Вместе с тем, как ему спать рядом с Луизой после стольких лет? Саймон застонал. Эта одержимость женой должна прекратиться. Ужасно, что он страстно желал её каждый миг наяву. Но жена использовала своё восхитительное тело, чтобы вырвать у него уступки, на которые он никогда не должен был идти. Он не мог позволить случиться такому снова.
Герцог должен был, без консультаций по кандидатам, удалить её из политики. Не будь он осторожен, она бы уговорила его поддержать какого-то идиота-радикала, который разрушил бы его будущее, как премьер-министра. Но что поделать мужчине, когда его соблазнительная жена кладет руки туда, где он годами мечтал их почувствовать? Особенно, если он желал, чтобы она их оттуда не убирала?
«Вот для чего существуют любовницы», — проскрипел дедов голос. — «Удовлетворять тебя в постели, чтобы ты не терял головы с женой. У любовницы нет власти. А у жены — есть, и если ей позволишь, она уничтожит тебя».
Дед, видимо, был прав, но Саймон никогда не смог бы предать Луизу таким способом. Он бы подчинил её себе, твёрдо стоя на своем в значимых вопросах, и давая ей свободу в вещах не столь важных. Поскольку жить по-дедовски, — это не выбор. Это явствовало из того, что старый ублюдок опустошал всех вокруг себя.
Что напомнило ему… Саймон мельком взглянул, но его жена крепко спала. Он мог, или оставаться здесь, страстно желая её, или что-то предпринять. Ясно, что он не собирался спать сам.
Он встал с постели, оделся, и неторопливо спустился по ступенькам в кабинет. Как только он вошёл, Раджи поспешил в его сторону.
— Ну, привет, плутишка, — Саймон опустил руку, чтобы Раджи смог взобраться. — Прости, что оставил тебя, но ты должен к этому привыкнуть. Боюсь, спать в моей постели больше не получится, — он тихо засмеялся. — Мне не по вкусу сражаться с тобой каждую ночь, чтобы добраться до своей жены.
Раджи радостно защебетал, когда Саймон зажег свечи в сумрачно-темном кабинете и вытащил последнюю шкатулку с письмами. Если бы он не нашел здесь ничего, он, верно, не знал бы что еще сделать. Он, конечно, помог бы Колину в меру своих возможностей, но он не в силах дать ему то, в чем он действительно нуждается и что заслуживает.
Даже и найди Саймон доказательство, ему еще надо бы убедить короля поддержать претензии Колина. Тот, до сих пор, не поддержал другую часть соглашения. Его Величество не получил-таки заявления Ливерпула об отставке. Он всё бормотал, что лучше подождать, пока не закончатся сессии.
Не обращая внимания на Раджи, который обнюхивал его волосы, видимо почуяв в них сиреневый аромат Луизы, Саймон вынул верхнюю партию писем и начал читать. Он одолел десятую часть, когда звук со стороны дверного проема, заставил его поднять глаза.
Там стояла Луиза, одетая лишь в свободный халат, и улыбалась.
Его пульс немедленно участился. Эй, потише. Она не будет готова принять тебя вновь так скоро.
— Я не хотел будить тебя, — объяснил он, когда она продолжала стоять там, приподняв бровь.
— Полагаю, я должна привыкнуть к мужу, который при первой же возможности несётся в свой кабинет.
— Было два варианта: поступить так, или снова заняться с тобой любовью, и я не думаю, что заботливому мужу следует это делать с только что лишившейся девственности женой.
Луиза, кокетливо улыбаясь, вошла в комнату.
— Тебе так трудно устоять передо мной?
Саймон окинул её взглядом.
— Трудно? Разумеется.
Ей потребовалось какое-то мгновение, чтобы уловить двусмысленность фразы. Потом она закрыла дверь за собой и потянулась к завязке своего платья.
— Ну, тогда, пожалуй, тебе надо как-то облегчить свое состояние, мой дорогой.
Дорогой. Жена назвала его «дорогой». Она никогда раньше так не делала, и Саймон наслаждался тем, как именно это звучит в её устах. Особенно, когда она шла к нему и глаза её сияли соблазнением.
Однако, не успела Луиза пройти несколько шагов, как Раджи проскочил по столу и кинулся к ней.
Саймон страдальчески рассмеялся, когда обезьянка охотно устроилась на руках у жены.
— Раджи явно этого не позволит, — он откинулся на спинку стула. — И в любом случае, тебе нужно время, чтобы оправиться. Или как там говорят.
Луиза, пожав плечами, уступила, обошла стол, чтобы встать рядом с ним, и взглянула на письма.
— И над чем же ты так усердно работаешь каждую ночь?
Он помедлил, но не было ни единой причины не рассказать ей. Если бы из этого что-то вышло, то отразилось бы и на ней.
— Я перечитываю старую корреспонденцию дедушки Монтита в поисках хоть какого-то упоминания о Колине Ханте.
— Колин Хант. Это не твой…
— Адъютант. Да. И, весьма возможно, ещё и мой кузен.
Луиза воззрилась на него.
— Твой кузен.
— По дяде Тобиасу. Знаешь, тот, что умер в Индии.
— Но я считала, он умер холостым.
— Видимо, нет, — вздохнул Саймон. — Едва ли можно сомневаться, что Колин его сын. Дядя Тобиас расписался в свидетельстве о рождении как отец Колина. Я уже сверил его подпись по письмам, поэтому я знаю, что многое верно.
— А мать? Кто она?
— Индианка. Она умерла, когда Колин был совсем юным. Его воспитала сестра его матери, которая говорит, что мать Колина была законной женой моего дяди.
— Жена! Но это означало бы…
— Что Колин является наследником дедушкиного титула по материнской линии. Да, если я могу доказать это утверждение.
Луиза задумалась, чтобы разобраться в этом.
— Нет никакой записи о браке?
— К несчастью, нет. Даже если его мать, предположительно, вышла замуж за его отца в церкви, это место было снесено паводком вскоре после смерти дяди Тобиаса.
— Удобно, — отметила Луиза.
— Да. Но церковь и правда была разрушена. Это неоспоримый факт.
— Ну, а свидетельство о браке?
— С этим всё сложнее. Тётка Колина утверждает, что когда дядя Тобиас понял, что умирает, то написал моему деду о своем браке. И в доказательство приложил свидетельство. Это был последний раз, когда видели свидетельство. Вскоре после этого, мой дядя умер, оставив жену и сына в отчаянном финансовом положении.
Саймон дотронулся до письма, что лежало перед ним.
— Может, ты не знаешь, но в то время офицерским вдовам-индианкам было отказано в выплате вдовьей доли. И, по словам тётки Колина, когда дед Монтит предложил значительную сумму вдове с условием, что она никогда не будет судиться за наследство сына, та согласилась.
Саймону стало тошно от мысли, что его дед таким образом использовал в своих интересах бедную женщину, хотя это его не удивляло. Дед Монтит не был бы рад иметь внука-полуиндуса. Он весьма тщательно создавал свой образ для публики, чтобы позволить так «запятнать» породу.
