Двери ему открыл дворецкий. Скорбное выражение лица прислуги свидетельствовало о том, что дела обстояли неважно. Всё семейство в ожидании вестей от доктора собралось в малой гостиной.
- Бог мой, какое несчастье, - вздохнул Караулов, целуя в щёку тётку и огорчённо качая головой. – Оленька, - обратился он к княгине, - что-нибудь известно уже о том, кто осмелился напасть на князя?
Ольга подняла голову и покачала головой, вытирая платком слёзы, струящиеся по лицу:
- Нет, ничего, Пётр Родионович. Полиция полагает, что нападение каким-то образом связано со службой Николя. Много недовольных нынче развелось, - всхлипнула она.
Графиня Бахметьева поднялась с кресла и налив в стакан воды из графина, подала его Ольге.
- Всё образуется, Ольга Михайловна. Николай Васильевич обязательно поправится, - принялась утешать она супругу князя.
Георгий Алексеевич, до того хмуро глядевший в окно, обернулся и только скептически качнул головой. С таким ранением шансов выжить у Уварова не было. Но не только эта мысль не давала ему покоя. На Уварова напали у дома Веры. Что делал Николай Васильевич в столь неурочный час на Фонтанке? Что ему понадобилось от Веры? И не его ли самого поджидал там наёмный убийца? Ведь это он мог сейчас лежать на смертном одре, отсчитывая последние мгновения своей жизни. Слишком много вопросов и ни единой зацепки.
Высокие двустворчатые двери распахнулись и доктор, весь день, не отходивший от князя, ступил на порог. Взгляды всех присутствующих обратились к нему.
- Николай Васильевич желал бы причаститься, - опустил голову врач.
- Я пошлю за батюшкой, - шагнул к двери Бахметьев.
- Елизавета Петровна, князь желает говорить с вами, - обратился доктор к княгине.
Бледная как полотно старуха Уварова встала и, шаркая, направилась в покои сына. Свет керосиновой лампы освещал бледное лицо князя.
- Николя, - присела на край постели Елизавета Петровна.
Найдя в складках одеяла его безвольную руку, пожилая дама, осторожно сжала длинные тонкие пальцы.
- Маменька, - открыл глаза Уваров.
- Господи, мальчик мой. За что так?
- На столе лежит шкатулка. Возьмите её, - с трудом выговорил князь.
Елизавета Петровна послушно поднялась и подошла к столу. Недоумевая, зачем сыну в столь трагичный час понадобилась эта безделица, она взяла её и вернулась к постели.
- Откройте, - чуть слышно прошептал Уваров.
Откинув крышку, княгиня едва не вскрикнула. Первым попался на глаза фамильный перстень Уваровых, который когда-то юный Николай надел на палец своей жены вопреки воле родителей. Трясущимися руками Елизавета Петровна принялась перебирать бумаги.
- Ты знаешь! – поражённо выдохнула она. – Откуда это у тебя?
- Это шкатулка Веры, той, что у нас гувернанткой была, - прохрипел Уваров.
- Верочка? - в ужасе прикрыла ладошкой рот княгиня. – Боже мой, Верочка. Она же…
- Правду, маменька. Только правду, - уставился на неё лихорадочно блестевшими глазами князь. – Видит Бог, моё время на исходе, так не лгите же мне нынче!
Княгиня закрыла глаза и перекрестилась дрожащей рукой.
- Николя, я только добра тебе желала.
- Рассказывайте, - нетерпеливо перебил её Уваров.
- Господи, прости мне грехи мои тяжкие, - вздохнула княгиня. – Моя вина. Ты уехал на Кавказ, оставив Анну на моё попечение. Она занемогла тогда. Долго болела, мне казалось, что Господь приберёт её, да не вышло. Поправляться стала, тогда я солгала ей, сказав, что брак ваш недействительный, и венчал вас человек, лишённый сана, что ты помолвлен с другой женщиной, а ей только воспользовался, потому как побоялся супротив воли отцовской пойти. Отец Силантий помог мне в том. Он ей книгу метрическую показал якобы из того прихода, где вы венчались, а записи о венчании там и не было. Запугала я её и убедила уехать подальше. Дала денег, достаточно для того, чтобы безбедно жить, а потом устроила её похороны, а всем в поместье сказала, что померла она. В гроб мешков с овсом положили да заколотили. Мол, княгиня молодая за время болезни совсем подурнела, негоже её людям в таком виде показывать. Отец Силантий и отпел её.
- Отец Силантий? – удивлённо воскликнул князь, сделав попытку подняться, но тотчас рухнул обратно на постель, застонав от невыносимой боли.
- Он мне многим обязан, Николя. Ему так хотелось получить свой собственный приход, я посодействовала тому, а потом попросила вернуть долги.
- Вы страшный человек, маменька, - выдохнул Уваров. – Вера – моя дочь. Моя и Анны.
- Я догадалась, - тихо всхлипнула пожилая дама. – Как только шкатулку эту проклятую открыла.
- Дайте мне слово, что позаботитесь о ней, коли не суждено мне будет подняться отсюда.
- Не говори так, Николя, - умоляюще посмотрела на него княгиня. – Ты оправишься, вот увидишь.
- Слово, маменька, - потребовал Уваров, напрягая последние силы.
- Даю слово, что не оставлю Верочку, - заплакала княгиня.
- Ступайте. Мне больно видеть вас, - отвернулся от неё Николай Васильевич.
- Прости меня, - попыталась она нащупать его руку.
- Господь простит, маменька. Оставьте меня, - выдавил из себя князь, не поворачивая головы.
Казалось, что силы совершенно покинули пожилую женщину. Рыдая, она доплелась до двери и, кинув последний взгляд на сына, вышла в коридор. Ноги её подкосились, и Елизавета Петровна осела на пол. Лакей, дежуривший у двери, кинулся поднимать княгиню.
- Прочь, оставьте меня, - рыдала она, отталкивая его руки. – Все прочь!
Бахметьев, поднимавшийся по лестнице вместе со священником, не слушая возражений пожилой дамы, легко поднял её с пола и перенёс в библиотеку, усадив на диван.
- Доктора! – прикрикнул он на слугу, замершего на пороге.
Врач дал княгине успокоительных капель и поспешил к Уварову, как только святой отец покинул раненного, окончив соборование. Елизавета Петровна перестала всхлипывать и, казалось, задремала сидя на диване. Вскоре и Ольга с Лидией Илларионовной и Карауловым перебрались в библиотеку, чтобы быть ближе к спальне князя.
Бахметьев, несмотря на ночную прохладу, вышел на балкон и закурил. Надеяться можно было только на чудо. Острое чувство вины невыносимой тяжестью сдавило грудь. До нервной дрожи в пальцах хотелось войти к Уварову и покаяться, попросить прощения, но смеет ли он отравить умирающему последние мгновения? Видимо, придётся до конца жизни нести на себе сей грех. Георгий прислонился затылком к холодной стене и закрыл глаза. Из комнаты послышался короткий вскрик Ольги и сдавленное рыдание. Распахнув створки, граф едва ли не ввалился в библиотеку. Протягивая к нему руки, Ольга рыдала в голос:
