Все это время Элизабет стояла, напряженно глядя на ребенка. Неужели Мейсон все же добрался до него? Как он сумел проникнуть сквозь кордон охраны? Неужели подкупил кого-то из прислуги? Неужели в их доме завелся предатель?
— В ближайшие часы будем внимательно следить за состоянием мальчика, — сказал доктор. — Возможно, появятся какие-либо симптомы, которые дадут ответы на наши вопросы.
У Элизабет перехватило горло, и она лишь едва заметно кивнула. Это ее вина. Она вышла замуж за чудовище, и теперь ее сын расплачивался за ее ошибку. Чувствуя, что ее не держат ноги, Элизабет тяжело опустилась на стул возле кровати.
— Пойду на кухню, поговорю с кухаркой и ее помощниками, — сказал Рис. — Может они видели кого-нибудь из посторонних.
Элизабет молча кивнула. Рис мягко коснулся ее плеча:
— Не думай о худшем. Мальчики в возрасте Джереда часто болеют то одним, то другим. Мы с братьями… постоянно чем-то хворали. Но все выжили.
Она подняла на него взгляд.
— А что, если… что, если… это Мейсон?..
У Риса окаменел подбородок.
— Тогда ему не жить.
Рис вышел из спальни и направился к лестнице. Элизабет видела, что он взволнован не меньше, чем она, и ее захлестнули эмоции. У нее заботливый муж и чудесный сын. Все, о чем она всю жизнь мечтала.
Господи, как же она дорожила каждым днем, проведенным с ними!
Джеред проспал три часа. Поскольку изменений в его состоянии не наблюдалось, доктор Петерсон отправился навестить другого пациента, жившего поблизости, но обещал вернуться.
После обеда Джереда снова несколько раз тошнило. После каждого приступа рвоты он впадал в глубокий сон. Проведать мальчика несколько раз приходил камердинер Риса Тимоти Дэниелс. И Элизабет была признательна ему за его заботу.
— Он поправится, правда? — спросил молодой капрал.
— Конечно, — ответила Элизабет, чувствуя, как у нее болезненно сжимается горло, потому что она отнюдь не была в этом уверена. — Через пару дней он встанет на ноги.
— Когда мальчик проснется, передайте ему, что я приходил его проведать, ладно?
— Конечно, Тимоти. — Элизабет натянуто улыбнулась. — Спасибо.
К вечеру, когда вернулся доктор, она совершенно измучилась. Рис, хотя и старался не показывать своего волнения, был напуган не меньше ее.
Врач осмотрел спящего мальчика.
— Температура не поднялась. Рвота все еще продолжается?
— Последние часы — нет.
Доктор Петерсон кивнул:
— Это хорошо. Позаботьтесь, чтобы в комнате постоянно кто-то дежурил.
— Мы не оставим его без присмотра.
В предупреждении не было необходимости. Элизабет не собиралась оставлять сына одного.
— Я приду утром спозаранок.
— Спасибо, доктор.
Элизабет проводила врача взглядом, моля Бога, чтобы к его возвращению Джереду стало лучше. В течение ночи Рис несколько раз предлагал подменить ее, в чем она не могла отказать ему. Ведь Джеред был, в конце концов, и его сын, хотя Рис об этом и не догадывался.
Но сама она так и не уснула. Когда взошло солнце, Элизабет окончательно выбилась из сил. Миссис Гарви принесла поднос с едой, но кусок не лез ей в горло. Ноги не слушались, и руки дрожали.
— Цвет лица у него улучшился, — заметил Рис, стоя у постели ребенка. — И с ночи его больше не тошнило. — Рис тоже не сомкнул глаз всю ночь. Было видно, что он по-настоящему привязался к сыну. Он положил ладонь на лоб ребенка и откинул назад влажные от пота волосы. — Жар как будто спал. И сон стал спокойнее.
Наклонившись над кроваткой, Элизабет поправила на груди сына одеяло. На ощупь его лоб действительно стал прохладнее.
— Еще рано говорить с уверенностью, — сказал Рис, — но думаю, он поправится.
— Ему в самом деле стало лучше.
— Я сомневаюсь, что его отравили.
— Я тоже.
Но полной уверенности у нее не было, хотя это уже не имело значения.
В течение этой длинной, ужасной ночи Элизабет в страхе за сына приняла решение. Для нее не было ничего важнее безопасности ее маленького мальчика.
Ни деньги, ни власть, ни высокое положение в обществе не стоили его жизни. Как и графский титул вместе со всем богатством.
— Спасибо за помощь, — поблагодарила она Риса, поднимая на него взгляд.
— Боюсь, от меня было мало проку, но я рад, что ему лучше.
Нагнувшись, он нежно коснулся щеки мальчика.
Под глазами Риса появились темные круги, а щеки покрыла щетина. Он вышел из комнаты с твердым выражением лица. Элизабет знала, что его угнетали мысли о Мейсоне Холлоуэе и той угрозе, что продолжала от него исходить.
Во многом их мысли совпадали. Элизабет пересекла комнату и потянула за шнурок звонка, чтобы вызвать Джильду.
Через несколько минут в спальне появилась долговязая девчонка со светлыми волосами и присела в реверансе.
— Вы звонили, миледи?
— Принеси сюда мою переносную конторку, Джильда. Мне нужно написать письмо.
— Слушаюсь, мэм. — Джильда скосила глаза на кроватку. — Ваш сын… надеюсь, ему лучше?
— Похоже. Но точнее мы узнаем об этом, когда он проснется.
— Он такой милый малыш. Всегда вежливый со всеми. Вы можете им гордиться, миледи.
У Элизабет перехватило горло.
— Я и горжусь. Я очень горжусь им, Джильда.
Девушка ушла и вскоре вернулась с канцелярскими принадлежностями. Поставив конторку на колени, Элизабет взяла листок бумаги и, обмакнув перо в чернила, начала писать:
«Мейсон! У меня есть предложение, которое тебя заинтересует. Давай встретимся завтра в полдень в таверне «Рог и копыто» на дороге в Кентиш-Таун. Войди в таверну через заднюю дверь. Обещаю, что поездка того стоит.
Элизабет».
Элизабет запечатала письмо воском и, проверив состояние Джереда, пригласила к нему миссис Гарви, а сама спустилась вниз.
— Мистер Лонгакр, будьте любезны отправить это письмо в Лондон, дом номер три на Сент-Джордж-стрит. — Элизабет знала, что Мейсон и Френсис находятся в Лондоне, следовательно, остановились в городском доме Олдриджа, поскольку Эдмунд предоставил им такое право. — Мне нужно, чтобы его доставили туда немедленно.
— Слушаюсь, миледи.
Дворецкий взял письмо и пошел передать поручение одному из лакеев.
На завтра у Риса была назначена ранняя встреча, он наверняка будет отсутствовать весь день. Ехать в таверну Элизабет решила с мистером Монтегю, его она попросит подождать ее снаружи.
К Мейсону у нее имелось хорошее предложение.
То, чего он желал больше всего на свете.
Рис, возможно, одобрил бы ее идею, но рисковать она не могла. Действовать нужно было немедленно, пока не состоялось усыновление и пока как мать и графиня Олдридж она являлась единственным официальным опекуном Джереда.
