшая коробка, обернутая в серебристую бумагу… Ему не надо ее разворачивать, он и так знает, что в этой коробке. Польские гусары, подарок незнакомому подростку, мальчишке, которого надо задобрить…»
– Бабушка, – ему казалось, что он задыхается. – Извини, но оставь меня сейчас одного … Пожалуйста!
– Что случилось? – встревожилась Юлия Казимировна. – Тебе плохо?
– Ничего. Все… все нормально… только, пожалуйста… мне нужно сейчас быть одному…
– Ну хорошо, хорошо, – озабоченно оглядываясь она пошла к дверям. – Если что понадобится, позовешь.
Когда дверь закрылась, Дмитрий поставил поднос на стол, осторожно взял коробку. Непривычная, мутная пелена застилала глаза. Он погладил блестящую бумагу, прижал к щеке.
– Сашенька… – не то вздохнул, не то всхлипнул он. – Сашенька…
Прошло две недели. Как сказала бы графиня Сотникова – «Это были очень насыщенные две недели. Но абсолютно безрезультатные!» Один из конюхов был полностью освобожден от всей работы и только ездил каждый день в Москву и обратно.
Юлия Казимировна и Магдалена, сообщали друг другу сведения о своих подопечных, и пытались разработать план примирения молодой пары. Пока что никаких успехов не было. Конюх, вначале обрадованный избавлением от рутинной работы, через неделю запросил пощады, сказав, что лучше будет лошадей чистить, чем мотаться каждый день в такую даль. Теперь, к мысли о справедливости этого утверждения склонялся и второй конюх, сменивший его.
Новости, которыми обменивались сестры были неутешительны. И Дмитрий, и Сашенька страдали. Дмитрий усиленно занимался делами. Для посторонних он, может быть, почти не изменился, разве что перестал смеяться, словно вообще разучился это делать. И не принимал никаких приглашений, полностью исключив себя из незатейливой сельской светской жизни.
Но взгляд любящей бабушки видел и нездоровую бледность, и темные круги под глазами. Он был полностью погружен в свои мысли, казалось, все происходящее вокруг не интересует его совершенно. Только из чувства долга и какого-то мазохистского упрямства он продолжал объезжать поля, проверять счета, решать вопросы с управляющим, встречаться с полицейскими, которые усердно и безрезультатно искали Ларина.
И еще Юлия видела, как он молча подолгу смотрит на стоящую у него на столе коробочку, обернутую в серебристую упаковочную бумагу. Она уже вполне созрела, чтобы потихоньку посмотреть, что же там, но Дмитрий никому не позволял притрагиваться к коробке и не оставлял ее в кабинете. Вечером он забирал ее с собой в спальню.
У Сашеньки дела были не веселее. Они с тетушкой Магдаленой сняли удобный дом и первую неделю Сашеньку невозможно было выманить оттуда даже на небольшую прогулку. Потом Магдалене удалось внушить девушке мысль о постыдности пребывания в настолько «раскисшем» состоянии.
Они посетили театр и заказали самой модной портнихе несколько платьев. Два из них Сашенька даже надела, посетив на этой неделе два открытых бала. Но взгляды, полные отвращения, которые доставались на долю рискнувших приблизится к ней кавалеров, в сочетании с бледностью и унылостью, обеспечили полный провал ее московского дебюта.
Когда же поползли слухи о ее небывалом наследстве и около нее стали кружиться молодые люди с горящими глазами, очень тонко и ненавязчиво пытающиеся уточнить размеры ее состояния, Сашенька снова заперлась дома, категорически отказавшись и выезжать и принимать у себя.
Она уже не плакала и не молчала, часто и подолгу они с тетушкой Магдаленой говорили о том, как теперь устроить их будущее – Сашенька взяла слово с опекунши, что та останется с ней – но имя Дмитрия в их разговорах никогда не звучало. Тетушка Магдалена с жалостью глядела на свою воспитанницу. Милая жизнерадостная Сашенька, всегда полная энергии и веселья, превратилась в худое неулыбчивое существо с потухшими глазами и тихим невыразительным голосом.
Малгожата жалобно причитала, измеряя каждый день талию девушки и пытаясь скормить ей как можно больше разных питательных деликатесов. Сашенька честно запихивала в себя эти лакомства, поскольку ей было проще съесть все, чем спорить с преданной служанкой, но продолжала худеть.
