При этих словах на лице Джонни появляется какое-то новое выражение, как будто это все меняет.
— Достаточно хорошо, чтобы сойти за местного жителя?
— Да.
— Тогда другое дело, — говорит он, и его лицо светлеет. — Если он сможет жить как один из нас…
— Сможет. Я уверена, что сможет. Конечно, местные поймут. Они услышат акцент… у него небольшой акцент. Но, думаю, немцы не смогут понять.
— Именно так делают на Джерси. Там живет группа человек, которым удалось сбежать. Их не прячут, они живут на виду, как работники на фермах… Это единственный способ.
Носком ботинка Джонни чертит в грязи беспорядочные полукруги, планируя, раздумывая, решая.
— Будет лучше пока спрятать его, — говорит он мне. — Конечно, ему понадобится удостоверение личности, а изготовление займет некоторое время. В городе есть человек, который их делает. А в Сент-Сампсоне есть кое-кто, кто, думаю, возьмет его к себе. Хотя на самом деле будет лучше, если вы не будете знать детали…
— Сегодня ночью он будет у меня дома. Ты можешь прийти и забрать его.
Но Джонни качает головой, отчего земля уходит у меня из-под ног.
— Нет, не сегодня, тетя Вив. Мы должны забрать его в дневное время.
— Почему? Почему в дневное время?
Мое сердце несется вскачь.
— Для начала, мы не можем рисковать и выходить после наступления комендантского часа. И понадобится время, чтобы отвезти его туда, куда нужно.
— Ох.
— В любом случае, как я и сказал, такие вещи лучше делать на виду. В середине рабочего дня. Вечером джерри скорее остановят вас, посчитав, что вы что-то задумали.
Я крепко сжимаю ладони, чтобы Джонни не заметил, как я дрожу.
— Тетя Вив, вы сможете оставить его у себя всего на одну ночь?
О Боже.
— В соседнем доме живут немцы.
Я едва могу говорить, все заглушают глухие удары моего сердца.
— Это не проблема. Они же не собираются приходить прямо к вам в дом…
Я молчу.
— Забавно, но это даже поможет. Пойдет нам на пользу. Никто не подумает, что вы станете рисковать. Вас никогда не заподозрят в том, что вы кого-то прячете. В такой близости от немцев.
Я не могу сказать ему, насколько близко они на самом деле. Не могу рассказать ему о Гюнтере и о том, как опасна эта затея. Знаю, это нечестно по отношению к Джонни: если он будет мне помогать, то должен полностью понимать риски. Но я не могу.
— У вас есть, где его спрятать? — спрашивает Джонни. — Какой-нибудь укромный уголок в доме?
Я думаю о чердаке, где иногда играют Милли с Симоном.
— У нас есть небольшой чердак в задней части дома. Там отдельная лестница. Он не спрятан, но заметен не сразу. — Пытаюсь вспомнить, играл ли он там с вместе с Бланш, но то время кажется слишком давним, как изображение сквозь призму: крохотное, радужное, далекое. — Не знаю, бывал ли ты там когда-нибудь…
— А одежда, которую он мог бы носить, есть?
Теперь глаза Джонни блестят. Он взволнован: пазл собрался, все кусочки встали на свои места. С нехорошим предчувствием я понимаю, что для него это все еще игра.
— Он может надеть что-нибудь из старых вещей Юджина. Они будут ему слишком свободны, но они примерно одного роста, — говорю я.
Джонни кивает:
— Никто не должен знать. Ни Бланш, ни Милли — никто. Так будет безопаснее для всех.
— Да, конечно.
Его горящий взгляд останавливается на мне.
— Так вы сможете это устроить, тетя Вив?
Я думаю об опасностях, которые подстерегают нас — мою семью, Джонни — и расходятся, словно круги на воде в том месте, где в пруд бросили камень. Но потом я вспоминаю Кирилла: он пришел, чтобы найти меня.
— Да, смогу.
— Спрячьте его на ночь, а первым делом утром я уже буду у вас. Мне нужно взять лошадь и повозку: этот трактор на последнем издыхании. Я найду что-нибудь, чтобы накрыть его. Я буду у вас, как только смогу. Обещаю.
И вдруг все это становится реальным. Весь ужас, который я отгоняла, сжимает мою грудь так, что невозможно вздохнуть.
— Я сейчас же отправлюсь встретиться со своим связным. — Неожиданно лицо Джонни расплывается в усмешке. — А вы, оказывается, темная лошадка, тетя Вив. Никогда бы не подумал про вас такое. Что ж, это хорошо.
По пути домой мне постоянно хочется оглянуться. Как в те летние деньки, еще до оккупации, когда мы с девочками шли по перешейку с острова Лиху и нас преследовал страх, что вода нас догонит.
В спальне достаю из гардероба вещи Юджина: брюки, пару льняных рубашек, ботинки из толстой кожи. Взяв одежду в охапку, иду к лестнице рядом с комнатой Бланш. Она ведет на чердак.
Слышу, как за спиной открывается дверь. Из своей комнаты выходит Эвелин. У меня внутри все обрывается. Не хочу придумывать объяснения для нее.
Эвелин пристально смотрит на одежду и обувь в моих руках.
— Что ты делаешь, Вивьен?
— Ничего… не беспокойся.
— Вивьен, зачем тебе его одежда? Он возвращается?
— Нет, не сегодня. Я просто разбираю вещи. Навожу порядок в гардеробе. Освобождаю место.
Кажется, она меня не слушает.
— Он возвращается домой, да, Вивьен?
Неожиданно ее лицо оживает в отчаянной надежде. Меня охватывает печаль. В последнее время это часто происходит: Эвелин постоянно заново сталкивается с жестокостью жизни и ужасным осознанием отсутствия сына.
— Нет. Юджин пока не возвращается. Он все еще далеко, Эвелин.
— Ты говоришь правду?
— Да, конечно. — Говоря это, я чувствую вину за столько вещей. — Мне очень жаль, Эвелин.
* * *
С колотящимся сердцем жду внутри сарая. Кирилл опаздывает, и я начинаю думать, что, возможно, он уже умер. От этой мысли маленькая постыдная часть меня, забившаяся, словно мышь, в дальнем уголке разума, испытывает облегчение. Потому что, если бы он не пришел, мне не нужно было бы всего этого делать.
Слышу шарканье за спиной и оборачиваюсь. Кирилл здесь. Он так слаб, что едва может идти. Беру его за руку, чтобы помочь. Стоит прекрасный летний вечер, и солнце еще немного пригревает, но Кирилл дрожит. Мы идем по полям, переходим дорогу, стараясь держаться в тени. Кирилл двигается так медленно, что мне кажется, мы идем целую вечность. Я позволяю себе выдохнуть, только когда закрываю за ним заднюю дверь дома.
На кухне сажаю Кирилла за стол. Его взгляд кажется затуманенным и отстраненным. Насколько все это: моя комната, наши планы — реально для него? Может, настоящее ускользает от него, а мир становится иллюзией, исчезающим местом, наполненным туманом и воспоминаниями? Или, может, все происходящее кажется ему сном?
