– Я не знаю, что тебе ответить, Мюйрин, – прошептал Локлейн, пытаясь побороть подкатывающую к горлу тошноту.
Это конец, сомнений нет. Любая здравомыслящая женщина смотала бы удочки и сбежала. Мюйрин здесь больше ничего не держало. Все это был просто сон. Он солгал ей, заманил ее сюда, заставил поверить, что сможет вернуть Барнакилле ее былую славу и те безоблачные дни, которые он помнил еще с детства.
Его безумие, амбициозность и желание обладать любимой женщиной привело к тому, что все оказались ни с чем, думал он.
Мюйрин прочла по его лицу, что он испытывает сейчас, и молча обняла, черпая в нем силу, а он возвышался над ней, обняв так, словно больше никогда не отпустит.
Но он обязан был ее отпустить. Не мог же он позволить ей голодать. Он вспомнил все, что слышал от сестры об ужасных событиях тысяча восемьсот сорок первого года. Было немыслимо подвергать подобным испытаниям Мюйрин.
– По крайней мере, ты попыталась что-то предпринять. Мы купили продуктов про запас, – мягко проговорил он, отчаянно пытаясь уверить себя и ее, что у них все получится.
– Пожалуйста, Локлейн, не надо. Ничего не говори сейчас. Мне нужно, чтобы ты обнимал меня, любил меня, – простонала она, пытаясь забыть о кошмаре с черной картошкой.
– Но сюда в любой момент могут зайти Шерон и Брона, – он удивленно посмотрел на нее.
– И это будет ужасно, да? Что кто-то увидит нас, подумает, что мы вместе? – отрезала она.
– Но твоя репутация!..
– Не лги! Дело совсем не в этом! – бросила она упрек. – Я видела, как ты на меня смотрел, когда я обняла тебя. Ты меня стыдишься. И я не могу тебя винить. Я ведь просто неудачница, не правда ли?
Локлейн смотрел на нее в полном недоумении.
– Как ты можешь так говорить после всего, чего достигла! – взорвался он. – Ты сделала все возможное, чтобы восстановить Барнакиллу, чтобы помочь этим людям, да что там, ты просто творила чудеса! Ты не Бог. И я тоже. Думаешь, если бы я им был, я позволил бы, чтобы все это случилось? Как ты думаешь, что я чувствую, когда вижу, какие ты приносишь жертвы, как страдаешь и работаешь как рабыня день и ночь, отказывая себе даже в сне, если только я не приду и не отвлеку тебя на несколько часов бездумного забвения?
Мюйрин судорожно вздохнула.
– Так вот что ты думаешь? – воскликнула она, чувствуя отвращение.
– Прости, мне не следовало этого говорить, – он потянулся к ней.
Она стремительно вышла из кладовой и направилась в контору.
Локлейн выбежал за ней, умоляюще выкрикивая:
– Я не хотел!
Мюйрин села на стул совершенно разбитая и подперла голову руками. Она могла бы стерпеть что угодно, но слова Локлейна – этого она уже не могла вынести.
– Ну, пожалуйста, Мюйрин, прости меня. Я не хотел тебя обидеть. Я просто злюсь на себя за то, что ничем не могу помочь, – твердил он, беспокойно вышагивая по комнате.
Наконец она подняла взгляд.
– Тогда зачем ты назвал время, которое мы проводим вместе, бездумным забвением? Я просила тебя быть честным со мной, когда приехала в январе. Теперь мне трудно считать тебя таковым.
