Он схватил руку Луизы и попытался направить себе в панталоны, но она, вспомнив о своей цели, стала сопротивляться.
— И где же мой стимул, муж? Я тоже получаю пирог, помнишь?
С затуманенным взглядом, Саймон еще раз провёл рукой у неё под юбками, но она остановила его свободной рукой.
— Пропади ты пропадом, не такого рода стимул. Раз я согласилась никуда не отправляться без твоего ведома, ты должен согласиться не ограничивать мою деятельность с Лондонскими женщинами.
Когда его лоб нахмурился, Луиза скользнула рукой под панталоны, чтобы поласкать ему бедро. Его обнаженное, мускулистое бедро. Саймон резко вдохнул.
Обрадовавшись, что оказывает на него такое воздействие, она плавно придвинула руку поближе к его яичкам, обводя рукой вокруг них, легонько касаясь… дразня.
— Ты же пообещал мне это, когда мы решили пожениться, помнишь.
Саймон со стоном закрыл глаза.
— Да, но… это было до того, как выяснил, что ты оказываешь внимание… радикалам.
— По словам моего отца, — произнесла она, лаская всюду, за исключением его отвердевшей плоти, — ты знал об этом. Ты сказал, что потому и женился на мне. Чтобы меня остановить.
Он извивался под её рукой. Луиза скользнула пальцем по его сильно возбужденной плоти, но когда он рванулся к её ладони, она отстранилась.
Его глаза внезапно открылись и сверкнули на неё.
— Чего ты от меня хочешь?
— Наше первоначальное соглашение — что ты не будешь препятствовать моей деятельности с Лондонскими женщинами, — она поласкала его стержень, и Саймон застонал.
— Ладно, чтоб тебя, — плавно передвинув Луизу с себя на сиденье, он коленями стал на пол меж её ног, затем притянул её ближе. — Можешь получить своё первоначальное соглашение.
Она широко улыбнулась ему.
— Спасибо. Это всё, что я хотела.
— Правда, у меня есть одно условие, — с сияющими глазами он оттеснил юбки, оголяя её ниже талии.
Луиза схватилась за его плечи.
— О?
— Так как, позволив тебе водить компанию с радикалами, я, вероятно, испорчу свое политическое будущее, ты обязана позволить мне консультировать твою группу при выборе кандидата. Ты мне это должна, как минимум.
— Советовать. Не стращать.
— Советовать, — повторил он, затем наклонил голову, чтобы пососать грудь. — Да ладно, жена, я сама любезность, и ты это знаешь.
— Хорошо, хотя я явно об этом пожалею.
— Я позабочусь, чтобы это не случилось, — потом по лицу Саймона прошла озорная улыбка, и он сбросил с себя брюки и панталоны.
— О, господи, — произнесла Луиза, когда неожиданно высвободилось довольно отрезвляющих размеров орудие. Значит, этого… зверя она и ласкала? На ощупь он не был таким огромным. Какая же женщина в здравом уме могла «просто лежать и позволять мужчине делать то, что он хочет», когда он кидается на неё с этим?
— Гм, ещё одно…
— Переговоры окончены, — отрезал Саймон, когда нацелился толстым жезлом плоти ей между ног. — Единственное, что я хочу слышать из твоих уст в течение следующего часа это: «Да, Саймон… ещё, Саймон… пожалуйста, Саймон…»
— Пожалуйста, Саймон, — прошептала Луиза, когда он верхушкой плоти задел её завитки. — Постарайся не лишить меня жизни этим своим зверем.
— Зверем? — Саймон задержался, уставившись на неё, затем задохнулся от смеха. — Бог мой, ты девственница.
— Конечно! — она выпрямилась. — Ты на самом деле не поверил моей болтовне в лесу о том, что у меня были другие мужчины.
— Естественно нет, — торопливо ответил он. — Просто, когда я с тобой, забываю… я хочу сказать, что ты так чертовски…
— Распутна?
— Изумительна, — Саймон ткнулся носом Луизе щеку. — Меня занесло, и я забыл.
Он поместил свой член между её бедер: горячее, мощное напоминание о том, что они собирались делать. Когда он стал ласкать им у неё между ног, потирая вверх и вниз по влажным завиткам, Луиза затаила дыхание, разрываясь между удовольствием, которое он давал, и болью, которую предвещал.
— На протяжении семи лет, — продолжал Саймон, — мы с тобой так часто занимались любовью в моих грёзах… что я вынужден напоминать себе — на самом деле ты этого не делала.
— Ты правда мечтал обо мне? — теперь он раскрывал её разгорячёнными пальцами, смазывая её собственной влагой. — Это были не пустые слова, чтобы усыпить мою бдительность?
— Господи, ты понятия не имеешь, — прохрипел он, скользнув внутрь её.
Чтобы не думать о странном и скорее неудобном вторжении, Луиза спросила:
— Что же именно я… делала в твоих грёзах?
— Ты искушала меня своими волосами, и грудью, и животом. Ты тёрлась своими сосками о мою грудь…
— Вот так? — прошептала она, исполнив, что сказал Саймон.
Он резко рассмеялся.
— Да, Клеопатра, именно так, — его глаза блеснули. — И ты клала свои руки на мой э… мой зад. Попробуй и это.
Хоть и покраснев, она выполнила его приказание, но когда пошла дальше и сжала крепкие ягодицы, он запульсировал внутри неё. Луиза инстинктивно напряглась, чтобы почувствовать его полноту внутри себя.
— Все хорошо, делаешь то, что надо, — сипло произнес Саймон. Он просунул руку между ними и нашёл местечко, которое, кажется, всегда жаждало его прикосновений. Когда он погладил его, она расслабилась, позволяя даже проскользить глубже.
С его губ сорвался стон.
— Именно так, дорогая, позволь мне войти. Это даже лучше, чем я мечтал.
— Я мечтала совсем не об этом, — сухо произнесла Луиза.
— А о чём? — Саймон продолжал ласкать её в месте их соединения, чтобы было легче выдержать пребывание в ней.
— Я-я не знаю, — она вспомнила, как Регина однажды описала ей это. — Ангелы… арфы… как это было, когда ты… проделывал те вещи ртом со мной в спальне. Только лучше.
— Дай возможность, и у тебя опять это будет. Но сперва… — Он отстранился, чтобы с сочувствием воззриться на неё. — Говорят, что для девственниц страдание предшествует блаженству.
Луиза недоверчиво взглянула на него.
— Страдание? — она слышала всевозможные рассказы о девственной боли. Точно так, как и о родах. И богу известно, насколько правдоподобными были некоторые из них. — Или преисподняя?
— Ты расскажешь мне, — не давая ей времени напрячься, Саймон глубоко погрузился в неё.
Боль была внезапной, сильной… и короткой. Через несколько мгновений она прошла. Потом Луиза осела напротив него, успокоенная, что хуже не было.
Он запечатлел лёгкий поцелуй у неё на лбу.
— Ну?
Луиза повертелась ради эксперимента, но почувствовала лишь затухающую боль.
— Определенно страдание, — заявила она.
