— Разве вы не поняли, что я помогла вам бежать, потому что верю где-то в глубине тому, что вы рассказали. Или… или хочу верить, — попробовала она объяснить причину своего поступка.
Ноздри Тристана раздулись.
— И каков же ваш план?
— Это зависит от вас.
Руки у него сжались в кулаки.
— А, мне следует предоставить новые доказательства своей невиновности, так? Рассказать то, о чем я еще не рассказал, объясняться, извиняться? Прекрасно, моя дорогая, а как насчет вас? Где ваши объяснения?
В голосе Тристана звучаланасмешка, глаза сверкали. Каждое слово, каждый жест обвиняли ее. Тогда в Мередит тоже забурлил гнев, она вскочила на ноги.
— А что я должна объяснять? Мой долг — защищать свою страну. Ваша тайная деятельность привела к тому, что вас стали подозревать в измене. Я делала свое дело.
Он двинулсяк ней, опасная волна жара бежала перед ним, пробуждая в ней желание и ярость одновременно.
— О да, вы сделали свое дело. Вы не только выведывали у меня подробности моей жизни, вы лгали мне. Вы лгали даже моей матери.
Она отрицательно покачала головой:
— Я никогда не лгала леди Кармайкл.
— Вы подвели еек убеждению, что приехали к намв гости как друг, даже заставили думать, что испытываете ко мне нежные чувства. Вы поощряли ее желание свести нас… почему? Чтобы можно было использовать ее чувства против меня?
— Нет! — возмутилась Мередит. Ей сделалось больно.
Тристан насмешливо продолжал:
— Я провел слишком много времени взаперти у Айли, размышляя о ваших методах «расследования». Вы ложитесь в постель с каждым подозреваемым, или есть какие-то критерии, которым они должны удовлетворять? Где длявас граница дозволенного, миледи?
Щеки ее запылали, но она заставила себя не отворачиваться.
— Вы знаете, между нами в Кармайкле было больше, чем это.
— В самом деле? — Он неприятно засмеялся. — Когда я прикасался к вам, мне казалось, что между нами что-то происходит. Я думал, что вы испытываете столь же сильные чувства. Но теперь я вижу, какая вы опытная лгунья, и невольно прикидываю, какая же часть из высказываемых вами чувств была подлинной.
Мередит попыталась возражать, но Тристан, не в силах остановиться, продолжал изливать поток обидных слов:
— Я аплодирую вам. В каком-то смысле женщины-агенты куда эффективнее мужчин. В конце концов, вы оказались способны использовать мое сердце и ваше тело как смертельное оружие против меня, чего никогда не смог бы сделать мужчина. Вы залезли в мою постель и заставили меня сдаться без единого выстрела.
— То, что я оказалась в вашей постели, никак не связано с порученным мне расследованием! — Сжимая и разжимая упавшие по бокам кисти рук, она боролась с подступившими слезами. — Я понимаю ваше негодование, но, взявшись помогать вам, я рискую жизнью, моим положением агента, безопасностью страны. Не могли бы вы в ответ немного доверять мне?
Тристан засмеялся тем же неприятным и неискренним смехом, что и раньше:
— Как доверяли мне, когда собирали улики против меня? Когда притворялись, что я вам небезразличен?
Слезы хлынули у нее из глаз, как она ни старалась их удержать.
— Я никогда не притворялась. Несмотря на улики, несмотря на подозрения, я полюбила вас. Это правда.
Следующая обличительная фраза, готовая сорваться с губ Тристана, осталась невысказанной. Она была неравнодушна к нему? Даже когда следила за каждым его движением? Даже когда собирала факты, которые могли стоить ему жизни?
Если это правда, значит, она пошла против всего, чему ее учили. Это значит, что все, происходившее между ними, было настоящим, а не уловкой, способом заманить егов ловушку.
Но так ли это? Или снова обман?
— Почему я должен этому верить? — поинтересовался он.
Дрожащей рукой Мередит вытерла слезы:
— Я не могу сказать вам почему, могу лишь сказать, что каждый раз я изо всех сил старалась найти доказательства вашей невиновности. Я пыталась найти других подозреваемых. Несколько дней я провела в надежде, что виноват Филипп, а не…
Тристан заволновался, подумав о своем брошенном в тюрьму друге:
— Филипп? Вы думали, что это дело Филиппа?
Она кивнула:
— Я надеялась на это. Были основания. У него была возможность впутать вас, действовать от вашего имени, тайно от вас. — Она вздохнула. — Но как я ни старалась отыскать улики против Филиппа, подозренияне оправдались. Тогда я попыталась найти другие объяснения, почему вы оказались замешаны в государственной измене. Я надеялась доказать, что Девлин шантажировал вас или что вы предпринимали какие-то действия, не подозревая об их последствиях.
Он скрестил на груди руки, кипевший в нем гнев начал остывать.
— Я польщен, что вы такого высокого мнения о моей сообразительности.
— Мне хотелось верить, что вы простодушны, и не считать вас лжецом и убийцей, — выпалила Мередит, сверкая глазами. — Но надежды всякий раз оказывались напрасными.
— И поэтому вы передали меня в руки властей?
Она медленно кивнула:
— Чтобы спастись самой и в целях проводимого расследования. Слишком сильно оказалось задето мое сердце. Я… я… — Ее голос прервался, она отвернулась.
Тристан схватил ее за руку и мягко повернуллицом к себе. Он не мог дать ей уйти. Ему необходимо было посмотреть в глаза Мередит, увидеть ее лицо. Ему необходимо было понять, правду ли она говорила.
— Что вы сделали? — спросил Тристан, с радостью обнаруживая, что она задрожала от его прикосновения. У него снова появилась надежда, что она была искренна. Что она хотела его. Волновалась за него.
Любила его.
Прежде чем Мередит наклонила голову, он заметил, что ее глаза сделались темными и опасными.
— Я уже настолько не могла противиться своему сердцу, что готова была полностью пренебречь доказательствами, — продолжала она. — Я делала попытки защитить вас от Девлина, от моих начальников, я даже пыталась игнорировать то, что сама обнаружила. Я даже хотела… я хотела уничтожить улики. Эмили и Ана прислали мне материалы, подтверждающие вашу виновность, и я чуть было не сожгла их. На какой-то миг я решила притвориться, что их не было, и попытаться убедить вас бежать со мной.
Тристану вдруг стало понятно, отчего потемнело ее лицо. То был стыд. Любовь к нему привела ее к самому краю пропасти, она чуть не предала все, во что верила.
Два чувства охватили его. Первое — ужас. Ужас, что владевшая им жажда возмездия завела ее так далеко. Его ложь, его поступки заставили Мередит пойти против собственной совести.
Но сквозь ужас пробивалось другое чувство. Чистое и сильное, лучшее из того, что он испытывал после смерти брата. Это была радость.
