– Да, но почему-то освободили, – ответила я. – Ты видела Люка?
– Нет. А разве он здесь?
– Вчера вечером привезли собак, готовятся к охоте, – пояснила я. – Ох, хорошо, что он не приходил. Похоже, никто не знает, что он в Понтуазе. Сбегай-ка на псарню и поговори с ним украдкой, без лишних глаз. Передай ему, что попозже я сама зайду его навестить, и возвращайся побыстрее. А сейчас мне нужно к принцессе.
Я застала Екатерину в одиночестве, но не в постели, а на моем тюфяке. Она завернулась в одну из своих простыней, будто в саван. Я тихонько окликнула ее. Екатерина бросилась ко мне и обняла меня так крепко, что я едва не задохнулась.
– Ах, Метта, ты здесь – и свободна! Он сказал, что не причинит тебе вреда, если я подчинюсь. Господи, я так боялась, что он передумает!
Лицо Екатерины опухло от слез. Я гладила ее спутанные волосы, шептала ласковые слова, не спрашивая, что случилось, зная, что она расскажет мне, когда сможет, – но сердцем уже все понимала.
Когда Катрин успокоилась, я усадила ее в кресло.
– Оставайтесь здесь, ваше высочество. Я скажу, что вы нездоровы, и приготовлю вам ванну. Искупаетесь – и вам сразу станет легче.
Она долго смотрела на меня потускневшими сапфировыми глазами.
– Ты все поняла? Да, Метта? Ты знаешь, что он сделал? Он велел мне никому не рассказывать, но я боюсь, он поймет, что ты знаешь.
Я поднесла палец к губам и покачала головой.
– Не будем пока об этом. Сейчас самое главное – ванна. Ваше высочество, я вас ненадолго оставлю и схожу за водой, ладно?
От Екатерины Французской
Карлу, дофину Вьеннскому
Ах, мой возлюбленный брат!
Выводя на бумаге свое и ваше имя, я не в силах удержаться от слез, думая о том, как обесчещены мы оба действиями одного человека – служителя зла, Иоанна Бургундского, зовущего себя Бесстрашным. Мы с вами – дети Франции, сын и дочь короля, отпрыски рода Валуа, как и сам он, и все же он смотрит на нас, будто на червей, пресмыкающихся по земле. Он сделал вас бастардом, а меня – шлюхой. Он – сын Вельзевула, неподвластный даже адскому огню. Против всех христианских заветов, внушающих нам благословить врага своего, я заявляю, что ненавижу и презираю Иоанна Бургундского сильнее, чем ненавижу и презираю тех, кто распял Господа нашего Иисуса Христа.
Я не могу описать того, что Бургундский сделал со мной, ибо во мне еще достаточно осталось целомудрия, и подобные слова мне неведомы. Достаточно будет сказать, что я, вероятно, по-прежнему девственница, в точной природе этого термина, но даже если и так, в моей душе уничтожены всякие остатки чистоты. Он угрожает тюрьмой и даже смертью моим самым близким друзьям и помощникам, если я ему не покорюсь, и я вынуждена мириться с постоянной угрозой и принуждением до тех пор, пока герцог Бургундский занимает свой пост подле короля.
Я не смею предаться отчаянию только ради нашего отца, который сейчас мучительно страдает от своего ужасного недуга.
Вы однажды сказали, что я не наложу на себя руки, ибо слишком упряма и набожна, и что я об этом еще пожалею. Увы, этот день настал.
Прошу, молитесь за меня,
Ваша оскверненная сестра,
ЕкатеринаПисано в замке Понтуаз,
в ранние часы вторника,
тридцатого дня сентября 1418 года
В те черные дни всем нам довелось испытать бессильное отчаяние под властью злодея. Пока двор оставался в Понтуазе, герцог Бургундский часто приходил в покои Екатерины, и всякий раз она заранее предупреждала меня, чтобы я уходила из опочивальни.
– Я боюсь, что он тебя увидит, Метта. Он без колебаний уничтожит любого, кто представляет малейшую угрозу для его положения.
Герцог предупреждал Екатерину о своем намерении во время ужина, отрезая лучший кусок от порции мяса и передавая его принцессе. В первый раз я решила, что это принятый среди знати знак уважения к приглашенным на трапезу. Однако когда паж преклонил колено рядом со стулом Екатерины и предложил ей подношение герцога, ее лицо стало белее, чем хлеб с королевского стола. Позже она со слезами на глазах объяснила мне истинное значение подобного поступка.
Некоторое время я не могла понять, как герцог попадает в опочивальню Екатерины, минуя караульных у входа, но вскорости загадка разрешилась. Лестница, которая вела в салон и опочивальню, спускалась в сводчатое подземелье, где хранились запасы на случай осады – мешки с мукой и бочонки засоленного мяса и рыбы. Я взяла фонарь и обследовала темные закоулки подвала. В самом дальнем углу обнаружились отодвинутые от стены бочки, а за ними – замшелая дверь с недавно смазанными петлями. Я вспомнила, как возчик рассказывал нам, что замок Понтуаз построен на развалинах древней крепости, и сообразила, что и вор, укравший злосчастный кубок, и сам герцог пользовались подземным ходом между цитаделью и покоями принцессы. Очевидно, герцог давно вынашивал свои коварные замыслы и не случайно выбрал для Екатерины это жилье. Вероятно, он очень разгневался, обнаружив, что мы с Алисией спим в опочивальне принцессы, и разработал план нашего устранения.
Когда Екатерина возвращалась из пиршественного зала с потухшим взглядом и мрачным лицом, я объясняла Алисии, что принцесса ожидает визита, и мы с дочерью удалялись в гардеробную на чердаке. Там, при свечах, приводя в порядок роскошные одеяния принцессы, я старалась не думать о том, что происходит в ее опочивальне. Так как наше присутствие больше не защищало Екатерину, я предположила, что нам с Алисией лучше подыскать себе другое пристанище, но принцесса и слышать об этом не хотела.
– Нет, Метта, не оставляй меня, – умоляла она. – Ты мне очень нужна. Как только он уйдет, я выставлю за дверь свечу, и вы сможете вернуться.
В опочивальне принцессы герцог не задерживался – похоже, он получал извращенное удовлетворение от утверждения своего превосходства. Во время его визитов Екатерина молчала и, потупив взор, безропотно и бездумно исполняла его приказания. Для того, чтобы не сойти с ума от позора и унижения, она отказывалась верить в присутствие своего мучителя, превращая оскорбительные надругательства и насилие в иллюзию. Во мне Катрин находила отдушину. При герцоге она умудрялась сохранять присутствие духа, но со мной боль выплескивалась из бедняжки, как вино из проломленной бочки.
