– Нам, наверное, придется зарезать часть скота. Если мы этого не сделаем, это сделает кто-то другой или попытается его украсть.
– Я знаю. Я поставил сторожей на границе наших земель и у кладовых; они будут дежурить днем и ночью. Люди сейчас на все готовы, лишь бы раздобыть еду.
– Нам скоро станет плохо оттого, что мы едим один суп, но он, по крайней мере, сытный и теплый. Хотя Томас по-своему прав: столько ртов прокормить…
– Ты и каждому нищему, который постучится в дверь, будешь подавать? – спросил Локлейн.
Ее плечи напряглись, и она встала с лавки, чтобы накачать насосом воды.
– Ирландцы всегда славились своим гостеприимством. Я не собираюсь отпускать их с пустыми руками, пока нам, по крайней мере, есть где жить. У них же нет ничего, кроме сумки за плечами и, если повезет, соломы или сеновала, где можно поспать. Завтра я поплыву охотиться на острова, чтобы как-то справиться с этим. Думаю, им будет безразлично, что они едят козу.
– Но ведь есть и другой вариант, и ты об этом знаешь, – сказал он, становясь вместо нее за насос, чтобы она могла наполнить кастрюлю. – Можно отправить некоторых крестьян в работный дом. Их примут по твоей рекомендации, и они, по крайней мере, будут чистые и при деле.
Мюйрин отказалась даже рассматривать это предложение.
– В таких местах полно грязи и заразы. И там разделяют семьи: мужей, жен и детей держат в разных зданиях. Я видела один работный дом в Эннискиллене. И я бы никому не пожелала туда попасть. Мне неудобно просить помощи у своей семьи, но если от этого будет зависеть наше существование, то, боюсь, мне придется все рассказать отцу. И попытаться объяснить ему, почему я так долго скрывала правду.
Он уже представил себе, как надменный старый отец прогоняет ее навсегда.
– Но, Мюйрин, все же шло так хорошо. Зачем же обращаться к нему теперь? Все изменится к лучшему.
– Потому что моей гордостью не накормишь людей. Может, пора моим родителям узнать правду, всю правду, как она есть. Я устала от чувства вины за то, что сделала.
Локлейн нахмурился.
– Чувства вины? Вины за что? Ты великолепно справлялась со всеми трудностями:
Мюйрин поставила чайник на огонь и тяжело опустилась на кухонную лавку.
– Я была жестокой и недоброй. Только посмотри, как я только что обошлась с Томасом. Сначала я навещу полковника Лоури, чтобы узнать, не поступили ли деньги от мистера Блессингтона и мистера Генри. Если там ничего, то напишу отцу. Кто знает… Если повезет, мне могут прислать на Рождество довольно дорогие подарки, которые мы продадим. – Она старалась, чтобы ее слова звучали оптимистично.
Локлейн с ужасом думал о том, как ее родители вдруг узнают, в каком отчаянном положении она оказалась. Ее отец, как только обо всем узнает, конечно, настоит, чтобы она продала Барнакиллу и вернулась в Финтри.
В то же время Элистер Грехем не мог ведь заставить ее продать поместье, не правда ли? Она всегда может оставить Барнакиллу на его попечительство, а потом, когда отец немного остынет, снова вернуться сюда.
Он уже хотел было сказать, что будет не так уж плохо, если она съездит домой на Рождество, до которого осталось всего несколько недель. Но это выглядело бы достаточно фальшиво. К тому же ему совсем не хотелось не видеть ее целый день, а что уж там говорить о неопределенном сроке!
Мюйрин вернулась к конюшням и сидела в своей холодной конторе, пытаясь подвести баланс в бухгалтерских книгах. Она старалась не думать о своей семье, о маленьком племяннике, которого так и не видела, и о прошлом Рождестве, когда она ходила на бал с Августином.
– Есть какие-нибудь шансы? – спросил Локлейн в тот вечер, входя в контору после возвращения с охоты и обратив внимание на ее совершенно безнадежный, потерянный вид.
Мюйрин обвила его шею руками, чтобы согреть его, и покачала головой.
– Нам нужно и дальше держаться и делать все возможное, чтобы дотянуть до весны, если только не получим помощь из дома. Я напишу Нилу и попрошу продать все мои акции, если они еще остались.
– Ты всегда можешь поехать домой. Там твоя сестра, и ее ребенок, и Майкл, и другие кузены.
– Нет, я остаюсь здесь. Это мой дом. Я не поеду развлекаться со своей семьей, когда я всем вам так нужна.
Локлейн целовал ее в шею, а его длинные тонкие пальцы расстегивали застежки ее платья. Скоро его губы уже ласкали ее розовый сосок. Он молил Бога хоть о какой-то передышке. Он знал наверняка, что без Мюйрин он – никто и ничто. И одному Господу Богу известно, что с ними будет, если она когда-нибудь уедет.
К Рождеству прибыла подмога в виде различных подарков от членов семьи для Мюйрин, которая сообщила, что не сможет приехать, потому что все еще в трауре. К ее огромному удивлению, среди подарков была даже кое-какая благотворительная помощь от Стивенсов, которые не могли спокойно смотреть на мучения Мюйрин. Полковник Лоури тоже выплатил ей часть суммы вперед, объяснив, что это деньги из фондов мистера Блессингтона, хотя на самом деле их прислал его сын Энтони из Дублина. Полковник даже поинтересовался, не вскружила ли темноволосая красавица его сыну голову, когда увидел, как разозлился Энтони, услышав от отца о приближающемся крахе Барнакиллы.
Но с холодной зимой пришла и болезнь, которая распространилась по многолюдным коттеджам, словно лесной пожар. По всей Барнакилле люди начали умирать от тифа. Это были в основном люди из поместий Лоури и Коула, которые жили в худших условиях, чем старожилы. Но и коренных жителей Барнакиллы не пощадил тиф, от которого у больных перед смертью лицо становилось черным, как зола, и от них исходил ужасный запах.
Разыгрался еще и возвратный тиф, от которого у больных желтела кожа. И когда многие начинали было поправляться, их вдруг снова поражало таинственное заболевание.
Поскольку болезнь распространялась, Эмма и Сэм закрыли школу и, несмотря на пылкие уговоры Мюйрин, уехали.
– То, что вы пытались для нас сделать, Мюйрин, было очень мило, но поскольку… – начала Эмма.
– Нет, я не верю в это! – кричала Мюйрин симпатичной молодой девушке. – Пожалуйста, останьтесь еще на несколько недель!
– То, что мы здесь съедаем, могло достаться другим. Не волнуйтесь, с нами все будет в порядке. Если все наладится, мы приедем, – пообещал Сэм. – Вы сделали все, что могли, Мюйрин. Вы дали нам шанс, показали нам новую жизнь, которая могла бы стать и нашей тоже. Мы этого не забудем. Не думайте, что все безрезультатно. Подвел только картофель.
Он крепко обнял ее на глазах у Локлейна. Сэм и Эмма вышли за двери кухни, в лютую метель, которая укрыла все вокруг белым одеялом.
У Мюйрин из глаз потекли слезы, и она задрожала.
