— Йестин!
— Сейчас! — откликнулся я. — Иду!
— Куда ты пропал? — сказал отец. — Пора трогаться.
И тут я понял, что чувствует рудокоп, когда отбивает «последний кусок руды». Псалом был окончен. Кобыла Снелла нетерпеливо постукивала копытом по булыжнику. Все обнимали нас, хлопали по плечу, целовали, а женщины уже вытащили носовые платки. Наши скудные пожитки были взвалены на повозку гробовщика Шант-а-Брайна и на ослицу Энид. И вот мы тронулись к Бринморскому перекрестку. Оглянувшись, я увидел, что в наш дом уже втаскивают свои вещи Робертсы — а вещей у них и на свиной хлев не хватило бы. Я был рад, что в нашем доме будет жить Сара. Гоня перед собой Дай, я шел за тележкой Снелла, в которой сидели остальные, а позади меня катилась повозка Шант-а-Брайна и брела Энид.
И я отдал бы душу, только бы можно было повернуть и броситься бегом назад, к дому на площади.
Нантигло все еще казался мертвым; те, кто попал в черный список за участие в стачке, по-прежнему сидели у своих домов, и жиденькие лучи октябрьского солнца освещали их изможденные лица. Красномундирники по двое патрулировали от Бринмора до Коулбруквела, поддерживая порядок, и первый раз в жизни я обрадовался, увидев их, хотя не было заметно никаких признаков подготовленной нам встречи. Морфид ждала нас в конце Молельной улицы; судя по виду, силы и здоровья у нее было хоть отбавляй, да и молока, верно, хватит хоть на шестерых младенцев. Кобыла Снелла чуть было не встала на дыбы, когда Морфид полезла в тележку, но я кое-как усадил ее, и мы двинулись мимо Кум-Крахена по Рыночной улице к дому, отведенному для нас Крошей Бейли. Окна по всей улице мигом распахнулись, и наружу повысовывались головы, двери растворились, стирка была забыта — надо же хорошенько разглядеть приезжих. Солли Уиддл Выжига стоял перед домом номер шесть, торгуя у прежнего жильца его мебель.
— Это что еще? — спросила мать.
— Выселяют семью Шанко Метьюза, — ответила Морфид. — Он уж не знаю сколько задолжал в «Лесе» и в заводской лавке, а на прошлой неделе поругался с управляющим, потому что принял участие в демонстрации. Крошей внес его в черный список, и вот их вышвыривают вон.
— Похоже, для того, чтобы освободить место нам? — сказал отец.
— И это тоже, но главное — из-за демонстрации.
— Так, значит, у них теперь совсем нет крова? — спросила мать, глядя на миссис Метьюз — та с тремя детьми сидела на вещах, из-за которых торговались Шанко и Солли Уиддл.
— Они устроятся на заброшенном заводе, — ответила Морфид. — Их друзья уже отгораживают там угол. Все дело в демонстрации — мы-то с самого начала были с ними не согласны. Ведь это значит, что из-за немногих мы все прослывем последним сбродом, а жители Нанти — люди приличные.
Каким счастьем светилась она тогда, потому что мы приехали и будем жить совсем рядом с ней, за стеной; и она была красива, как бывают красивы почти все женщины, когда ждут ребенка, — волосы у нее рассыпались по плечам, глаза сияли, на щеках играл румянец.
Я встал перед отцом, когда Шанко вдруг оборвал разговор с Солли. Он был уже в годах и не выше меня ростом, но шире в плечах, и сразу было заметно, что это опытный боксер. Нос его был расплющен, а уши превратились в бесформенные комки. Небрежной, раскачивающейся походкой он направился к нам по шлаку и остановился, упершись руками в бока.
— Здравствуйте, — сказал он; голос у него был высокий, как у девушки, из-за сотен ударов, полученных по горлу.
Я кивнул, примериваясь, как ловчее врезать ему правой в челюсть.
— Родственнички Морфид, а? — спросил он. — Хозяйские прислужники, говорят?
— Ну-ну! — резко сказала мать. — Кто вы такой?
— Шанко Метьюз, внесенный в черный список, — ответил он. — И не нукайте на меня, сударыня, а то мне придется проучить вашего супруга и сыночка. Правда, голова у меня еще гудит от схваток с теми, кто тяжелей меня фунтов на тридцать, но мальчишек я бью не глядя. Так что лучше не нукайте.
— Мы драками сыты по горло, — сказал отец. — Говорите, чего вам нужно, и ступайте своей дорогой.
— Господи Боже ты мой! — удивляется Шанко. — Ну и ошибка вышла! А мне-то говорили, что с Мортимерами надо держать ухо востро. Десятник Карадок Оуэн советовал всыпать им как следует, но у меня от ударов по башке ум за разум зашел, а то бы я давно разделался с Солли Уиддлом, сукиным сыном.
— За что? — спрашиваю я.
— Он дает мне четыре фунта за всю мою мебель, а мы со старухой год назад заплатили за нее в Кармартене девять.
— Нас не стесняйтесь, — говорит отец. — С ним разделаться стоит, чтобы не наживался на чужом несчастье, но вот только не выражайтесь при моей жене.
— Прошу прощения, сударыня, — говорит Шанко и низко кланяется, чиркнув шапкой по шлаку у ног моей матери, — но уж больно тяжко нам живется, когда кругом одни заводчики, ирландцы да кровопийцы закладчики.
— Даже отсюда видно, что она стоит никак не меньше пяти фунтов, — говорит отец. — Позвольте, мы взглянем на нее поближе и, может, дадим даже больше, потому что к нашей мебели приложили руку «шотландские быки».
— Батюшки, — отвечает Метьюз, — да вас сюда сам Господь послал. — И он оттолкнул меня локтем. — Ну-ка подвинься, парень. И опусти кулаки, а то я на тебя и рассердиться могу. Мы с твоим папашей сами большие. Не путайся под ногами!
Дальше я их не слушал. С вагонеточной колеи мне махала рукой Мари. А потом она сбежала в лощину, окликая меня по имени. Никто не видел, как я кинулся к ней навстречу, как мы побежали в тень печей. Там я изо всех сил обнял ее и поцеловал в губы.
— Вот ты и здесь! — воскликнула она.
— Надолго ли? — ответил я. — Я ничего хорошего не жду — слишком легко нас сюда впустили. Выбраться будет потрудней.
— Главный ваш враг — Карадок Оуэн, — сказала она. — Но он вас трогать не будет, пока вы не попробуете сорвать стачку, говорит Харт. А хозяин выжидает, что случится, когда вы с отцом выйдете на работу.
— Не обо всем сразу, — сказал я. — Наконец-то я с тобой, и мы будем жить в одном поселке.
— А сегодня и в одном доме, — шепнула она. — Я отпросилась на день у мистера Харта, чтобы помочь с уборкой — ведь Морфид беременна, Эдвина лентяйка и, значит, все пришлось бы делать твоей матери.
— Пойдем, я отыщу тебе ведро, — сказал я.
Отец купил мебель Шанко, мы втащили ее в дом и принялись за дело, а мать на чем свет стоит ругала нас за грязь в доме. Морфид решила поселиться с нами, раз Дафид ушел в горы. К вечеру мы кончили уборку и расставили все по местам. Мари и Эдвина стелили наверху постели, а Морфид вышла ко мне в сад. Она тихонько прошла по дорожке туда, где я строил навес для Дай. Соседи говорили, что из печей летит раскаленный пепел, и я не хотел, чтобы ей обожгло спину. Морфид прислонилась к столбу и подмигнула мне.
