— Хвала господу, — Саймон крепко прижал её к себе. — Так как после семи лет, остановиться сейчас было бы для меня равносильно аду.
Он начал двигаться, и у неё перехватило дыхание. Это было… мягко выражаясь, захватывающе. Довольно… вдохновляюще.
Потом он продвинулся особенно глубоко, и пульс её участился. О, боже. Луиза никогда не ощущала ничего похожего, даже в ту ночь в спальне. Было что-то настолько… изумительное в подобном слиянии с ним.
Теперь Саймон целовал её, его язык горячий и сильный, двигался у неё во рту в таком же ритме, как он двигался в её теле, и Луизу, волна за волной, затопляло море ощущений. Он совершал толчки в такт раскачиванию кареты, стуку копыт… биению её сердца. Немного погодя дикий ритм ускорился, усиливаясь, нарастая, уносясь с ней…
— Ты хочешь меня, Луиза? — прорычал он, оторвав свои губы, напоминая ей тот день в спальне, когда заставил её умолять.
— Да… я хочу тебя, Саймон.
Застонав, он увеличил темп. Чтобы удержаться, Луиза схватилась за его ягодицы, еще плотнее соединяясь с ним. Он входил в неё снова и снова, пока она не завертела головой, а тело её не начало подниматься ввысь, и ничто не могло удержать её на земле…
— Да, дорогая, да, — проскрежетал Саймон, полностью погрузившись в неё. — Да!
И в этот миг открылись небеса, и от ангелов с арфами на неё полилась музыка, заполняя всё вокруг, смешиваясь с её криками.
И Саймон с гортанным криком излился в неё, прижимая её так сильно, что Луиза уже не знала, где начинается он, и где кончается она.
На мгновение она почувствовала, что повисла в небесах, неразрывно и навечно соединённая с Саймоном, пока его семя заполняло её, и сердце её колотилось в безумном ликующем ритме.
Потом сердце Луизы стало колотиться медленнее, а дыхание Саймона успокаиваться. Скрип экипажа вторгся в её мысли, вместе с осознанием, что они были в дюймах от города, переполненного людьми, которые и понятия не имели об их занятии.
Немного смущенная, она отцепилась от него.
Но Саймон был не готов.
— Теперь ты моя жена, — порывисто прошептал он, всё еще прижимая её к себе. — Ты моя, Луиза. Моя жена. Скажи это.
— Твоя жена, — повторила Луиза, чувствуя, что эти слова больше походили на клятву, чем все слова, произнесённые ею на свадьбе. — Я — твоя.
Черты его немного смягчилось, и он зарылся лицом у неё в шее; она едва дышала под его столь крепкими объятиями.
— Никогда больше не отказывай мне в постели. Думаю, что дважды мне такого не вынести.
Луиза погладила ему волосы, дикая боль в голосе Саймона тронула ей сердце. Их слияние для него было явно больше, чем просто любовные ласки, и она раскаялась, что была так сурова прежде.
— В этом нет нужды, — прошептала она.
Помимо того, сегодняшний день заставил её осознать, какой риск она взяла на себя. Мужчина, лишённый возможности удовлетворить свои желания, вероятно, нашел бы им выход в другом месте. Особенно такой мужчина, как герцог Фоксмур, который мог иметь любую женщину, какую захочет. Луизе стало дурно от самой мысли, что он совершает нечто подобное с другой женщиной.
— С этого часа ты будешь мне настоящей женой, — произнес Саймон.
— Да.
Она колебалась, но должна была убедиться.
— До тех пор, пока ты мне настоящий муж.
Он отпрянул и с опаской взглянул на неё.
— Что ты хочешь сказать?
— Я не потерплю любовницу, Саймон. Не уверена, что даже позволю тебе посещать бордель.
Облегчение на его лице сменилось изумлением.
— Разве всего несколько дней назад ты не советовала мне поступить именно так?
Луиза с негодованием посмотрела на него.
— Теперь послушай…
— Я всего лишь дразню тебя, — произнес Саймон, легонько поцеловав её в нос. — Поверь мне, в борделе ты найдешь меня в последнюю очередь.
Он произнес это так убедительно, что она поверила.
— А любовница? У тебя её не будет?
Его изумление перешло в серьёзность.
— Нет, даже если ты прогонишь меня из своей постели навсегда?
Луиза сглотнула, не вполне уверенная, что поверила ему.
— Почему так?
В его глазах затеплился огонь, когда он поднял руку, чтобы накрыть её грудь.
— Потому что мне нравится лишь один вкус у пирога, дорогая, — Саймон поцеловал ей шею. — Твой.
Когда он нащупал пальцем её сосок, Луизу снова обдало жаром. О, она истинная дочь своей матери. И сейчас она была этому рада.
— Видишь, как легко мне угодить? — сказал он. — Дай мне пирога, и можешь делать, что хочешь. Во всяком случае, пока не забеременеешь.
Она замерла. Её тампоны! О боже, она совершенно забыла о них. Сейчас слишком поздно что-то делать, но она не должна забыть снова.
Саймон уткнулся носом ей в щеку.
— Подозреваю, что не пройдет много времени, как ты забеременеешь. Потому что, когда мужчина ест столько пирога, как я собираюсь, за этим неминуемо следуют дети.
Дрожь, охватившая Луизу, слегка унялась от мысли, что она всё еще намеревается использовать свои тампоны. Совсем недолго. Конечно, ей это было бы простительно.
«Ты должна сказать ему о тампонах». Саймон бы понял.
Разве? Никакой другой мужчина не понял бы. И Саймон, настаивая на своем, в отличие от большинства мужчин, не отступит. Нет, она еще не могла рассказать ему. Но всё, непременно, будет хорошо; они женаты меньше недели. Что такое несколько дней наедине, прежде чем ей придётся подумать о детях? В итоге она, несомненно, смогла бы преодолеть свой страх.
А если нет?
Она бьёт тревогу раньше времени. Которое, будем надеяться, не скоро наступит.
Несколько часов спустя, Саймон лежал в своей спальне рядом со спящей женой и задавался вопросом, сможет ли он когда-нибудь утолить свою страсть к сладкому. Он дважды за этот день отведал «пирога», и уже жаждал его снова.
Он внимательно разглядывал взъерошенные волосы Луизы и клинышек плеча выше одеяла, который окрасился в золотой цвет в свете заходящего солнца. Его «петушок» тотчас шевельнулся. Господи, он был похотливым чертом.
Однако семь лет воздержания любого превратило бы в похотливого черта. Даже сейчас, он хотел вылизать каждый дюйм её совершенной, фарфоровой кожи, нырнуть языком в её пупок, вдоволь напиться нектаром меж её ног, прежде чем, возбудившись, так глубоко погрузить свой «петушок» в неё, что…
Саймон тихо выругался. Его «петушок» был сейчас крайне напряжён. И он был бы настоящим дьяволом, возьми её снова. Для девственницы в первую ночь и двух раз было слишком.
Откинувшись обратно на подушку, он прикрыл глаза рукой. Он должен спать. Конечно, за прошедшие несколько дней он едва ли достаточно спал.
