Она поднялась со стула и встала перед ним.
– Простите, мистер Роше, но я вовсе не согласна с вашими прогнозами. Не уродился только картофель. В остальном же мы держимся. Я не сдамся, даже силам природы. Я отказываюсь отдавать Барнакиллу без боя. Я говорила вам, что сделаю все, лишь бы сохранить ее. Вам не известна и половина того, что я сделала, чтобы обеспечить всем нам крышу над головой! – сказала она, и непролитые слезы блеснули в ее глазах. – Вы дали мне обещание, еще когда я нанимала вас в январе, и я настаиваю, чтобы вы его сдержали. С тех пор мы каждый день работали рука об руку. И я не намерена позволить вам нарушить это обещание. Вы поклялись, что никогда не оставите меня, пока нужны мне. Я напоминаю вам о вашем обещании – нет, настаиваю, чтобы вы сдержали слово.
Локлейн угрюмо взглянул на нее и отвернулся к огню, чтобы скрыть выражение лица.
– Да, я обещал вам это, Мюйрин. Но я думал, мы говорим о том, что пойдет вам на пользу. Остаться здесь, в Барнакилле, не может быть хорошо для вас. Если мы останемся любовниками, вам тоже не будет хорошо. В конце концов вы просто устанете от меня, почувствуете раздражение, ведь я ваш наемный работник.
– Я полагала, вы меня лучше знаете! – Ее захлестнула обида за то, что он недостаточно верит в ее любовь к нему. – Так в этом и есть моя выгода. Это мой дом, и никто, ничто не заставит меня покинуть его! – Затем ее голос смягчился, и она окинула его долгим взглядом. – Пожалуйста, Локлейн, ну пожалуйста, не бросай меня сейчас.
Локлейн принялся утешать ее, а когда она начала мучительно всхлипывать, крепко прижал к себе и отвел в спальню.
Он сел у изголовья кровати и мягко поцеловал ее в висок, когда она положила голову ему на грудь.
– Отдыхай, дорогая. Сегодня был очень тяжелый день для всех нас. Пожалуйста, успокойся. Нет никакой необходимости решать все прямо сейчас.
Локлейн старался, чтобы его прикосновения оставались легкими и успокаивающими, но пока она рыдала у него на груди, он перевернул ее на спину и начал целовать места, куда стекали ее слезинки. Скоро ее всхлипывания стихли и она начала мягко постанывать.
Время остановилось для них двоих, когда он снимал с нее одежду и поглаживал ее, пока не почувствовал, что она дрожит. Затем он ощутил ее нежные и страстные движения и наконец, не в силах больше сдерживаться, снял с себя брюки. Она достигла высшей точки наслаждения, едва они успели слиться в одно целое, и их страсть была такой жаркой и непреодолимой, что ему казалось, будто его душа отделилась от тела.
Несмотря на настойчивые попытки заставить Мюйрин принять его предложение, он знал, что не перенесет, если она с ним согласится. Как он мог от всего этого отказаться? Ведь это все равно что перестать дышать. Он желал Мюйрин так сильно, что едва сдерживался, когда находился рядом с ней.
Она думает, что он ее стыдится? Но это же абсурд. Он очень хотел сказать ей, что любит ее. Только страх, что она посмеется над ним или расценит его признание как попытку убедить ее остаться, даже если это совсем не в ее интересах, удерживал его от этого.
Локлейн резко перевернулся на спину и глубоко вздохнул. Мюйрин прижалась к нему, целуя в губы, и прислонилась щекой к его щеке.
– Ну пожалуйста, Локлейн, давай больше не будем спорить. Я так устала, – призналась она.
– Я знаю, любовь моя, я знаю. Я тоже устал, – вздохнул он, крепко прижимая ее к себе.
– Ты ведь меня не бросишь, правда? – осторожно спросила она.
– Нет, никогда. Я дал тебе слово, Мюйрин. Пусть даже я и наговорил много глупостей в свое время, я не собираюсь забирать свои слова обратно, – твердо сказал он и почувствовал, будто камень свалился у него с плеч.
Теперь она хотела его. Это было очевидно из ее поцелуев, из того, как она открывалась ему, словно утренняя глория, что ищет солнечного тепла.
Наслаждайся этим, пока оно есть, Локлейн, посоветовал он сам себе. И больше никаких переживаний о будущем. Есть только «здесь» и «сейчас».
Мюйрин покрепче прижалась к нему и молилась только об одном: сделай так, чтобы всего один день он любил ее так, как любит его она. И при чем здесь ее происхождение, разве оно может стать для них непреодолимым препятствием? Ей было все равно, что скажут люди. Ей просто хотелось быть с любимым человеком.
Локлейн советовал ей ехать домой, но она знала: это лишь потому, что он за нее волновался. Конечно, это значит, что он, по крайней мере, беспокоится за нее, разве не так? Этой ночью они хорошенько отдохнут, а утром вместе встретят будущее. r Локлейн сонно закрыл глаза и поклялся, что перестанет сравнивать Мюйрин с Тарой. Мюйрин не сбежит. Она никогда ни от чего не сбегала. Они совсем разные, эти две женщины, напомнил он себе, и начал думать о прекрасной девушке с аметистовыми глазами и волосами цвета воронова крыла, которая свернулась в шелковый кокон тепла и нежности, которой он никогда раньше не ведал.
Голод свирепствовал в Ирландии, и это была лютая зима для Барнакиллы. Несмотря на всю рачительность Мюйрин, поместье было все так же обременено долгами, а введенные ею ограничения в еде означали лишения для каждого. Когда в декабре настали трудные времена, несколько коренных жителей Барнакиллы стали настаивать на том, чтобы выгнать новоприбывших, но Мюйрин наотрез отказалась.
– Пока они здесь, у нас все меньше шансов выжить! – заявил как-то после обеда старый резчик по камню Томас.
– Я не могу выгнать их отсюда, Томас. Они так тяжело работали, чтобы помочь осуществить мои мечты в Барнакилле. Я не могу выгнать их, чтобы они умерли голодной смертью где-нибудь на дороге. И больше не просите меня об этом, ясно?
– Мечтами сыт не будешь! – съязвил он. Она резко отчитала его:
– Я не попросила у вас ни копейки в счет задолженности по ренте. Я могла бы выгнать каждого из вас и найти крестьян, которые будут платить, разве не так? Так что больше не смейте мне жаловаться! Если вам так уж тяжко, почему бы вам не сходить на охоту или на рыбалку?
Старик ушел, и она почувствовала на себе взгляд Локлейна через всю комнату.
– Прости, – вздохнула она, когда Томас ушел. – Не надо было так его ругать. Он ведь лишь осмелился сказать то, что думают многие другие. Но я на этой неделе каждый день ходила на охоту и рыбалку, несмотря на мороз, а все возчики разъезжали повсюду в поисках еды и возвращались ни с чем.
– Ты просто устала; моя девочка, вот и все. Томас толстокожий. Он переживет. Не твоя вина, что на рынках нет торговли. Люди держатся за то, что у них есть. И кораблям уже не пройти, так что нам придется как-то обходиться тем, что есть, пока не вернется «Андромеда».
