В порыве отчаяния она перешла от поэзии к прозе: «Это рассказ о великой войне, которую вел в одиночку Рикки-Тикки-Тави в ванной большого дома в поселке Сигаули».[11]
* * *
Должно быть, Виктория задремала. Забытье то и дело прерывали невнятные сны, а просыпаясь, она сталкивалась с ужасной явью. Через несколько часов ее окончательно разбудил звук отпираемых засовов. Виктория уставилась на дверь и молилась увидеть в проеме Элинор.
Свет ослепил, но девушка с облегчением услышала голос сиделки:
— Ну вот, я же говорила, что приду навестить тебя.
— Спасибо, — со слезами благодарности выдавила Виктория.
— О, прекрати. Мне больше нравилось, когда ты грубила.
Женщина помогла ей подняться, разрешила воспользоваться отхожим ведром и пощупала пульс.
— Пока дышишь, ты свежа как огурчик. А теперь мне нужно надеть на тебя наручники, но, если пообещаешь хорошо себя вести, я прикую только одну ногу.
Виктория согласно закивала. Элинор устроила ее на постели.
— Вечером, скорее всего, не смогу тебя проведать, — покачала головой сиделка. — Посмотри на себя. Одно только платье стоит больше, чем мое месячное жалованье, и ты еще чем-то недовольна. Я тоже хочу получить право голоса, но не собираюсь рисковать всем, ради чего надрывалась всю жизнь. Вы просто сумасбродные девчонки.
В высокое окошко над кроватью пробивался слабый утренний свет. Виктория наблюдала, как он становится ярче. Через какое-то время снова загремел засов, дверь открылась. В каморку вошла женщина в серой форме, ее сопровождала сиделка в такой же, как у Элинор, одежде.
— Говорила же, она готова, — заявила сиделка. Быстро осмотрела Викторию и сняла наручники.
Другая женщина с суровым, неулыбчивым лицом швырнула на кровать черное платье.
— Переодевайся, да побыстрее. — Затем повернулась к сиделке. — Она, может, и готова, да я не знаю, куда ее поместить. Все камеры высшего разряда заняты.
Виктория старалась поторопиться, но пальцы отказывались повиноваться, и она не могла справиться с пуговицами.
— Если у вас нет места, можете меня отпустить, — язвительно предложила Виктория.
Женщина в сером замолчала и непринужденно взмахнула висящей на поясе дубинкой. Виктория сглотнула и принялась расстегивать пуговицы с удвоенным рвением.
Когда она переоделась в простое черное шерстяное платье, надзирательница крепко взяла ее под руку и увлекла за собой. Виктория с некоторой грустью покидала ужасную каморку. Она не знала, что ждет впереди, а мириться всегда проще со знакомым злом.
Ее провели по длинным коридорам без окон и втолкнули в камеру размером четыре на четыре фута с единственным стулом. Серая женщина, как окрестила ее про себя Виктория, ничего не говоря, жестом указала на стул. Виктория села. И принялась ждать.
К тому времени, когда про нее вспомнили, она жутко проголодалась, хотела пить, а также боролась с необходимостью срочно посетить уборную. Вошедшая в комнату женщина так походила на первую, что вполне могла оказаться ее близнецом.
— Ты пропустила завтрак? — недовольно спросила женщина, будто Виктория нарочно доставила неудобства. — О боги! И почему мне приходится за всем следить?
Надзирательница принесла чашку воды, и Виктория с жадностью ее выпила.
— Придется обойтись этим. Лишней порции я принести не могу.
Виктория хотела заметить, что, поскольку завтрака ей не досталось, вряд ли справедливо говорить о «лишней» порции, но вспомнила про дубинку и промолчала.
Девушку провели по длинному коридору в просторное помещение с высоким, на три этажа вверх, потолком. По каждой стене, как детские кубики, располагались одна над другой ряды камер. Когда Виктория огляделась, она поняла, что камеры находятся на разных этажах. Надзирательница провела ее по огромному залу в следующий коридор, с голыми каменными стенами. «Что ж, зато пожара можно не бояться», — отметила про себя Виктория. В замке Хэллоуэй, как его называли лондонцы, просто нечему гореть.
По пути они остановились у запертой кладовой, и женщина нагрузила Викторию двумя серыми шерстяными одеялами, стеганым покрывалом и белым полотенцем. Затем взяла большой жестяной кувшин и наполнила под ближайшим краном. К тому времени, когда они подошли к предназначенной камере, у Виктории распухла и болела нога, прикованная ночью к кровати. Но она не решалась жаловаться. От одного взгляда на дубинку по спине разбегались мурашки страха. До вчерашнего вечера никто не поднимал на нее руку, и Виктория не могла поверить, что теперь ее могут ударить просто так, без причины и объяснений, и совершенно безнаказанно.
Размеры камеры составляли десять на пять футов; бетонные блоки стен покрывал неровный слой краски. Большое, забранное решеткой окно на задней стене выглядывало бог весть куда. В дальнем углу стояли сложенная пополам койка с матрасом, железный умывальник с полотенцем, несколько жестяных ведер и деревянный табурет. С потолка свисала голая лампочка.
— Застели постель чистым бельем и сложи.
Виктория испуганно бросилась исполнять приказание. Женщина поставила кувшин на табурет и без слов покинула камеру. Щелчок замка вызвал приступ ужаса. Виктория зажала ладонью рот, чтобы сдержать крик. Она отчаянно боялась лечебницы для буйных, которой припугнула Элинор. С другой стороны, неужели там может быть хуже, чем здесь? Но Виктория верила сиделке и не хотела убеждаться на собственном опыте.
Она бросилась к окну. По двору кругами гуляли женщины. Длинный строй снова и снова обходил двор, а по углам стояли одетые в серую форму охранницы. На всех заключенных были одинаковые черные платья.
Вспомнив наказ надзирательницы, Виктория разложила постель и перестелила. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, как справиться с койкой, и, когда Виктории все же удалось, она ощутила странное чувство удовлетворения. Затем села на табурет и принялась ждать.
Виктория решила, что пока не станет предпринимать попыток связаться с дядей. Нет, надо поговорить с Мартой. Если та сумеет вызволить ее отсюда, лучше избавить родных от позора. Она не сделала ничего дурного. Виктория не знала, что замышляет Мэри, и кричала не для того, чтобы отвлечь внимание. Крик сам вырвался, когда она увидела оружие в руках сумасшедшей. Любой закричал бы, доведись ему увидеть одержимую женщину с топором в руках. Судья поверит и отпустит ее домой. Обязательно. Она не преступница и никогда раньше не сидела в тюрьме. Надо сообщить Марте. Наверняка та не раз сталкивалась с подобными ситуациями и знала, как надо действовать.