– Ну хорошо, Мюйрин, ты хочешь правды, так получи ее. Когда я с тобой, я никогда не знаю, на каком я свете, не знаю, что ты собираешься делать дальше. То ты теплая и любящая, а в следующий миг все обрываешь и не подпускаешь меня к себе несколько недель. Ты никогда не говоришь со мной о том, что на самом деле важно, – о смерти Августина, о поездке в Дублин. А тут еще, кроме постоянных разгадок того, что творится в твоей душе, приходится изо дня в день переживать одну беду за другой. Так вот, если ты хочешь правды, она простая и ясная. Я в панике. Я все время боюсь. Я уверен, что однажды проснусь и окажусь в страшной реальности, к которой пришел сам, и больше ничего не смогу в ней контролировать. Что же дальше? – Она смотрела на него с болью и сочувствием. – Я хочу, чтобы всем было хорошо, но не нахожу выхода. Мы с тобой буквально рука об руку шли день за днем и ночь за ночью, никогда не зная, что ожидает нас за поворотом и будет ли у нас кусок хлеба в следующий раз. Я чувствую, что разочаровал тебя. Я не должен был привозить тебя сюда. Одна часть меня говорит мне, что мы преодолеем все невзгоды, если будем вместе. Другая же часть кричит, что нужно остановиться сейчас, разойтись, пока не поздно, – признался он. Он глубоко вздохнул. – Но если мы это сделаем, то оставим в беде всех этих людей. А этого я тоже не могу допустить. Да, это ты предложила взять их к себе от полковника Лоури и мистера Коула, но моя обязанность как управляющего разделить эту ношу с тобой. Думаю, что мы оба выдохлись. Может быть, пришел твой час продать Барнакиллу и уехать домой.
– И ты можешь говорить об этом совершенно серьезно после всего, что мы пережили? – ошеломленно спросила она.
И хотя он знал, что лжет, он продолжал, не позволяя себе признаться, что любит ее. Продолжал, потому что собрался убедить ее поехать домой, прежде чем она окончательно потерпит крах.
– Я не могу доверять ни себе, ни тебе, Мюйрин. Прости. В тебе как будто живут два разных человека – один жесткий и практичный, а другой – мягкий, теплый и податливый. Я чувствую, что мы не исчерпали себя как любовники, потому что я боялся. Я цеплялся за тебя, как утопающий за плывущие обломки. Я ухватился за тебя, пытаясь остановить кружащийся в водовороте мир, в надежде остаться на плаву. Прости, если это будет означать, что я тебя использовал. Возможно, ты тоже меня зачем-то использовала. Но ты-то знаешь, что когда-нибудь это закончится. Счастье, что ты уже не ребенок. То, как я вел себя с тобой, было неправильно, но я не мог иначе. Я знаю, это не оправдание, как и если я скажу, что для того, чтобы чувствовать себя в здравом уме, мне нужно было освобождение, которое я нашел в тебе. Однако у меня есть какая-то совесть, какое-то достоинство. Все кончено. Я больше не могу быть таким эгоистом. Тем более после всего, что ты пыталась для всех нас сделать.
– Что ты хочешь этим сказать? Что ты покидаешь Барнакиллу? Что ты бросаешь меня? – сквозь слезы спросила Мюйрин.
– Я хочу сказать, для твоей же пользы, Мюйрин, все кончено. Продавай эту старую груду булыжников и уезжай. Просто уезжай!
Мюйрин поразили эти слова. Конечно, урожай картофеля пропал, но как он смел подумать, что она так легко сдастся? Злость закипала в ней, и неожиданно проявилась беспощадность, о которой она его предупреждала.
Она поднялась со стула и встала перед ним.
– Простите, мистер Роше, но я вовсе не согласна с вашими прогнозами. Не уродился только картофель. В остальном же мы держимся. Я не сдамся, даже силам природы. Я отказываюсь отдавать Барнакиллу без боя. Я говорила вам, что сделаю все, лишь бы сохранить ее. Вам не известна и половина того, что я сделала, чтобы обеспечить всем нам крышу над головой! – сказала она, и непролитые слезы блеснули в ее глазах. – Вы дали мне обещание, еще когда я нанимала вас в январе, и я настаиваю, чтобы вы его сдержали. С тех пор мы каждый день работали рука об руку. И я не намерена позволить вам нарушить это обещание. Вы поклялись, что никогда не оставите меня, пока нужны мне. Я напоминаю вам о вашем обещании – нет, настаиваю, чтобы вы сдержали слово.
